Восточная деспотия и казахосфера

Опыт исторической спекуляции. История Казахского ханства как центральноазиатской региональной державы, самостоятельного субъекта межгосударственных отношений на протяжении с 1456 по 1824 годы (почти 400 лет), должна подтвердить наличие политико-правового, социально-экономического, культурно-конфессионального и этноидеологического фундамента, составляющих постоянные и переменные компоненты нашего искомого – восточного деспотизма. Итак, события 1456-1465 гг. В результате междинастийного конфликта между султанами шейбанидами и орысхановцами последние использовали конфронтацию в государстве кочевых узбеков-казахов Абылхаира для откочевки в пределы враждебного Абылхаиру государства, в Могулистан, в междуречье рек Шу и Талас. Ясно, что Есен Бука, хан Могулистана, рисковал встретить нелояльность или враждебность тогда еще могучего хана Абылхаира (позднее так оно и случилось), но все же решился на этот шаг. Формальным поводом для межгосударственного развода послужила гибель одного из участников конфликта Акжол бия — молодого, но уже известного толкователя степного государственного права. Султаны Жанибек и Керей (династия Орысхана) вместе с племенными вождями аргынов потребовали от Абылхаира “восстановления справедливости” — кровную месть: голову обидчика-каракыпчака Кобланды, известного батыра из кыпчаков. Кобланды батыр не считал себя виновным и выехал к своим сородичам, ведь смерть покойного наступила в результате поединка (явление в тот период хотя и нежелательное, но вполне ординарное). Это событие в казахско-узбекско-мангытском суперэтносе имело характер исторической драмы – в муках рождались новые этносы: собственно народы-близнецы — узбеки и казахи. Степное государственное право казахско-узбекского ханства отвергало кровную месть, да и достать из кыпчакских пределов популярного Кобланды не представлялось возможным. Пострадавшая сторона предложенную материальную компенсацию за потерю Акжол бия не приняла, а объявила о своем недовольстве и обиде (окпе), а затем откочевала в пределы Могулистана. Дни массовой откочевки были названы днями “великого плача и скорби” казахов и мангытов. Казахи и Алты Алаш (три казахских жуза, ногаи, каракалпаки и киргизы) никогда между собой не воевали (не считая подавления региональных мятежей). Карательный поход Абылхаир хана на казахов был непопулярен — он откладывался. Подготовка к походу вызвала дополнительные откочевки, окончательно усилил придворную партию узбекской династии шейбанидов против орысхановцев. В конце концов Абылхаир хан, наводивший ужас на все сопредельные государства, неожиданно скончался во время похода на Могулистан и Казахское ханство. А теперь зададимся рядом вопросов. Почему абсолютный монарх Абылхаир хан не искоренил оппозицию в момент ее откочевки? Почему он не пренебрег общественным мнением своих подданных, а учел факт проявления народных симпатий к оппозиции (потерпевшей стороне)? Становится очевидным существование в государстве Абылхаир хана самодеятельных удельных ханов, в политической жизни — значительная роль составителей и толкователей степного государственного права. Если составителем государственного права в монгольском государстве был Чингисхан (например, “Великая Ясса”, “Биилики”, ярлыки (приказы хана), то в казахском степном государстве превалируют демократические начала, а составителями сводов законов являлись бии. У монголов-чингизидов власть монарха наследника переходит от отца к сыну, у казахов — выборы хана на альтернативной основе. Классической восточной деспотией становится империя

Монгольское общество и политическая система чингизидского периода характеризуются трансформацией элементов военной демократии в абсолютную монархию деспотического типа. В “Великой Яссе” существовали правовые основания: “Запрещено под страхом смерти провозглашать кого-либо императором, если он не был предварительно избран князьями, ханами, вельможами и другими монгольскими знатными людьми на общем совете” (Хара-Даван Э. Чингисхан как полководец и его наследие. Культурно-исторический очерк Монгольской империи. А., Крамдс-Ахмед Яссауи. 1992, с. 186.)

