Азиатские новые независимые государства (ННГ), на примере Казахстана, дали ряд поучительных примеров трансформации и эволюции экс-советских элит в изменившейся исторической и экономической ситуации. Современная казахстанская элита оказалась симбиозом отдельных пластов, образование которых определяется развитием конкретно-исторической ситуации. Пластов во многом генетически родственных. От начала формирования казахстанские элитные страты сменялись в следующей последовательности: кочевая традиционная, колониальная, советская номенклатура, современная независимая элита. При этом революционной и радикальной (по принципу “все вдруг”) замены никогда не наблюдалось, отчего можно с большой долей уверенности предположить, что: а) границы смены элит весьма размыты во времени и достигают нескольких десятилетий (или столетий?) ; б) элементы различных типов элит совместно существовали и причудливо переплетались (переплетаются) до настоящего времени.
Кочевая казахская или колониальная русская?
Сначала небольшой экскурс в историю. Казахстан, как исторически достоверное государство, и казахи, как сложившийся этнос, явления сравнительно молодые. Кочевое государство казахов сложилось в 60-е гг.
XV века, этногенез казахов закончился и того позже.Попытки современной казахстанской историографии “удревнить” государство и этнос вполне понятны и находятся в русле единой тенденции постсоветской исторической моды, но научно мало достоверны. Хотя ряд современных казахстанских исследователей и “доказали”, что границы казахской государственности на севере достигали Северного Ледовитого океана (1), а этническим казахом являлся сам Чингиз-хан (2), основной массив достоверных источников заставляет сомневаться в ряде достижений местной научной мысли.
Опираясь на достоверные источники, можно реконструировать элиту казахского кочевого общества
XV-XIX вв. следующим образом. Хотя Чингиз-хан, скорее всего и не был казахом, но именно его прямые потомки — ханы и султаны чингизиды (по-казахски – “ак суек” – белая кость или “торе”) -составляли закрытые самим происхождением корпоративную группу правителей “Степи”.Сам титул хана мог носить только прямой потомок Чингиз-хана и, соответственно, все известные казахские ханы – чингизиды.
Монопольное право династии на ханские престолы различных государственных образований и внутренняя закрытость султанской касты способствовали превращению чингизидов в вне-этнический правящий слой. Султаны перемещались внутри кочевых общин, перепрыгивая с одного ханского престола на другой и лишь по прошествии времени, что называется, “вросли” в этнос (так, “казахский” чингизид Нур-Али Абулхаир-улы был дважды в 1741 и 1745 гг. приглашен на трон хана Хивы, а затем до 1786 г. являлся ханом Младшего жуза).
В результате процессов политической раздробленности Казахское ханство, как единый государственный механизм, подчиняющийся одному старшему хану, существовал весьма непродолжительное время. Естественные демографические процессы привели к тому, что два “отца-основателя” казахского ханства Джанибек и Кирей спустя столетие оказались прародителями столь многочисленного потомства, что к середине
XVIII века количество чингизидов в казахской степи определенно превышало количество казахских племен и ханских вакансий. Усилился процесс стремительного дробления “владений” различных султанов-торе.К “ак-суек” относились, помимо чингизидов, также социальная группа “ходжи” — потомки ближайших сподвижников пророка Мухаммеда, оставшиеся в казахских степях с момента арабской (исламской) экспансии. Ходжи также жили своими аулами во всех трех жузах, пользовались почетом и уважением за “святость” и большую грамотность.
В начале XVII века наблюдается процесс окончательного распадения казахского прото-этноса на три жуза (орды): Старший (юг современного Казахстана), Средний (север, центр и восток страны), Младший (западные прикаспийские районы). И в каждом жузе, племенах, поколениях и многих родах, были свои султаны и даже ханы.
Убийства ханов: Абулхаира (1748 г.), Ишима (1797 г.), Жан-торе (1809 г.) и др. – результат внутренних междоусобиц и разборок внутри элиты, но никак не следствие происков агентов Российской Империи. Даже известные случаи “казахских восстаний” колониального времени есть в основном форма своего рода “фронды” центральной власти, в поисках лучших должностей и содержания.
