А.В. Гущин – доцент Института постсоветских и межрегиональных исследований (Москва)
***
– Александр Владимирович, в последнее время, особенно после прихода Байдена на пост президента США, в российских СМИ и сетях чаще стали появляться тревожные и даже апокалиптические прогнозы по поводу перспектив постсоветского пространства. И в первую очередь – Центральной Азии. Причем, прогнозы на любой вкус. Есть оценки полу-самодеятельных геостратегов, например, Джангирова и Школьникова. Они обещают региону почти конец света: дескать, через «нарисованные», плохо охраняемые границы в Узбекистан, Казахстан и другие страны ЦА хлынут тысячи «бармалеев», устроят массовый террор, обрушат государства. Такие предсказания в какой-то степени повторяются и в публикациях вполне «сертифицированных» экспертов, например, профессора ВШЭ Дмитрия Евстафьева. Только он излагает ужасные сценарии более общими словами. Мне хотелось бы обсудить с вами эту тенденцию. Что за ней стоит? Люди просто делают читателям и зрителям интересно? Хотят напугать соседей, чтобы они активней интегрировались с Россией? Или действительно все так плохо?
– Да, Центральная Азия сегодня зачастую представляется как самый взрывоопасный регион постсоветского пространства. С одной стороны, эта взрывоопасность в самом деле налицо, и причины ее лежат не только в действиях тех же США, которые, безусловно, не прочь поколебать сложившийся баланс евразийских акторов в регионе, но и во внутренних проблемах, проявляющихся, прежде всего, в социальной сфере: бедность, отсутствие социальных лифтов и возможности трудоустройства в своей стране. Но все же, принимая во внимание всю сложность положения, я бы не стал драматизировать ситуацию в духе – «регион взорвется». По крайней мере, пока, при наличии заинтересованности России и Китая в общей стабильности региона.
Центральная Азия очень неоднородна. По большому счету она вообще не является структурированным единым регионом, а скорее условным. Но там много общих проблем, особенно что касается наркотрафика, энергетики, водных ресурсов. Коронавирус, безусловно, усугубил все негативные тенденции. Преодолеть проблемы можно только сообща. В данном контексте вызывают интерес инициативы руководства Узбекистана по созданию совещательной площадки стран региона. При этом данная площадка не позиционируется как интеграционная. Поскольку сам термин «интеграция» воспринимается в ЦА неоднозначно. Думаю, что внутрирегиональная интеграция как таковая – дело довольно отдаленного будущего, а такие государства, как Казахстан и Узбекистан будут по-прежнему стремиться проводить многовекторную политику.
– Даже вопреки возрастающим внешним угрозам?
– Столь популярная в определенных кругах идея о конце многовекторности, как мне кажется, несколько преувеличена. Даже Беларусь, уверен, и в нынешних условиях, когда речь идет уже об отказе от официального нейтралитета как основы внешней политики, будет стремиться реализовывать эту многовекторность, только в новом издании. А, к примеру, Узбекистан, с одной стороны, стал наблюдателем в ЕАЭС, с другой активно развивает отношения с другими внешними партнерами, проводит курс на экспортоориентированную экономику. Но одновременно с этим не отказывается от импортозамещения, запрещая ввоз целых групп товаров. Не говоря уже о том, что особое место в региональных интересах Узбекистана занимает Афганистан. К примеру, недавно было подписано вызвавшее неоднозначную реакцию у соседей соглашение о постройке железной дороги через Афганистан до Пешавара, при наличии альтернативных иранских маршрутов.
Все это подчеркивает тот факт, что многовекторность и баланс влияния внешних акторов сохраняется, но одновременно требует от руководителей стран региона очень выверенной политики. Важно понимать свои приоритеты, не заигрываться с проектным мышлением, с труднореализуемыми планами, выгодными сугубо внерегиональным и даже скорее внеевразийским акторам, не следовать либеральным клише, использовать все возможности государства, в том числе в качестве важного и ключевого стимулятора экономической активности и инвестирования.
– Давайте я переспрошу. Вы считаете, что, несмотря на все сложности, противоречия и опасности, вероятность апокалиптического сценария, срыва в некий хаос, в ужас-ужас для Центральной Азии маловероятна. А что скажете про «исламский фактор»?