Завоевание территории Казахстана монголами только на некоторое время утвердило идеологию чингизизма – политической системы восточной деспотии. Ослабление и распад улусов чингизидов привели к возрождению степного титула “бий”. Этот политический институт особенно укрепился в Западной Казахии — у ногаев (мангытов). Это было “снятое” возрождение, демократическое сопротивление казахо-мангытов (орысхановцев) степным узбекам – шейбанидам. По мнению В.П. Юдина, это был очередной степной идеологический и мировоззренческий переворот и переход от “чингизизма” к “едыгеизму” (Юдин В.П. Орды: белая, синяя, серая, золотая … — В кн. Утемиш-хаджи “Чингиз-наме”. А., Академия наук РК. Центр востоковедения, 1992, с.56.). Политический симбиоз двух начал создал сильную феодальную демократию. Эта была сильная консенсусная демократия. Сложилась политическая устойчивая ситуация в Казахском ханстве. Из первых 16 ханов централизованного государства все ханы избирались на альтернативной основе, а за легитимностью выборов следили султаны трех жузов (султаны, региональная элита — представители исполнительной власти), а также региональные лидеры — бии и батыры. Гласность и транспарентность выборов были очевидны. Жырау и акыны могли объявить выборы нелегитимными. Прецедентом неудачных, хотя и легитимных, выборов было избрание общеказахским ханом Болат хана, а затем Самеке хана вместо более энергичного Абылхаир хана, хана Младшей орды в 1718 году. Последний так и не признал выборы легитимными. Таким образом, исполнительная власть в Казахском ханстве сдерживалась системой противовесов — судебной властью — судом биев. Суд биев имел функции конституционного суда, законодательного органа (вкупе с верховным ханом), судопроизводства, а также прерогативы по организации выборов верховного хана. Великие персоналии Алты Алаш воплощали степную демократию. Так, коллегиальный представительный разум – совет биев — в драматические периоды вершили Толе би, Казбек би и Айтеке би от казахов, Кокум би от кыргызов, Сасык би и Едиге би от каракалпаков и ногаев. Совет биев был постоянно действующим органом. Если исполнительная власть находилась в руках верховного хана, то законы и постановления исходили от совета биев. Государственно важные вопросы без одобрения совета биев решаться не могли. Разумеется, экстренные вопросы решались ханом, но эта сфера была контролируема и ограниченна.

Верховным ханом мог стать влиятельный султан, проявивший себя как военачальник, дипломат и как политик. Внутри династии орысхановцев существовала острая конкуренция — дружный тандем Керея и Жаныбека распался после смерти Абылхаир хана, первый был смещен (бежал), вторым ханом стал Жаныбек. Однако третьим ханом был избран Бурындык, сын Керея (значит, не было изгнания всей семьи Керей хана). “Четвертая власть” – наиболее известные акыны и жырау — имела привилегию неприкосновенности, даже общенациональные ханы не рисковали преследовать любимцев народа. Любимым девизом тогдашних правозащитников был: “Дат таксыр! Бас кеспек болса да, тiл кеспек жок!” (Хан вправе снять голову с плеч, но не вправе лишить слова. Перевод-А.Г.)

Таким образом, политическая система Казахского ханства в XV (середина) – XVIII веках (первая четверть) достаточно устойчива. Государство казахов образовало суперэтническое образование (Алты Алаш), периодически включавшее территории и население Джунгарского (Калмыцкого) и Узбекского ханств. Внешняя аморфность и конфедеративность реально означали военно-политическую устойчивость с широкой социальной базой среднего и высшего класса — рядовых воинов, батыров, баев, биев и султанов. Система производства у казахов отличается от классического азиатского производства, а политическая система — от деспотии.