Ослабление ханской власти в результате естественного процесса дробления владений, а также инородность ханов-султанов привели к тому, что на первые роли постепенно стали выдвигаться родовые и племенные авторитеты (аксакалы – буквально “белые бороды”, бии – судьи и баи – зажиточные казахи, родовые старшины). Соперничество между родовой и чингизидовой элитой отчетливо наблюдается с XVII и приобретает особую остроту во второй половине XIX века.
“Султанская” (правильнее назвать – ханская) партия и “старшинская партия”, стоявшая за привелегии родовой аристократии боролись за власть в степи с переменным успехом, но в конце
XIX “старшинам” удалось добиться великой победы, на должность “ага-султанов” (старших султанов) округов колониальная администрация назначила первых не-чингизидов, родовитых и состоятельных баев. Так видный родоуправитель киреев (племя) полковник Ырсай Аю-улы в 1824 г. добился ссылки на каторгу последнего чингизида-хана Средней Орды Губайдуллы (утвержден в ханском звании китайцами), одновременно, “выбил” с родовых земель чингизида Касыма-торе и помог соплеменнику баю Есенею Естемисову стать окружным “ага-султаном” (1824-65гг.) центральной части Среднего жуза, оттеснив от власти чингизидов Валихановых. (3).Именно байско-чингизидово соперничество за власть “раскачало” казахстанскую прото-государственность, в степени большей, чем прямое и опосредованное воздействие колониальной политики царизма. Закономерно, что Россия воспользовалась ослаблением степных властителей, но это был процесс необратимый в силу абсолютной военной несостоятельности ханских толенгутских дружин и родовых ополчений.
Говорить о том, что Россия в лице своих губернаторов проводила в степи какую-то единообразную политику по поддержке “султанской” или “старшинской” партий не приходится. Каждый губернатор из своих личных соображений, симпатий и антипатий пытался провети на ханский престол (или, наоборот, с него низвергуть) выгодного себе человека. Так многолетняя симпатия и покровительство генерал-губернатора барона О.Игельстрома хану Нур-Али объяснялась не столько соображениями государственного порядка, сколько любовной связью с его дочерью.
Естественно, Россия стремилась иметь в степи лояльных союзников, но средством к достижению этого, явились, главным образом, не карательные походы, а привлечение местной знати на службу “Белому царю”. Чингизиды органично и легко инкорпорировались в имперскую колониальную элиту: Султан Шир-газы Каип-улы Младшежузовский — майор и адъютант фаворита Екатерины Великой гр. П.А.Зубова; султан Чокан Валиханов Среднежузовский — поручик Сибирского казачьего войска, член Императорского географического общества; потомки последнего хана Букеевской орды Джангира (сам он был генерал-майором), даже получили (хотя и не смогли удержать), титул князей Российской Империи, один из сыновей — Губайдулла Джангиров, после окончания Пажеского корпуса дослужился в русской армии до высшего чина “полного генерала” рода войск – генерала от кавалерии и т.д.
Говорить о колониальном “геноциде” Российской Империи по отношению к казахам, конечно, можно. Как и высказывать в демократическом обществе любую, пусть самую нереальную, мысль: в духе произведений известного писателя Мухтара Магауина (“Азбука казахской истории” и т.д.), однако, почти сразу возникает редкая путаница в фундаментальных понятиях. Так президент Н.Назарбаев в двух выступлениях датированных одним 1996 годов высказал две диаметрально противоположные исторические истины: а) “колониализм царской России ни в чем не уступал, если не превосходил другие колрониальные системы… большевики унаследовали двуличную политику российского колониализма” (“Пять лет независисмости”, Алматы, 1996 с. 67.); б) “Если говорить о терминах, то я убежден, что использование понятия “колониализм” в советском контексте не соответствует характеру отношений тех лет…” (На пороге
XXI века, Алматы, 1996. с. 126). Слабость мысли и плохое знание источников рождали и более причудливые формы историко-политической амнезии. Рассматривать, анализировать и дискутировать с идеологизированными “истинами”, бессмысленно, потому как авторы и интерпретаторы подобных “азбук” просто, либо плохо знают предмет исследования, либо преследуют политические цели «насилуя» науку, а чаще — и то и другое, одновременно.Степная демократия и(или) Степная аристократия?
