Ты проснешься ль, исполненный сил?
Иль судеб повинуясь закону,
Все, что мог ты уже совершил…
И духовно навеки почил?
Н. Некрасов
Национальный патриот – не путать с националистом! — или хотя бы его зародыш живет в душе каждого человека. Одним из существенных проявлений этого является неравнодушное отношение к родному языку – гордость за достижения последнего и печаль в случае обнаружения его упадочного состояния. Поэтому совершенно естественно, что именно казахи, в первую очередь, проявляют озабоченность по поводу сегодняшнего состояния казахского языка, хотя, с другой стороны, было бы крайне неразумно отказываться выслушивать в этой связи мнения и не-казахов, тем более, что в последнем случае истина звучит гораздо чаще и чище. Но речь сегодня не столько о казахстанских лингвистах, сколько о казахском языке.
Непредубежденный читатель согласится с мнением о том, что взлет того или иного языка, как правило, происходит в период духовной революции в сознании передовой части той или нации. Яркое подтверждение тому – история русской литературы, ее золотой и серебряный век. Если же говорить не о литературном, а о народном языке, то последний, пожалуй, наибольшего своего развития и выразительности достигал именно в периоды политических революций. И снова же российская история, изобилующая политическими революциями, тому наглядное подтверждение.
Таким образом, мы, сами того не желая, оказались вынужденными не только говорить о языке в общем, но и различать внутри него профессиональный – литературный язык и народный язык, а также выделить исторические факторы
, объективно обуславливающие их расцвет. В этой связи нетрудно догадаться, что появление в истории казахской литературы так называемого субъективного фактора (например, Абай Кунанбаев или Мухтар Аузов и других выдающихся писателей) – это объективно необходимое проявление счастливой субъективной случайности.Но тот же Абай Кунанбаев, думал не только о казахском языке, а в первую очередь думал о казахском народе и поэтому призывал его овладевать русским языком. Но это пока, так сказать, лишь к слову…
Что же касается народного казахского языка, то на примере новой и новейшей казахской истории мы видим, что наибольшего блеска и выразительности он достигал именно во времена народного политического подъема, как например, во времена Амангельды Иманова или во время декабрьских событий 1986 года. В последнем случае до сих пор никто не хочет или не может сказать, существовала ли тогда казахская националистическая организация. Но зато никто не сможет отрицать, например, листовки распространялись, что выразительность языка политических листовок, распространявшихся в то время, выразительность устных выступлений обладала поистине убойной логикой по отношению к невменяемому языку власть предержащих. И даже сегодня, когда казахский язык хоть как-то начинает работать во имя правдивого политического просвещения народа, так он сразу же становится богатым, могучим, то есть достаточно выразительным. Но, правда, он сразу же становится и неугодным сегодняшней власти, так как таковым нередко бывает язык именно казахскоязычных оппозиционных изданий.
Но тогда почему же мы постоянно слышим причитания о том, что казахский язык тускнеет, слабеет, то есть становится похожим на лингвистического импотента. Неужели верно то, что казахский язык стал языком-импотентом и ему суждена смерть как от его сегодняшнего бессилия, так и от невозможности продолжения своего языкового рода!? На это можно ответить – и да и нет!
Действительно, официально культивируемая казахская духовная жизнь сегодня из-за своей бездуховности, пресмыкательства и низменной практичности, никак не может подняться даже до своего уровня времен декабря 1986 года. Все эти сегодняшние “национальные” идеи исламизации, порфиризации всей страны и т. п. есть не что иное, как духовная деградация, безрассудно культивируемая свыше (и сбоку?). Естественно, что подобные ублюдочные мысли, — как бы литературно талантливы ни были их авторы, — не смогут быть облеченными в высокохудожественную и могучую языковую форму. То есть ложная и отсталая мысль может быть облечена лишь в импотентную форму. Разве только такой импотентный язык своей надутостью и напыщенностью сможет увлечь своими формами какую-нибудь бывалую буфетчицу и создать иллюзию глубокого удовлетворения?! Но не может же весь народ, а тем более, его передовая часть оставаться всего лишь на буфетном или ФЗУшном культурном уровне! Но с другой стороны, этот уровень достаточно удовлетворяет многих казахских “интеллигентов”. По своим культурным запросам эти “нурланы” умственного труда мне напоминают буфетчицу, которая мечтает стать старшей буфетчицей…
