Разоблачить Чикатило удалось только в конце 1990 года. Через двенадцать лет после совершения им первого преступления.
– К этому времени нашей следственной бригадой был проделан поистине гигантский объём работы, – говорит Костоев. – Поскольку многие убийства совершались за городом, неподалеку от остановок электрички, на всех станциях и полустанках круглосуточно дежурили местные оперативники в штатском, отслеживали подозрительных людей. И всё же Чикатило удавалось обходить сыщиков и следователей.
6 ноября 1990 года маньяк совершил своё последнее убийство вблизи полустанка у города Красный Сулин. Труп был обнаружен 13 ноября. Я с группой следователей немедленно приехал на место. Спрашиваю: «Как такое могло случиться? Это же одно из мест, за которым мы установили круглосуточное негласное наблюдение! Вы же знаете, что 30 октября недалеко отсюда был найден труп мальчика!».
«Наши люди в этот день дежурили на своих постах, – ответил начальник милиции. – Они записали фамилии всех подозрительных людей. В основном кто здесь ходит? Грибники. Попался даже один человек, которого уже проверяли несколько раз раньше…» – «Как его фамилия?» – «Не помню. Надо поднять рапорт».
Подняли. Читаю рапорт, беседую с составившим его сотрудником. Выясняется, что 6 ноября Игорь Рыбаков, одетый в штатское милиционер, дежурил на станции «Лесхоз». Среди других грибников он обратил внимание на одного мужчину. Тот отмыл от грязи обувь у колонки рядом с домом начальника станции, пересек пути и зашел под навес на платформе. Высокий человек с седыми волосами и большим темным рюкзаком, одна из лямок которого была порвана и завязана узлом.
Из рюкзака высовывались какие-то вещи. У мужчины был забинтован палец, на руках и на правом ухе – свежие царапины. Он приветливо, как со старыми знакомыми, поздоровался с грибниками, укрывшимися под навесом от дождя.
Наш переодетый милиционер представился и потребовал предъявить документы. Мужчина в очках показал паспорт, и милиционер в числе других переписал в свой блокнот его имя и фамилию: Чикатило Андрей Романович.
Своему начальнику милиционер дал устный рапорт. Этот рапорт передали по телефону в центральный штаб бригады, где была сосредоточена вся картотека проверяемых. Но содержащиеся в рапорте сведения сочли несущественными, поскольку Чикатило уже проверяли в 1984 году. Как пояснили работники Красно-Сулинского ОВД при передаче по телефону списка зафиксированных на полустанке людей, Бураков сказал, что Чикатило грибник, и он ранее проверялся.
Я немедленно еду в Шахты и беру дело, по которому Чикатило осудили за мелкую кражу. Оказалось, что в этом деле есть показания о том, что из училища, где он преподавал, Чикатило уволили за то, что он приставал к девочкам и к мальчикам.
В Шахтах у меня к этому времени работала большая бригада, человек десять следователей. Возглавлял эту группу Казаков, прокурор-криминалист российской прокуратуры.
Я еду в Ростов. Говорю Буракову – дай мне материалы, касающиеся этого Чикатило. Получаю материалы, в которых рассказывается, как он в сентябре 1984 года совершал уже описанные выше действия на вокзале с девицей, как потом у него в портфеле нашли нож, шнур и вазелин. Спрашиваю: «Почему эти материалы не попали к нам? Там же подробно изложено: человек вёл себя подозрительно, оглядывался. Чувствовал за собой наблюдение и так далее».
Бураков говорит: «Вы знаете, эти материалы мне передал Чернышёв, когда чистил свой кабинет перед отъездом на новое место работы, министром внутренних дел в Чечено-Ингушетию».
То есть в то время, когда Чернышёв упорно доказывал, что преступления совершают умственно неполноценные подростки, к нему попали материалы на Чикатило, и он положил их в сейф. Просто укрыл. Потом даже милиционеры у него спрашивали – «Пал Палыч, помните, был задержан подозрительный мужик с ножом и верёвкой, по нему есть какие-то новости?». И Пал Палыч им отвечал: «Этот ваш мужик не при чём. У нас настоящие преступники сидят под стражей». Такие показания эти милиционеры давали мне уже когда Чикатило был разоблачён.
Но это я забегаю вперёд. А в тот ноябрьский день 1990 года, когда я впервые узнал об истории с задержанием Чикатило в сентябре 1984-го, я снова спрашиваю Буракова: «Ну ладно, Чернышёв. Но ты-то мне почему не показываешь эти материалы?». Он отвечает: «Исса Магометович, у него же вторая группа крови». Я говорю – «И тем не менее. Это же крайне интересное поведение человека. Крайне подозрительное. Он озирался, чуял слежку. В портфеле нашли нож, вазелин и верёвку… И вы молчали».