Сразу нужно отметить один важный момент. В казахстанской историографии закрепился тезис об исконном демократизме присущем традиционному казахскому обществу, в качестве безусловных доказательств которого рассматриваются действительно имевшие место процедуры выборов ханов. Однако, при этом не уточняется, что механизм народного волеизъявления, по крайней мере с начала XIX века носил именно процедурный, формальный характер. Народ, массы, в процессе голосования не участвовали. Хана в лучшем случае “избирал” ограниченный круг представителей родовой аристократии, а часто и просто коллектив его ближайших родственников и сотрапезников. Именно поэтому, как показала историк И.Ерофеева, складывалась ситуация, когда в одном жузе одновременно правили два и более ханов (4).
В конце
XVIII века фиксируется последний случай замечательного обычая “хан талау” (буквально – разорение хана). В случае стойкой неспособности степного владыки осуществлять свои управленческие функции (тиранство, пьянство, умственная расслабленность и пр.), все его подданные сговорившись бросали патрона на произвол судьбы, разбежавшись и растащив его имущество. Так в 1786 г. был покинут всеми своми приверженцами, включая сыновей и толенгутов (охранников), уже упоминавшийся хан Младшего жуза Нур-Али. На этом его власть и кончилась, остаток дней он провел в добровольной ссылке в г.Уфе. (5).Но весь этот “военный демократизм” к началу
XIX века был изжит и изжит в следствие естественных эволюционных процессов проходивших в самом казахском социуме. Причиной отмирания остатков демократических традиций явились, вне всякого сомнения, ускорившиеся процессы элитно-классового формообразования. “Демократизм” казахского кочевого общества кануна окончательного вхождения в состав Российской империи, был атавистическим, формальным по смыслу и имел, к сожалению, весьма касательное отношение к подлинному механизму функционирования Степной Власти. Вообще, “демократия” как “разбегание”, а не попытка привлечения к ответу или выработка институтов сдержек и противовесов самодурству Власти – не лучшая, пассивная и мало-эффективная форма социального протеста. По сути, это даже какой-то асоциальный протест, сродни уходам от “Злого Царя” русских раскольников в дебри и чащи мифического Беловодья.Попытки российской администрации ввести в степь порядки сообразные с обычаями народов там обитавших, хотя и имели в себе благое побуждение, но только закрепили степной “псевдо-демократизм” более совершенной системой “псевдо-выборов”.
Согласно “Уставу о сибирских киргизах (казахах)” (июнь 1822 г.) устанавливалась выборность окружных старших (ага) султанов, а в “Уставе об управлении инородцев” (июль 1822 г.) четко прописывалось: п.35 — “кочующие управляются по степным законам и обычаям, каждому племени свойственным” (6). Существовала также выборность мулл, имамов мечетей прихожанами.
Как проходили подобные “выборы” степных управителей ярко описывают участники и свидетели: начальник Верненских жандармов ротмистр В.Железняков в 1916 г., — “Выборы в волостные управители и судьи… сопровождаются борьбой кандидатов… Обыкновенно два рода, редко больше, в волости ведут между собой борьбу… путем подкупа для получения возможно большего числа голосов для избрания. На выборы тратятся большие деньги… до нескольких десятков тысяч рублей”. После победы “деньги выколачиваются из бедняков с хорошими процентами”. Через механизм поборов и вымогательства взяток. “Власть давала право беспощадно грабить бедноту, если так можно выразиться, на законном основании. Так называемый “народный суд” был той силой, которая заставляла бедняков делать все, что угодно богатым”. (7).