Литературных эстетов могло покоробить то, что нами ранее была упомянута политическая революция как мощный фактор развития языка, хотя бы и народного. Но народный язык имеет не меньшее право на существование и признание, чем литературный. И еще надо хорошенько подумать, что первично и что вторично – литературно-профессиональный или народный язык. Поэтому, говоря о языке, невозможно игнорировать народный язык, а следовательно, и факторы, влияющие на него. Но сегодня в Казахстане не только политической революцией не пахнет, но и сколько-нибудь осмысленным и организованным политическим движением. И весь парадокс заключается в том, что сегодняшнее политически бессознательное состояние населения обусловлено вовсе не удовлетворенностью своим нищенским состоянием и униженным положением. А может быть это вовсе не политическая бессознательность? И может быть великая сермяжная правда заключается именно в том, что народ, помня страшные годы коллективизации, военного лихолетья, сегодня мудро и терпеливо помалкивает по принципу “Голод и войну пережили, “изобилие” тоже переживем. Лишь бы не было войны!”. Если так рассуждать, то у народного терпения, конечно, огромные резервы (хотя и не бесконечные), которые, кстати, власть и олигархия как-то умудряются обменивать на доллары… Но “мудрое” терпение внешне проявляется в тупом молчании или в крайнем случае в нечленораздельном мычании, когда идет массовый, но бессловесный
“падеж” населения в результате болезни, нищеты, наркомании, проституции и преступности, а нередко и от неправоохранительных действий тех же правоохранительных органов. Способствуют ли эти тупое молчание, нечленораздельное мычание развитию казахского языка? Вряд ли!Когда мы говорим о казахской политической жизни, то конечно, мы не можем обходить вниманием и феномен казахского парламентаризма. Что прошлый, что сегодняшний казахский парламент – оба они достаточно лизоблюдочны. Поэтому вовсе неслучайно сегодня возникла мысль о том, что нынешний парламент необходимо распустить. Жаль только, что эта мысль появилась с запозданием… Что же до казахского парламента и казахского языка, то как известно, некоторые плачутся по поводу того, что на заседаниях парламента доминирует русская речь. И вновь при этом замалчивается главный аспект возможного влияния парламента на казахский язык, а именно, политико-законотворческий. Но в этом-то как раз отношении казахские парламентарии могут обходиться не только без казахского, но и вообще безо всякого языка (в лингвистическом аспекте), ибо для того, чтобы лишний раз проявить баранью покорность, язык вовсе не нужен. Другое дело он необходим, когда требуется еще и лишний раз лизнуть… Но идет ли такой язык на благо развития казахского языка? Сомнительно!
Конечно, народ не умрет так быстро, — например, через пять лет, — как предрекают некоторые, даже если он и не вовлечен в активную политическую жизнь. Но, чтобы повседневно выживать он должен быть активно вовлеченным в производственную жизнь. А существует ли производство в Казахстане и если существует, то какого рода? И как оно влияет на развитие казахского языка? Общеизвестно, что в отечественном производстве хоть как-то удовлетворительно развивается сырьедобывающие отрасли, имеющие жесткую экспортную направленность. В этой связи кто-то может не понять смысла шутки и более того обидеться, если сказать, что например, в руководстве “Казахойла” в связи с херсонскими делами некоторые казахскому бешбармаку предпочитают украинское сало, а казахским песням – украинские, типа “Ридны маты моя…”. Но тогда пусть эти обиженные попробуют поспорить с тезисом, что им нужны доллары, а не казахское тенге, что для их бизнеса больше нужен английский, а не казахский язык!
В связи с проблемами казахского языка мы уж не будем говорить о другой разновидности народного производства, точнее, промысла — челночном бизнесе из-за очевидности влияния последнего на язык.
