1
Давно было. В самом начале нынешнего века.
Вызывает меня в Астану Назарбаев. Прилетел, пугливо заинтригованный.
Ак-Орды ещё нет, резиденция вполне скромная, то есть приличная. Вхожу в кабинет. Разговор один на один.
Вдруг предлагает должность, от которой отказываться не принято. Собравшись, отвечаю:
— Современный танк, Нурсултан Абишевич, рассчитан на 8 минут боя.
— Это что за хрень? — спрашивает он слегка удивлённо.
— Это среднее время жизни боевой единицы. Через 8 минут танк сожгут. Свои 8 минут я отработаю, а потом меня уничтожат.
— Кто?!
— Парни из вашего ближнего круга. Для которых близость, извините, к вашему телу — главная ценность. Конкуренты им не нужны.
— Ты преувеличиваешь. Ступай, подумай.
Встаю, раскланиваюсь, иду к выходу.
— Постой, — говорит. — Присядь. Ты доволен, как работает Хабар?
— Нет, — отвечаю. — Новости никуда не годятся.
— В смысле? Предлагаешь что-то изменить?
— Да. Мне кажется, что вашу фигуру нужно лишить сакральности.
— Как понимать?
— Это когда любой выпуск новостей начинается с вас.
— И что в этом плохого?
— Вы же не Сталин.
— Политграмоту мне будешь читать? К чему клонишь?
Спрашивает уже раздражённо.
— На прошлой неделе выпуск новостей открылся сюжетом, как вы ходите по Астане, осматриваете новые кварталы.
— Ну. И что в этом такого?
— Дело в том, что спустя несколько минут прошёл сюжет о том, как в Караганде во время праздника взорвалась пиротехника, и ракеты полетели в толпу. Люди получили увечья. И выпуск новостей нужно было начинать с этой истории.
— А меня куда?
— В этом случае — никуда. Лучше всего, выразить сочувствие. Караганда не чужой вам город…
Тут он вспылил:
— Ну, знаешь! Это уже чересчур. Президент не должен реагировать на всё! Нет, не убедил. А с чего, по-твоему, должен начинаться выпуск, если не с президента?
Неожиданно для себя я сморозил:
— С погоды.
— Почему с погоды? Это ты уже ерунду несёшь. Всё. Иди. И подумай хорошенько. Через пару недель увидимся.
Вернувшись в гостиницу, я этот разговор записал для памяти.
Через пару недель увиделись, но повторного приглашения, слава богу, не последовало. «Я тут подумал, — сказал он, сокрушённо вздыхая. — Ты прав. Они тебя сожрут и не подавятся. А насчёт погоды я так и не понял…».
Я ретировался без объяснений, ликуя, что высокое назначение не состоялось.
Но догадывался, что о погоде я всё же брякнул неспроста, не сдуру.
2
Чёрт возьми, думал я о ту пору: на всех телеканалах мира её предсказывают латексные ведьмы, смахивающие на дорогих путан. Они толкуют про циклоны-антициклоны, но в основном ноги показывают. Ноги есть — ума не надо. Метеосводка сводится к жеманной рекомендации их не промочить.
И какое же самомнение у этого бесхвостого примата с фальшивым погонялом Homo sapiens! Погода — это когда над ним, видите ли, не каплет. Но есть ведь ещё климат, укутывающий наш крохотный шарик в газовое месиво, за которым простирается неподвластная пониманию дурная бесконечность, слегка испачканная неопрятным молозивом нашей провинциальной Галактики. Как страшно зависит наш грошовый камешек, от третьесортной, пятнистой звезды по имени Солнце! А ещё от тупой силы гравитационных и электромагнитных волн, от разящих залпов солнечного ветра, от взбрыков одичавших, как бродячие собаки, астероидов, каждый из которых может со всей дури врезаться в Землю и в мгновение ока погубить всю эту плесень, вообразившую себя цивилизацией!
Тяжко жить с таким миросозерцанием, но мы, атеисты, парни плечисты. Нам без надобности стучать мозолистым лбом о пьедесталы земных истуканов, мы признаём величие равнодушной Вселенной, сдуру породившей нас. Мы поём славу хаббловскому телескопу, шляющемуся по ледяному мраку и сующему свой нос в замочные скважины чёрных дыр, стремясь углядеть хотя бы тень Большого Взрыва, откуда есть пошлó всё и вся.
Вот поэтому, полагал я, всякий выпуск новостей должен начинаться с информации о погоде, о климате, об этой тонкой пуповине, связывающей нас с величественной бесконечностью Космоса. Чтобы не загордился человек, чтобы помнил о своей ничтожности, о прахе, из которого он создан и в который неминуемо уйдёт!
Так размышлял я двадцать лет тому назад, ясно понимая, что такое время не настанет никогда.
Ошибся.