Анализ классово подкованного жандарма, достаточно объективен, по крайней мере, подтверждается массой фактического материала приводимого в трудах известных казахских общественных деятелей начала века: “…на выборах сильные роды, имея благодаря своему влиянию все власти на своей стороне, безнаказанно притесняют слабых” (М.Тынышпаев)
(8); “На почве выборов туземной администрации, борьбы и интриг между сильными и слабыми родами… возникает в Казахстане острая борьба партий (группировок)”. При этом “взятки, покупка голосов избирателей… всяческие гонения на побежденную сторону – обычное явление”. (Т.Рыскулов) (9).Едва ли не главной причиной участия казахов в антироссийском восстании 1916 г. было не столько вообще нежелание отправляться на окопные работы (на фронт их никто и не призывал), как массовые нарушения элементарной справедливости, допущенные волостными управителями при проведении мобилизации. Руководствуясь “партийной враждой” (в основе которой лежала вражда родо-племенная), волостные начальники записывали в “работы” исключительно иноплеменников и “партийных” соперников. Что не могло не привести к возмущению и протестному взрыву.
Однако, почитание чингизидов, в среде патриархальных кочевников закрепилось где-то на ментальном уровне. В качестве национальных лидеров в момент ослабления царской власти выдвигаются не представители родовой элиты, а все те же чингизиды. “Ханы” провозглашенные в ходе восстания 1916 года – все чингизиды. Главой казахской национальной автономии “Алаш-Орда” (1917-20 гг.) становится опять же чингизид Среднего жуза Алихан Букейханов (депутат 1-й Госдумы
, член ЦК партии кадетов, выпускник Петроградского лесотехнического института и юрфака СПб. Университета экстерном).Главным образом поверхностно модернизированная, колониальная, но достаточно образованная и аристократическая (крайний случай – байская) по происхождению элита, выходит на первый план в короткий период автономного существования Казахстана. Это ориентированные на европейские ценности и образ жизни выходцы из султанских, байских, бийских (судьи обычного права) семей и семей волостных управителей и родовых авторитетов: Мухамеджан Тынышпаев – среднежузовский найман, первый казах-инженер путеец, выпускник СПб. Института инженеров путей сообщения, Семиреченский областной комиссар Временного правительства, премьер-министр Кокандской автономии и член
правительства “Алаш-Орды”; Халел Досмухамедов – младшежузовец, выпускник СПб. Военно-медицинской академии, со-руководитель Западно-Казахстанского оляята (отдела) “Алаш-Орды”; его однофамилец Джанша Досмухамедов — “хан” упомянутого оляята (любил когда его именно так величали), юрист, до революции — зам. прокурора Томского судебного округа, фактически, имел чин генерала юстиции; Жакып Акпаев – юрист, выпускник юрфака ПГУ, главный прокурор “Алаш-Орды” и т.д.Советская восточная номенклатура или Советский восточный бай?
Но указанная элита, а непременными признаками именно элиты по нашему разумения следует считать совокупность весьма противоречивых черт: наличие высокого образовательного и социального статуса; интеллигентность и воспитанность, как неотъемлемые поведенческие “скрепы”; общая культурность, которая обычно закрепляется генетически и не одним поколением предков – т.е. элита, как “лучшие”, а не как просто оказавшиеся наверху социальной (властной) пирамиды. Так вот, подлинных интеллигентов, подлинной элиты было не просто мало, а мало – катастрофически. По подсчетам казахстанских историков А.Сембаева и А.Елагина в 1914-15 гг. на весь Казахстан насчитывалось двадцать казахов, имевших высшее образование, “в основном выходцев из зажиточной, феодально-байской верхушки”. (Елагин А.С. Социалистическое строительство в Казахстане в годы гражданской войны (1918-1920 гг.). Алма-Ата, 1966, с. 202). Но формальное обладание высоким дипломом еще далеко не всё, смотрим вышеуказанные качества.
Казахский истеблишмент начала века это буквально несколько десятков выпускников высших учебных заведений и самоучек, несколько сотен – средних, главным образом учительских школ и институтов, сельскохозяйственных, фельдшерских школ, гимназий и реальных училищ. Именно последние, разночинцы, выдвиженцы, недовольные колониальным унижением и стремящиеся окончательно оттеснить аристокартов-чингизидов, рвутся к власти путем вступления в всевозможные “революционные”, “социалистские” партии. Но, опять же, видя в европейских партиях не более чем продолжение степной партийной традиции родовой борьбы (“войны” – как писал Т.Рыскулов) и соперничества. Не даром до 1917 г. в Казахстане не было ни одной сколько-нибудь значимой общеказахской именно политической партии или общественной организации, дифференциация проходила по родо-племенным группировкам. Вообще, обратившись к литературе начала века можно найти множество упоминаний именно “родовых партий”, складывающихся из группы сородичей накануне каких-либо выборов, но никакой идеологией здесь и не пахло.