Впоследствии некоторые оперативники мне доверительно говорили, что у Буракова были материалы и о других случаях появления Чикатило в местах убийств, но он скрыл их от меня.
Что касается несовпадающей группы крови – я уже сталкивался с подобной ситуацией в Смоленске, во время расследования дела серийного убийцы Стороженко. Там тоже по одному из убийств, которое он совершил, первоначально была установлена вторая группа. На той стадии, когда дело только возбудили. И только потом, когда перепроверили, оказалось, что группа четвёртая. Потому что сами по себе вторая группа антиген А и четвёртая антиген АБ очень похожи. Антиген Б плохо проявляется, и поэтому их часто путают при поверхностном подходе. А потом начинают рассказывать о «парадоксальных выделениях» которые придумали ростовские и некоторые другие работники, пытаясь уйти от ответственности за ту великую трагедию, которая произошла, в том числе, и по их вине. Начинают утверждать, что у Чикатило якобы кровь одной группы, а сперма другой. Это всё от лукавого.
Когда я получил эти материалы, я поручил одной из сотрудниц следственной бригады съездить на электровозостроительный завод в Новочеркасск, где Чикатило одно время работал снабженцем, и проверить: ездил ли он на Олимпиаду 1980 года в Москву и ездил ли он когда-нибудь в Ташкент. В этих городах были совершены убийства, полностью совпадающие по характеру с ростовскими.
Она привезла мне справку, что в дни Олимпиады Чикатило был в Москве. Ездил туда покупать какие-то детали для завода. А в 1983 году ездил в Узбекистан, где как раз в то время были обнаружены два точно таких же трупа. Даты полностью совпали и по Москве, и по Узбекистану.
После этого я был практически уверен, что напал на след маньяка. Вся бригада продолжала работать как работала. Каждый занимался своим делом, и оперативники, и следователи. Я один занимаюсь Чикатило. Решил установить за ним наблюдение. Но при этом очень боялся, что, если он пронюхает – может броситься под поезд, может совершить что угодно. И что мои расчёты на то, что его удастся взять с поличным – слишком рискованные.
Я практически не мог спать двое суток, пока за Чикатило велось наблюдение. Наконец, пришла первая сводка: он ездит на электричках. Выходит на полустанках. Снова заходит, что-то ищет.
Мне в это время все говорили: у него же вторая группа крови, а у разыскиваемого преступника четвёртая. Вы же не сомневаетесь, что мы должны искать четвёртую? Я говорю может быть. Но я пойду на его арест. Не на задержание, а на арест.
Прокурор области мне говорит: «Исса Магомедович, мне милиционеры объясняют, что он уже задерживался. Уже сидел, уже проверялся…».
Я говорю – «Буду отвечать за этот арест своей головой. Я прошу – дай мне санкцию. Если я его просто задержу, он будет думать, что задержан лишь в порядке 122-й статьи, предусматривающей задержание на 72 часа. А если я ему покажу санкцию на арест, это будет для него признаком того, что я располагаю доказательствами. Это окажет на него гораздо более сильное воздействие. Он грамотный человек».
Я получил санкцию. Дал задание сыщикам выехать в Новочеркасск, арестовать Чикатило и доставить в кабинет начальника УВД Ростовской области.
Одновременно я договорился с генералом, начальником КГБ области, который меня хорошо знал, чтобы арестованного в порядке исключения поместили в камеру следственного изолятора КГБ. Привезли Чикатило. Осмотрели. Затем я его взял и привёз в СИЗО Комитета госбезопасности. После этого на протяжении примерно трёх недель мои контакты с внешним миром ограничивались тем, что я в обед просил кого-то из своих следователей купить мне кефира и булочек в буфете. До 18 декабря мы работали с Чикатило вдвоём. Ни один человек не имел доступа в камеру. Ни один человек не знал, что происходит между мной и арестованным в кабинете КГБ.
От Чикатило, кстати, воняло каким-то совершенно незнакомым для меня запахом. Он наверно ел эти отрезанные у жертв органы.
Почти все коллеги говорили, что я занимаюсь холостой работой. Что Чикатило проверен ещё в 1984 году. Но я взял у него образцы выделений – и врачи КГБ дали четвёртую группу. Хотя я и до этого был уверен, что нашёл настоящего преступника. Просто чувствовал. Даже не могу объяснить это состояние. Как волк чувствует запах крови. Разговариваю с ним и думаю: это он и никто другой.
Теперь весь вопрос был только в том, как его расколоть.
