Идеологические и терминологические парадоксы казахской журналистики

В южной столице открылся памятник Абылай-хану. На это событие первыми откликнулись провластные “Егемен Казакстан” и “Жас Алаш”. Сам памятник получился на удивление импозантным, если сравнивать его с аляповатыми, безыскусными памятниками различных батыров, установленных в последнее время в различных регионах республики… Если молодежно-задорный “Жас Алаш” дал буквально несколько ироничных строк по этому поводу (не по поводу памятника, а по поводу выступавших на митинге в честь открытия памятника), то “Егемен”, как и положено официозному изданию, посвятил этому очередную невразумительную назидательно-историческую справку про “великого хана” плюс стихотворение “по поводу” известного поэта-песенника Туманбая Мулдагалиева, клятвенно обещавшего духу хана “не уронить знамя независимости” и заклинающего поддержать “моего Президента”. От всего этого веет дежурным за версту. Но по-иному, наверное, и быть не может, ибо до сих пор многим непонятна природа восхваления именно Абылай-хана. Государственная идеология, безусловно, должна питаться (и обычно питается) величественными примерами из прошлого. Но при всем уважении к деяниям Абылай-хана величественной эпоху его правления назвать трудно. Ибо все познается в сравнении. А ведь в истории были ханы, при которых Казахское ханство куда более соответствовало данному понятию, при которых поистине было более или менее централизованное государство, чем при Аблай-хане. Речь идет о ханах Тауке и Хак-Назаре, не говоря уже об основателях ханства – братьях Гирее и Джанибеке. Кстати, именно хан Тауке создал знаменитую степную юридическую систему “Жетi Жаргы”. Что касается Абылай-хана, то среди историков до сих пор нет единого взгляда на этого государственного и военного деятеля, как на единого хана всех трех жузов. Иначе говоря, кандидатура Абылая не имеет безоговорочной репутации в плане интеграции титульной нации на единой исторической платформе. На западе страны совсем недавно, буквально за несколько недель до открытия алматинского памятника, был с помпой памятник хану Абулхаиру — не менее выдающемуся персонажу восемнадцатого века, такому же герою антиджунгарских войн, как и Абылай. Абулхаир воевал еще и на несколько фронтов – с волжскими джунгарами, то бишь калмыками, и еще с башкирами. Как бы то ни было, трудно представить себе ситуацию с возвеличиванием Абулхаира и его соперника Абылая, если бы государственная идеология изначально строилась вокруг, скажем, таких имен, как Чингисхан или Батухан. По сию пору вызывает удивление, что придворные идеологи выбрали в качестве исторических опор деятелей “закатного” периода кочевой цивилизации Абылай-хана и Абулхаир-хана, которым пришлось приспосабливаться к тем новым историческим условиям, обусловившим в конце концов крах последнего осколка Золотой Орды – Казахского ханства…