– Да, нельзя не упомянуть и о факторе исламского радикализма. Безусловно, он тоже важен, и важен опять же в контексте социальных проблем, ибо религиозный радикализм – это ведь тоже отчасти социальное измерение. Очень легко радикалы могут эксплуатировать идеи неравенства. При этом за религиозными фанатиками часто стоят конкретные интересы внешних сил, финансовых и криминальных групп. Как правило, радикалы связаны и с наркоторговлей. Все это не новости. Залогом противодействия этому всему может быть только постепенное строительство сопряженных экономик, программ соразвития, окончательное урегулирование пограничных проблем, проблем водопользования. Определенные шаги в этом направлении за последние годы уже сделаны. Но работы еще очень много, а риски ждать не будут.
– В наших предыдущих беседах вы затрагивали вопрос о том, существует ли вообще на сегодня постсоветское пространство. Или его в значительной степени уже растащили соседи, а мы по привычке обсуждаем некий фантом.
– В этом году исполняется 30 лет с момента распада СССР. Хотя слово «момент» здесь может и не очень уместно, поскольку процесс распада советской империи по некоторым параметрам продолжается до сих пор. Но, тем не менее, 30 лет довольно большой срок по меркам современной истории и то, как развивались события в этот период, вряд ли позволяет нам говорить, что, даже при наличии многих постсоветских черт в политике и социальной сфере, постсоветское пространство сохранилось как единый геополитический субъект или феномен. Едва ли какая-то страна может смотреть на него как на единый организм и вести свою политику исходя из этих представлений. Причин тому множество. Это и появление на социальной арене новых поколений, это и воздействие внешних акторов, влияющих на пространство бывшего СССР, и встречный процесс поиска национальными элитами путей отхода от бывшего союзного центра – либо через стремление найти новых стратегических партнеров, через институциональное бегство от постсоветскости и от российского влияния, либо через реализацию более мягких вариантов многовекторной политики. Последняя, тем не менее, как показывает практика последних лет, несет в себе также много рисков. Она, по крайней мере, требует консолидации элит, сильного и качественного государства и государственного управления.
Нельзя обойти стороной и гуманитарный вопрос, который, безусловно, тесно связан с поколенческим – те варианты языковой, национальной, исторической политики, которые мы наблюдали за последние десятилетия практически во всех странах, говорят скорее о реализации курса на национализацию истории и гуманитарной сферы. Какие-то страны в этом процессе зашли очень далеко, что привело только к лишней конфликтности, в условиях, когда нацию решили строить на моноэтнических принципах, игнорируя важнейшую государствообразующую роль этнических русских и других национальных меньшинств. В других, как в Беларуси, эти процессы были заметно более мягкими, когда советское прошлое не отбрасывалось, а, напротив, становилось одним из элементов национального гуманитарного нарратива. Но все же подобные процессы так или иначе шли везде.
Что же касается экономики, то конечно, определенные успехи были в свое время и у СНГ, и, тем более, есть сегодня у ЕАЭС. Невозможно не признать большой прогресс в формировании единого экономического пространства, особенно единого рынка труда. Но все же, во-первых, многие вопросы пока стопорятся или несколько откладываются, особенно в отношении создания единых рынков нефти и газа, электроэнергии. Да и с точки зрения многих других направлений по большому счету можно пока говорить лишь о создании расширенной и углубленной зоны свободной торговли, а не полноценного экономического союза. При том, что необходимы как раз новые импульсы в области производственной кооперации и сопряженной реиндустриализации. Но даже внутри ЕАЭС есть определенная проблема в том, что сопряженность, связанность экономик его членов очень мала. Что уж говорить о других странах региона, которые не входят в союз.
В целом можно констатировать, что пространство бывшего СССР это сегодня пространство конкуренции, причем далеко не только России и Запада, но и других региональных игроков. Это вполне объективное обстоятельство, итог как регионального и мирового развития последних десятилетий, так и общемировых процессов регионализации, а вовсе не результат одного-двух последних лет. Россия, как и страны-соседи, нуждается в укреплении внутриевразийских связей, усилении сопряженности, сохранении и укреплении своего места как донора безопасности. Все это, естественно, не предполагает никаких изоляционистских подходов, особенно принимая во внимание, что сегодня постсоветское пространство это в политическом и экономическом плане не синоним евразийского и учитывая разные векторы внешней политики постсоветских стран. В таких условиях укрепление разноуровневого интеграционного взаимодействия на евразийском пространстве с перспективой выхода за пределы территории бывшего СССР является одним из важнейших стратегических вопросов.
***
© ZONAkz, 2021г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.