Вначале он отвечал на какие-то второстепенные вопросы о жизни, о семье, о делах. Как только речь заходила о его сексуальных влечениях, моментально говорил, что он больной, что у него половое бессилие. Когда я начал ему говорить – а вот тебя уволили из профтехучилища. За то, что ты залез к мальчику под одеяло, потом девочку во время купания пытался утащить. Вначале он всё отрицал. Но я видел, что эта тема на него сильно действовала, пробивала ту стену, которую он пытался выстроить.
После этого я спросил – был ли он во время Олимпиады в Москве. Ездил ли в Ташкент? Ездил ли в Артёмовск Донецкой области? Там тоже были совершены несколько таких же убийств.
Вижу, он настороженно следит за вопросами. Я начинаю шаг за шагом подступать. Говорю, что эти убийства совершил он, и в этом у меня нет никаких сомнений. Но у меня вопрос другой: почему ты это делал. Нормальный человек не мог совершать такие страшные преступления в отношении детей, терзать их, резать, наносить десятки ножевых ранений.
На третий день, 23 ноября, я, наконец, почувствовал: он может признаться.
Я забросил ему мысль о том, что он, может быть, душевнобольной. Псих. Поэтому его придётся серьёзно обследовать. «Ты больной человек, – говорил я Чикатило. – Иначе как бы ты мог такое совершать? Как мог разрывать кишки ребёнку?».
Конечно, это была моя тактика. Я видел, что Чикатило никакой не псих. Он хитрый, умный, изворотливый мерзавец с тараканами в голове. Но абсолютно вменяемый. Это потом подтвердили все самые тщательные и авторитетные экспертизы. Но мне обязательно надо было его расколоть. И я избрал вот такой метод.
В последующие полтора дня Чикатило замкнулся. Полностью. Я сидел как будто перед шкафом или комодом и пытался с ним разговаривать. Чтобы вывести Чикатило из этого состояния, я начинаю объяснять, какие перспективы его ждут. Ты же знаешь, в каком здании ты находишься? Ты находишься в здании КГБ. Здесь шуток не шутят. Сюда не мелких жуликов привозят, не хулиганов. Сюда привозят государственных преступников…
Он задумался, и говорит: «Да, я чувствую, что мне всё придётся написать. Дайте мне бумагу, я напишу прокурору России». Я дал ему бумагу. Он стал писать: я совершил очень много тяжелейших преступлений. Неслыханно тяжёлых. У меня нарушена психика. Я прошу не терзать меня деталями, ибо моё сердце не выдержит всего того, что я творил за свою жизнь. Я бы просил меня сначала немножко подлечить… Не думайте, что после совершённых тягчайших преступлений я хочу уйти от ответственности. Я готов давать показания…
То есть в принципе он уже признавал, что совершил эти преступления. Это произошло на пятый-шестой день. У меня уже есть его заявление. Я всё педалирую этот вопрос: ты псих, тебя не расстреляют, давай, рассказывай всё. Чтобы оценить состояние твоего здоровья, психиатрам нужны самые подробные показания о всех твоих действиях во время убийств и после них.
Чикатило постоянно возвращался к своему: «На меня находило, в голову мне ударяло… Я должен был увидеть кровь, растерзать жертву – и когда я это совершу, у меня как будто гора с плеч свалилась».
Я ему говорю – «Может быть, может быть. Великие люди тоже имели отклонения. Психика человека это сложная вещь. Никто точно не знает, как там всё устроено у нас в голове».
И надо же мне было на этом этапе совершить такую глупость: пригласить в качестве психиатра того самого Бухановского.
Дело было так. Чтобы ещё раз укрепить Чикатило в этой версии – ты псих, тебя нужно лечить – я звоню в штаб Буракову: «Слушай, можешь мне прислать какого-нибудь врача-психиатра?»
Он отвечает: «Может, Бухановского вам прислать?» В местном медицинском институте был такой кандидат наук. На каком-то этапе расследования дела «Лесополоса» он даже входил в круг лиц, попавших в разработку. Поскольку распространял слухи, что меняет в своей лаборатории пол с женского на мужской. И в связи с этим с ним проводились оперативные мероприятия, у него была определена группа крови. Оперативники даже нелегально проникали в его лабораторию, чтобы проверить – нет ли там половых органов, которые были отрезаны у найденных жертв.
И вот Бураков говорит – «Я пришлю тебе этого Бухановского». «Ну хорошо, присылай».
Я мог бы с таким же успехом пригласить из коридора любого надзирателя. Или прохожего с улицы. Только предварительно надеть на него белый халат и объяснить: слушай, подследственный будет у тебя спрашивать – а бывает так, что я совершу преступление, и мне легче становится? Бывает ли «выпадение памяти», «временное сумасшествие» и так далее? Ты отвечай: бывает. И солидно кивай головой.
(Окончание следует)
***
© ZONAkz, 2018г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.