Такого рода “конфликты интересов” прослеживаются и в других ситуациях, связанных с историей. Допустим, в другом номере “Егемен Казакстан” (20.12.2000) опубликована речь лауреата Президентской премии в области журналистики кандидата филологических наук Сауытбека Абдрахманова, сказанная им в Астане на научной конференции, посвященной 775-летию эмира Бейбарса. Как известно, этому, без всякого преувеличения, великому воителю открыт памятник в Атырау. Подразумевается, что он родом из тех мест. В своей речи современный казах и нынешний руководитель акционерного общества “Егемен Казакстан” перечисляет исторические деяния кипчака Бейбарса: “Бейбарс-султан остановил крестоносцев. Бейбарс-султан остановил монгольское нашествие. Бейбарс-султан защитил от напастей весь мусульманский мир”. Бейбарс, по словам одного из идеологов в главном идеологическом рупоре страны, называется одним из величайших деятелей тюркского мира. Бейбарс — несомненный тюрок. Артист Нурмухан Жантурин сделал запоминающимся образ степняка, своего земляка, волею судьбы попавшего более 700 лет тому назад на Ближний Восток и в Египет в историческом фильме “Султан Бейбарс”. Но казахский ли это герой в идеологическом смысле? Бесспорно, Бейбарс героически защищал арабский мир, во славу которого он служил, но что позитивного он сделал для тюркоговорящих народов, конкретно — для предков нынешних казахов, ни С.Абдрахманов, ни кто-либо другой внятно так и не объяснили сегодняшним казахам. А вопросы, если говорить о Бейбарсе в предлагаемом властями контексте, возникают непростые. Ибо, допустим, что такое “остановил монгольское нашествие”? Бейбарс разгромил, по сути, своих же казахов, армию, которую возглавлял великий военачальник, найман Кет-Буга, доселе не знавший поражений. И кто знает, как обернулась бы битва, если бы “монголы” были посвежее и встретились бы мусульманин Бейбарс и тенгрианец Кет-Буга, скажем, не в Сирии, а пораньше — где-нибудь в Иране. Сегодня мы на государственном уровне поднимаем чингизидов Абулхаира и Абылая и тут же поем осанну “чужому” по ментальности герою, который помешал прямому предку всех казахских ханов — императору Хубилаю — покорить север Африки. Где тут логика?! Или где наконец та идеология, которая окажется настолько интегрирующе могучей, что позволит нам строить памятники и воздавать должное одновременно всем другим казахам — великим военачальникам той эпохи, когда конница кочевников одновременно атаковала Европу и Индонезию? Почему тогда нет памятников великому жалаиру Жалаиртаю, покорителю Кореи и Индии, раз уж мы “притягиваем” к себе Бейбарса, который состоялся в инобытийной среде, далекой от мира кочевников…

Любопытно, что автор репортажа об открытии памятника Абылай-хану в этом же номере газеты (19.12.2000) выступил с пространными рассуждениями о всякого рода причудах текущей действительности и их отображении в общественном сознании. Скажем, он весьма тонко отметил “памятникизацию” страны и их единообразие, когда фантазия создателей дальше того, чтобы посадить своего героя на коня, не простирается… Но внимание эта статья приковывает не столько своими расхожими рассуждениями, которыми, по традиции, полным-полна казахская журналистика, сколько тем, что в подзаголовке этой статьи написано “Немкурайлы” (де-юре) идеялардын бэрi “iс жузундегi” (де-факто) идеялар бола алмайды”, что в переводе на русский означает примерно следующее: “Все “зряшные” (“всякие”) (де-юре) идеи никогда не превратятся в “работающие” (де-факто) идеи”. Мысль достаточно ясная, но все портит термин “де-юре”, который явно привлечен здесь совершенно не по делу — как говорится “ради красного словца, не пожалею и отца”. Ошибочность привлечения устоявшегося международного термина настолько очевидна, что обескураживает. А потом мы разводим руками: почему, мол, терминологический ряд в современном казахском языке не имеет той адекватности в соотношении с мировыми языками, которая присутствует, скажем, в английско-русских или французско-немецких и т.п. межъязыковых связях?! В этом эпизодике, как в капле воды, отразились проблемы государственного языка как такового и квалификация журналистов. А ведь автор “Егемен…” — это опытный, маститый профессионал, словом, отнюдь не самый последний журналист в казахскоязычной среде… Обозреватель “Жас Казак” (14.12.2000) Конакбай Кожа Нияз в одном из последних номеров своей газеты поведал слова одного своего молодого коллеги — талантливого журналиста, с горечью ему сказавшего: “…Создается впечатление, что родной язык не то чтобы другим, а мне уже становится не нужным. Как хорошо русским и узбекам! У них пресса выходит стотысячными, миллионными тиражами. Только успевай писать, вкрапляя в безостановочную жизнь свои творения. Да и доходы у них стабильные. А наше бытие таково: столица есть, а прессы нет. Заела такая жизнь, ага!”. Что ответить на этот крик души? Получается, “де-юре” казахская пресса есть и существует, а “де-факто” ее представители хотят стать “русскими” или “узбеками”. И тем не менее, во имя чего тот же “Егемен Казакстан” выходит в свет достаточно солидным тиражом — свыше сорока тысяч экземпляров? Ответ может быть и таким: во имя иностранных инвесторов. Допустим, обозреваемый номер “Егемен”, если отвлечься от памятников и прочих материалов, относящихся как бы сугубо к “казахским делам”, вполне можно считать номером, в котором “отмазываются” иностранные инвесторы. И это не первый такой номер за последнее время. Помнится, весной такими аналогичными “ПИАР-акциями”, например, пробавлялся еженедельник “Время”. Но сегодня, когда раздражение иностранными инвесторами в общественном мнении достигает своего пика, когда даже газета хитромудрого Игоря Мельцера подает эту тему несколько в ином ключе, а зарубежная пресса (в частности, “Гардиан”) отмечает, что сегодня в Казахстане само слово “Шеврон” воспринимается крайне негативно, казахский официоз выглядит, как в детской считалке: “не в лад, невпопад, поцелуй… хрюшкин зад”. Но, с другой стороны, такая “отмороженность” логично укладывается в схему, по которой вынуждена работать поддерживаемая властью пресса…