Восточная деспотия сродни азиатскому способу производства. При подобных производственных отношениях земля и вода принадлежат верховному монарху. Владение землей (территории с населением) и водой передается бекам за известные заслуги перед монархом или на основании кровного родства (членство в семье Патрона). Служба клиентов (чиновников, беков, удельных ханов) Патрону предполагает доход за счет прерогатив – сбор налогов, поборов, а также выполнение обязанностей и повинностей. Часть клиентов становится членами семьи Патрона и получает привилегию не быть судимым в общем порядке. Резонны замечания Ч.Айтматова: “Умные и опытные правители чаще всего не назначали визирями своих родных и близких, ибо понимали, что они неизбежно начнут путать государственные дела с родственными, семейными. И с них уже труднее будет спросить по всей строгости. Видя это, отобьются от рук и другие визири” (Айтматов Ч., Шаханов М. Плач охотника над пропастью (Исповедь на исходе века) А., Рауан, 1996, с. 154). Номинально вся собственность принадлежит Семье Патрона- монарха, т.е. служба-кормление может быть отнята, а опальный функционер может лишиться привилегий и подвергнуться преследованиям. Бизнес не стабилен, не привлекателен, выгоднее быть чиновником или акимом. Бизнес на службе – единственно эффективный бизнес. Самый большой доход — у монарха. Семейный бизнес родственников монарха — управление государством. Наш спекулятивный опыт обзора истории Казахского ханства с XV – XVIII вв. показывает, что осязаемых государственных институтов восточной деспотии на примере отечественной истории нами не замечено, хотя отдельные эпизоды могут быть трактованы двояко.

Опыт рефлективной спекуляции. Элементы восточной деспотии, отдельные фрагменты и атавизмы обнаруживают себя в постсоветском обществе. Эта идея неоднократно высказывалась Егором Гайдаром. Мы приняли эту гипотезу и пытались материализовать ее, нарисовав портрет восточного деспота. Классическим русско-православным деспотом был Иван IV. “После падения монголов московский князь начал смотреть на себя как на наследника монгольского хана! Иван IV не называл себя, например, наследником византийского императора, а вот новым ханом он себя видел. Казань и Астрахань он считал уже своей вотчиной, да и иные русские правители бахвалились родством с Чингисханом. Даже так Москва подчеркивала свое превосходство на “всея Руси”, выставляя напоказ свое преемство от правящей монгольской династии” — пишет знаток тюрко-монголо-русского средневековья Мурат Аджи. (Аджи М. Полынь половецкого поля. М., ТОО “Пик-контекст”, 1994, с. 314-315). Вот что пишет о политической физиономике знаток деспотизма В.О. Ключевский: “Его (Иван IV) робость превратила его в нервную пугливость, из которой с летами развивалась наклонность преувеличивать опасность; образовалось то, что называется страхом с великими глазами. Вечно тревожный и подозрительный …воспитал в себе печальную наклонность высматривать, как плетется вокруг него бесконечная сеть козней, которою, чудилось ему, стараются опутать его со всех сторон. Это заставило его постоянно держаться настороже; мысль, что вот-вот из-за угла на него бросится недруг, стала привычным, ежеминутным его ожиданием. Всего сильнее в нем работал инстинкт самосохранения. (О характере деспота) … в нем замечена болезненная впечатлительность и возбуждаемость. От него ежеминутно можно было ожидать грубой выходки. В каждом встречном он прежде всего видел врага. Память хаотическая. Одностороннее, себялюбивое и мнительное направление его политической мысли при его нервной возбудимости лишало его практичного такта, политического глазомера, чутья действительности … он незаметно для себя кончил тем, что колебал самые основы этого порядка”. (Ключевский В.О. Исторические портреты. М., Правда, 1990, с.96-106). Нелегитимный правитель может решиться на охоту на представителей оппозиции. Другая альтернатива — вывоз капитала Семьи, строительство вилл и дворцов в других государствах на случай неблагоприятных перемен на родине диктатора. Чингиз Айтматов приводит нравственное предостережение, высказанное Махмудом Кашгари: “Если правитель построил для себя дворец в чужой стране — это дурное предзнаменование. Это значит, что он готовит себе пристанище для бегства в трудный час. Это предательство своего народа, ибо простому люду некуда бежать, негде преклонить голову, кроме своей земли. Хоть ты и правитель, но у тебя нет преимуществ перед своим народом. На родной земле с ним ты родился, там же и умереть должен” (Айтматов Ч., Шаханов М. Плач охотника над пропастью (Исповедь на исходе века) А., 1998, с. 153-154). Известный украинский писатель и публицист так характеризует внешность восточного сатрапа в пространстве СНГ. Поражают его глаза на миловидном лице: трудно уловимые, поскольку смотрят… врозь (Олейник Б. Князь тьмы. Два года в Кремле. — Б., Главная редакция Кыргызской энциклопедии, 1993, с.10). Глаза – зеркало души, глаза авторитарного правителя, пусть даже “просвещенного” и “прагматичного” выдают состояние той самой души. Беспокойно бегающие глаза — беспокойно бегающая и суетливо-боязливая душа правителя.