Народный казахский язык в наибольшей степени мог бы развиваться при условии развития поистине народного производства, ориентированного на внутреннего потребителя. И в этой связи, конечно, требуется выделить такой товар, который был бы внутренне наиболее необходим казахам и одновременно и одновременно позволял бы казахам в достаточной мере сопоставлять себя с внешним миром. И таким товаром,
с учетом казахстанской специфики, — не будем уж говорить о казахском менталитете, — является железный конь. То есть автомобиль и другие машины! М в этой связи можно достаточно обоснованно утверждать, что до тех пор, пока у казахов не будет достаточно конкурентноспособного автомобиля собственного производства, до тех пор и казахский язык не будет конкурентноспособным.Да! Понятие
“конкурентноспособность” также применимо к языку, как и понятие “выживание”. В этой связи вспоминается, как недавно один из казахстанских лидеров посетовал в беседе с журналистами, что вот, мол, что за дела такие – соберутся вместе побеседовать девять казахов на казахском языке и только к ним подойдет всего лишь один, не знающий казахского языка, как все тут же переходят на русский язык. Вообще, чем дольше я наблюдаю за этим деятелем, тем больше удивляюсь его, — как бы помягче сказать, — местечковому бескультурью, граничащей с хамовитым проявлением черносотенной психологии. Этот его спич – как прямая политическая инструкция: тут и указание на количественный перевес, — что вы, мол, девятером не можете с одним справиться? – и почти что “бей” неказахов, а затем и уточнение… русских! Методологически же, провокационный дух такого подстрекательства основывается на спекуляции вокруг абстрактной истины, которой нет в этой фразе. Известно ведь, что абстрактной истины нет. Истина всегда конкретна! Но если говорить конкретно, то в наше конкретно-капиталистическое время абстрактных разговоров, в том числе и на казахском языке, как правило, не ведется. Разговоры ведутся конкретные, деловые. Чаще всего по принципу: “Ты – мне, я – тебе!”. И по такому принципу разговоры ведутся не только на заземленные, но и даже на идеологические темы: “Я тебе обосную высокий нурланизм твоей политики, а ты мне – хотя бы кусочек с господского стола”. Даже в некоторых казахстанских спецорганах, которые кичатся своими успехами в борьбе с коррупцией, можно найти достаточное количество людей, которые из этой своей спецдолжности делают хороший бизнес, правда, не такой прибыльный, как в таможне, но и зато более безопасный, точнее, защищенный… Хорошо ли все это, или плохо – это уже другой вопрос, который не входит в рассматриваемую нами тему. Но надо полагать, что все эти весьма практичные и другие, пусть и менее практичные люди, тем не менее сегодня хорошо знают, что им надо говорить для своего дела и на каком языке это говорить. Чтобы дать самому себе ясный ответ на вопрос, почему десять казахов не заставят одного не-казаха говорить по-казахски, достаточно представить себе не только девять простых казахов, но и девять очень непростых казахов и одного… Александра Машкевича! Пример Виктора Храпунова, пытающегося говорить на казахском языке не противоречит ранее сказанному нами, а как раз подтверждает, что человек овладевает тем языком, который кормит его. Поэтому для развития чистого и конкурентноспособного народного казахского языка необходимо чисто казахское массовое производство (экономическое!) и к тому же – достаточно конкурентноспособное. Возможно ли это когда не только олигархи, но и высшие патриоты думают только о своем кармане?Изменения в финансово-экономических отношениях также влияют соответствующим образом на развитие языка. И как бы недовольно при этих словах ни морщились бы эстетствующие деятели от языка, но это – именно так! Поэтому от слов, обозначающих, например, дебит, кредит и сальдо, не уйти ни великому русскому языку, ни претендующему на величие казахскому языку. И если эти слова будут применяться к месту, и если в общественном сознании не народ будет средством для развития денежной суммы, а деньги будут средством для развития народа, то тогда эти слова будут скорее совершенствовать язык, нежели его портить
.Но понятно, что влияет не столько на литературный, и даже не столько на народный, сколько на третий язык — на язык бюрократический. И этот вовсе не следует игнорировать – по многочисленности чиновничьего корпуса. При этом следует иметь в виду, что все эти три разновидности языка не существуют изолированно друг от друга, а взаимосвязаны и взаимообусловлены, хотя и не тождественны абсолютно друг другу. Поэтому позитивное развитие бюрократического языка благотворно сказывается и на народном и даже на литературном языке, а ухудшение бюрократического языка соответственно сказывается и на других языковых разновидностях! С учетом этого нетрудно заметить, что когда казахстанские власти пытаются, например, убедить казахстанцев в истинности мысли о том, что амнистия преступного капитала есть благо для народа, — хотя оно есть благо для власти и олигархов, — то при всей изощренности языка властей, эта их изощренность не идет на пользу казахскому языку.
Есть и еще одна область человеческой деятельности, которая существенно влияет на формирование языка – это научная деятельность. Но в сегодняшней казахстанской действительности не столько процветает наука, сколько процветает присвоение научных званий. Поэтому, когда степенно берет слово даже седовласый аксакал или какой-нибудь амбициозный политик и представляется академиком или главным идеологом какой-нибудь партии, то ни к тому, ни к другому уже нет априорного безотчетного доверия и уважения. А прослушав их словесные выкрутасы, призванные усладить слух власть предержащих, нередко начинаешь думать, что в этом возрасте или на этом посту уважающему себя человеку должно быть немного умнее и честнее. Понятно, что многие наши горе-академики ни своей “групповушной” эпистолярной деятельностью, ни индивидуальными псевдонаучными изысканиями не способствуют развитию казахского языка. Если уж разговор идет о науке и о языке, то самым главным вкладом науки в развитие языка является постижение научной истины. Например, посмотрите на российского академика Жореса Алферова – лауреата Нобелевской премии! Как прекрасно он говорит об истине! Но даже если он и был бы косноязычным, то все равно его выдающееся научное открытие подвигло бы других говорить на прекрасном русском языке как о его прекрасном научном открытии, так и о нем самом. В этой связи вспоминается, как попытался было известный антикоммунист, а по сути — русофоб Евгений Киселев (из российского НТВ) облить грязью образ Алферова, но кроме угрозы потери своего лица у него ничего не получилось. Вот так-то!