3
И вот дожил я до светлого дня, оказавшегося непроходимо траурным и похоронно-креповым, рыдающим под звуки шопеновского жоктау. Долголягие дуры изгнаны с экранов. Погода не жмётся в хвосте, зажатая развратной культурой и похотливым спортом, она уже на линии сплошного огня: в пылающей камере крематория щерится зубами обглоданного огнём черепа; бредит на верхнем полкé адской сауны, раскалённой протуберанцами, предсмертно икает в реанимации, травленная голубоватым ядом, сбежавшим из печки через жадную вьюшку.
Конец погоде. Кирдык ей. Она тает, как снежная баба в зной, как эскимо на палочке, угодившее в гудящую микроволновку, как хрустальный кубик льда, брошенный в плюющийся кипяток свежесваренного чифиря.
Мама, роди меня обратно!
Ага!
«Допрыгались? Доскакались? — грозно спрашивают зелёные пиисы. — Долетались на своих аэропланах, жрущих в четыре горла считанные глотки драгоценного воздуха и вываливающих из своих зловонных клоак бессчётные кубометры смертоносного пердежа? Ухайдакали матушку-планету лисьими хвостами, истекающими из крепко стоящих, как молодой пенис, труб, кончающих углепрокисшей спермой, заляпавшей свод небесный, превратившей его в испачканную перину парникового эффекта?
Говорили вам, черти: берегите природу, мать вашу!».
На горестный вопрос «что делать?» зелёные, как моя тоска, оптимисты, отвечают жизнеутверждающими частушками:
Нам электричество пахать и сеять будет,
Нам электричество из недр всё добудет.
Тогда мы с вами будем жить да поживать,
Побольше кушать и на кнопки нажимать!
Назойливое уточнение источника волшебной энергии останется без ответа. Это же дураку понятно, что электричество находится в розетке. А попадает оно туда из ветряков, приливов-отливов и солнечных батарей. Но только не из атомных электростанций, потому что они сплошь чернобыльные и фукусимные, и строить их никак нельзя, ибо везде — разломы! Тектонические притом.
И все здравые, однако противоречащие электрическому вздору разглагольствования о том, что повышенное содержание двуокиси углерода в земной атмосфере бывало и раньше, когда бесхвостый примат ещё и не вылупился из природы, что СО2 жизненно необходим планете, поскольку является насущным хлебом растительного мира, а наличие парникового эффекта не подтверждается научными наблюдениями, что относительно достоверные наблюдения за климатом ведутся всего лишь сто пятьдесят лет, не больше — всё это побоку, всё это ересь, и никакие доводы пусть даже и нобелевских лауреатов не принимаются во внимание.
Так выглядят разломы головного мозга.
Была у меня когда-то знакомая девчушка лет трёх-четырёх, Аселька, дочка моего приятеля с говорящим именем Куат. Она питала яростную неприязнь к слову «Америка». Сидим, бывалоча, с Куатом на даче, натурально, выпиваем, бла-бла-блатствуем о том, о сём, но стоит кому-нибудь произнести это слово, как Аселька подбегает к нам, и жалостно вопит: «Не надо Америка! Не надо!». Почему, Аселечка? — спрашивал я всякий раз. И маленькая Пифия, сделав большие и горестные глаза, убеждённо отвечала: «Там всё сгорело! Всё!».
И ведь угадала. А было это лет двадцать назад, как раз в то время, когда я у Назарбаева сиживал в кабинете, не умея ему объяснить, почему новости должны начинаться с погоды, а не с него.
4
Меня восхищает зоркость Шукшина, подметившего, что гоголевской птицей-тройкой, то есть Россией, мчащей невесть куда, правит — кто? Жулик! Покупатель мёртвых душ. Гоголь, получается, нехотя, да напророчил: нынешняя российская бричка, как, впрочем, и остальные самостийные коляски, тачанки, телеги и арбы управляются чиновными чичиковыми.
Да что там эта б/у империя! Карета мировой истории на глазах превращается в фаэтон (несчастный тёзка развалившейся планеты), он скачет по бездорожью и разгильдяйству, устремляясь к пропасти, прячущейся во ржи, и сидит в нём шайка-лейка господ срачкиных-болячкиных-ухудшанских, а птица-тройка — это коренной одр по имени Голод, и пристяжные — один из них Ковид, а второй Климат, а правит ими не пьяный Селифан, а шестикрылый Серафим, развязно цитирующий Жванецкого: «Действительно, нас много, а мест мало. Нас много, а штанов мало. Тут один выход, Григорий. Нас должно меньше быть. У тебя дети есть? Нет? И у меня нет. Нормально, Григорий? Отлично, Константин!».
А вдоль дороги мёртвые с косами стоят.
Это мы, Господи.
А теперь о погоде.
И это не потепление, нет.
Это великое оледенение мозгов.
Прогноз неблагоприятный.
***
© ZONAkz, 2021г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.