Одним из пороков восточного деспотизма является фаворитизм. Фаворитизм рождается на почве всесилия высших чиновников. Опять же чиновник попирает законы собственного государства, воровство фаворитов часто ненаказуемо, а политическая деятельность приводит к провалам. Другой недостаток – авторитарного правителя с замашками деспота — податливость публичной лести. Страх потери власти становится абсолютным и подталкивает в неправовое поле. Ошибка, совершенная на политическом олимпе, имеет свойство тиражироваться. К ошибкам приводит факт сужения политического олимпа, когда судьбоносные решения принимаются келейно и в семейном кругу. Это обстоятельство рождает непрофессиональные решения, неадекватную оценку ситуации. В первую очередь это касается внутренней экономической ситуации. Как правило, опасности и трудности преуменьшаются. Во-вторых, ошибки в кадровой политике приводят опять же к беспросветному фаворитизму в результате лоббирования на “теплое” местечко — “своего” человека без учета государственных интересов. То же самое, при выборе инвестора. Учитывая обходительность, “человечность”, но не инвестиционные программы, как правило, коррупционный механизм воспринимается как часть большой политики, большого бизнеса семьи авторитарного правителя. Даже семейный бизнес делается подчас хаотично и бестолково. И, наконец, некогда прагматичный, сравнительно легитимный правитель превращается в абсолютно нелегитимного восточного деспота. Нелегитимный правитель заинтересован в не вполне легитимном парламенте и акимах в общем неправовом поле. Тогда есть надежда адекватного взаимодействия. Так появляется предпосылка приватизации высшей власти и тотального контроля власти и всей собственности через членов семьи. Подобный исход – финал — конечная станция инерционного движения для этой страны. Далее следуют трагические развязки.

В Казахстане запущен механизм рыночной экономики, создана необходимая инфраструктура, но общее состояние депрессионное. Сдается нам, что архитекторы рынка еще не учли, что рыночная экономика функционирует только при условии свободы: потребления, выбора профессии и рабочего места, предпринимательской деятельности, распоряжения частным имуществом, включая средства производства, заключения договоров. Так считал автор “германского чуда” Эрхард. (Халевинская Е.Д, Крозе И. Мировая экономика. М., 1999, с. 58). Фундаментальная истина: свободный рынок предполагает частную собственность и разделение труда, господство индивидуализма, свободную конкуренцию. (Войтов А.Г. Экономика. М., 1999, с. 84). Переход Казахстана к экономической и политической свободе будет затрудняться нарастающей пролетаризацией в результате их отчуждения от средств производства и частной собственности. Даже в США 90% рабочих имеют наемный характер. Удельный вес акционеров в Казахстане статистически неосязаем (большая часть не получает дохода). Следует также иметь в виду, что Казахстан перешел от дикого рынка к монополистическому капитализму. Его главной формой стал финансовый капитал. На базе разрушенного социалистического (планового) индустриализма основался западный постмодерн и сверхиндустриализация сферы услуг и управления.

В конце 90-х годов усилилась демократическая и праволиберальная воля Запада, расширились военно-политические ресурсы по локализации диктаторских и авторитарных режимов; однополюсная силовая демократия Нового света в конце 90-х нашла полную поддержку объединенного Старого света. Решимость Запада, политическая воля, объединенные ресурсы, несомненно, ослабят позиции восточного авторитаризма – постмодернового мутанта восточной деспотии на национальной почве. Реальной мерой по ослаблению авторитарных режимов было бы блокирование банковских счетов членов семей в западных банках и оффшорных зонах новоявленных деспотов. Эффективная политическая оппозиция и гражданское мужество нации вынудят деспотию трансформироваться. Иначе авторитаризм придет к собственному краху через радикальные варианты.