И наоборот, с какой помпой шла подготовка к празднованию (в том числе и научному!) 1500-летия Туркестана! Мы уж не говорим о том, что из других глав государств не было даже “нашего киргизского свата”. Но что можно было бы сказать положительного научным деятелям в отношении сегодняшней казахстанской власти, которая отстраивая один Туркестан одновременно разрушает Жанатас, Темиртау, Караганду, Шахтинск и т. п.? Ведь восстановление истории вовсе не означает необходимости разрушения сегодняшней действительности! А при чем тут язык? А при том, что зато лингвистического идиотизма у некоторых наших ученых – даже в период подготовки к празднованию 1500-летия Туркестана с избытком хватает на то, чтобы сообразить, что если не можешь совершенствовать свой язык, то надо, как минимум, изуродовать другой, например, русский язык. Поэтому и появляются идеи переименования прекрасно звучащего на русском языке имени Алма-Ата в трудно произносимое и еще более трудно воспринимаемое на слух имя Алматы, Караганда — в Караганды и т. п. Ну, ладно, мы – казахи настолько оказались по-бараньему терпеливы, что снесли безропотно все эти издевательства над нашим – вторым нашим родным языком. Но эти же учение (и политики!) ведь идут дальше – они хотят отменить законы русского языка (а почему бы не отменить заодно и закон всемирного тяготения!), согласно которым, например, после буквы “Ш” не пишется буква “Ы” и т. д. А в Казахстане пишется! Вот как, мы казахи, оказывается умеем сворачивать объективные законы так, как нам хочется! А не свернуть ли нам заодно и пространство, чтобы и в Лас Вегас можно было после работы заглядывать на часок?! Выиграет ли в конечном счете казахский язык от того, что этим горе-лингвистам возможно удастся в конце концов заставить нас всех в Казахстане слово “велосипед” по-русски писать “вылысыпыд” или “лесяпед”? Вряд ли! Но то обстоятельство, что эта же свора имеет непосредственное отношение и к казахскому языку, весьма “обнадеживает”. Поэтому нет ничего удивительного в том, что об искоренении “прорусской” кириллицы из казахского алфавита сегодня власти и ведущие казахские лингвисты уже говорят как о деле давно решенном. Интересно, додумаются ли они до того, чтобы в Казахстане, пользуясь своей властью, в русский алфавит вместо ненавистной им кириллицы ввести латиницу или, на худой конец, арабицу?
Некоторых отечественных радетелей казахского языка весьма вдохновляет успешный опыт евреев по воссозданию иврита. Но этот опыт необходимо воспринимать не только восторженно, но и критично, ибо, во-первых, казахи – не евреи (куда евреям до казахов! Или, наоборот?), а во-вторых, еврейская политика, в том числе и языковая, поставила сегодняшний Израиль на грань существования. Может быть мы этого хотим, ведь мы же почти поголовно “нурланы” и нам море по колено!?
С учетом изложенного приходится с сожалением констатировать, что ни в духовном, ни в политическом, ни в производственно-экономических отношениях сегодняшняя официально культивируемая застойно-удушливая казахстанская действительность не стимулирует развития казахского языка. Первична, конечно, производственно-экономическая жизнь. И здесь кратко можно сказать, что, чем больше будет крепчать доллар в Казахстане, тем больше будет хиреть казахский язык. Так что, не только люди гибнут за металл…
И наоборот, в сегодняшнем Казахстане малейшие прекрасные ростки казахского языка безжалостно вытаптываются железной пятой, ибо они оказываются — из-за выражения собою оппозиционной мысли — неугодными и, более того, опасными для власть предержащих.
Таким образом боль за казахский язык остается ибо существует вероятность того, что казахский язык исчезнет. На фоне депопуляции и деградации казахского этноса последнее вовсе не выглядит неправдоподобным, ибо немертвый язык не может сохраниться без своего живого носителя, то есть без народа. Во всяком случае, проводимая и проповедуемая языковая политика, — когда получается, что народ для языка, а не язык для народа, когда вместо развития своего народа и соответственно языка, исподтишка выталкивается другой народ и коверкается его язык, — может привести к тому, что казахская нация (этнос) может исчезнуть, и хорошо, если еще останется какой-нибудь попугай, который будет знать несколько слов по-казахски и будет по ночам выкрикивать: “Коп сойлеме, дамбал шеш!”.