Вышедшая за четыре дня до “Егемен Казакстан” актюбинская “Алтын Орда” (15.12.2000) тоже оказалась украшена фотоснимком памятника вышеназванному Абулхаир-хану. И в посвящении черным по белому указано, что именно Абулхаир — последний после Тауке хан казахов, который пусть на краткое время, но сумел объединить все три жуза. Об Абылай-хане – ни полслова. Как бы не получилось в будущем, что новенькие памятники станут еще и памятниками внутринационального раздора и сепаратизма. Об этом, кстати, с другой, правда, точки зрения, рассуждает известный политолог Ерлан Карин. Клановость и трайбализм — как присущие черты власти предержащей и их влияние на общий тонус государства. Статья переведена из “АиФ”. С авторской статьей выступил на страницах “Алтын Орды” Жасарал Куанышали. Он обвиняет парламент в бездействии, когда речь заходит о защите интересов коренного этноса республики. Главные вопросы, на которые, по его мнению, должны обратить внимание парламентарии, это – язык, менталитет титульной нации и проблема собственности на землю (“земля принадлежит казахам”).

В субботнем, последнем из трех за неделю номере “Жас Алаш” опубликована статья Косемали Саттибайулы “Щеголихин пэрэнжiден неге коркады?” (“Почему Щеголихин боится паранджи?”). Напомним, Иван Щеголихин это — народный писатель РК, “сенатор” парламента РК. Писатель в крупноформатном еженедельнике “Республика” (№27/2000) высказал свои мысли по поводу талибской угрозы и посетовал, что у правительства нет аллергии по поводу талибов. Но у народа неприятие талибов есть, поскольку они готовы женщин спрятать под паранджу, лишить их образования и профессиональной самореализации. На что журналист “Жас Алаша” резонно замечает, что такие “страшилки” если говорить конкретно о талибах не имеют под собой почвы (пока, по крайней мере…), во-вторых если афганцы придерживаются своих традиций, это скорее хорошо, нежели плохо. Ибо что хорошего, когда женщины отказываются не то что бы от паранджи, а вообще от одежды. Указующий перст журналиста логично уперся в разлагающе действующий на умы людей феномен западной порнографической масскультуры. В своем обличении К.Саттибайулы поднимается до философского осмысления паранджи: “Когда мир погряз в разврате деятели культуры (подразумевается, что деятели культуры из числа европейцев. — Прим.) должны наоборот поддержать народы, сохранившие сквозь века свои традиции, свою нравственность и культуру”. Далее автор говорит о том, что Щеголихин высказывается не только против паранджи, но и против поправок в Закон о СМИ, от которых зависит регулирование зарубежных передач на местных телеканалах (здесь речь идет о российских телепередачах). Понятно, что в этом случае К.Саттибайулы ловко переводит тему начатого разговора на совершенно иную. Между делом досталось и “Мегаполису”, за комментарии которые писал человек “с русским именем, с казахской фамилией” в заметках “СМИхотворные поправки в СМИшный закон”.