Советская казахская элита – это более сборный и эклектичный элемент. Во-первых, старая аристократия (чингизиды и алашордынцы) с высоким общим культурным и образовательным уровнем и, во вторых – советские выдвиженцы из зажиточный (байских) и средних социальных слоев, с средним, незакоченным средним и начальным образованием. Причем и те и другие, вступили в партию и революцию примерно в одно время – 1919-20-е гг., но на более значительных постах находятся, как и положено, социально более близкие большевикам “выдвиженцы”, на вторых ролях — представители старой, условно национально-буржуазной интеллигенции. Первые в большинстве своем представители среднего жуза, среди вторых доминируют младшежузовцы. Старший жуз во власти и элите почти не представлен.
Типичные “выдвиженцы”: садовод Т.Рыскулов (пред. ТуркЦИК), аульные учителя – А.Асылбеков (2-й секретарь казобкома), С.Сейфуллин (пред. СНК), Н.Нурмаков (пред. СНК), У.Кулумбетов (пред. КазЦИК), С.Мендешев (пред. КазЦИК), агроном М.Мурзагалиев (первый казах — глава парторганизации — “ответственный секретарь” Казобкома), писарь-переводчик А.Айтиев (НКВД) и др.
“Аристократы”: чингизид и первый казах-юрист Бахытжан Каратаев (депутат 2-й Госдумы, зав. отделом юстиции казревкома), прославившийся тем, что последовательно побывал членом, пожалуй, всех политических партий существовавших в предреволюционной России); чингизидом утаившим свое происхождение был зав. агитпропотделом казобкома, затем нарком юстиции Н.Иралин; сыном царского генерала и чингизидом — нарком здравоохранения Санджар Асфендиаров; сын родовитого богача Назир Тюрякулов – ответсекретарь ЦК Компартии Туркестана, по иронии судьбы – председатель комиссии ЦК по ликвидации патриархально-феодальных отношений.
Несколько особняком стоят подлинные пролетарии и люмпен-пролетарии, которые тоже попали во власть в результате глубинных социальных бурь, главным образом в процессе работы специального Комитета по коренизации при КазЦИК, но ввиду низкого профессионального уровня их доля незначительна. Это – рабочий-грузчик М.Татимов (нарком труда), его внук – Макаш Татимов, ныне крупнейший казахстанский ученый демограф, ректор Центрально-Азиатского университета); рабочий С.Ескараев (НКВД), шахтер Угар Джанибеков (член КазЦИК) и др.
Как таковой, революционной, пролетарской по своей закваске и биографии элиты из казахов нет. Даже наиболее социально близкие большевикам Турар Рыскулов – воспитанник царского сатрапа; Алиби Джангильдин (“чрезвычайный Степной комиссар” по ленинскому декрету), перешедший в православие “выкрест”, авантюрист и искатель приключений (первый казах совершивший кругосветное путешествие) — ну никак не подходили под категорию сознательных борцов за мировую революцию.
Видимо прав был один из лидеров “Алаша”, а затем – глава научной комиссии при наркомпросе Х.Досмухамедов утверждая, что “до 17-го года среди казахов не было ни одного настоящего социал-демократа или социалиста-революционера, а о большевиках говорить нечего”. (10).
Но большевики стремясь увлечь за собой “угнетенную Степь”, испытывали огромный кадровый голод, мало-мальски грамотных национальных кадров (не смотря на происхождение), просто не хватало на освободившиеся в результате “коренизации” должности. По свидетельству М.Чокаева, председатель Туркестанской ЧК Я.Петерс подыскивал “из низов”, “из рабочих и трудящихся” коренных национальностей преданных людей, но они были настолько “забиты”, что “боялись войти в правительство”. Пришлось загребать во власть первых попавшихся (согласившихся), даже какого-то конокрада.(11). Ну насчет конокрада Петерс может быть и преувеличил, однако самые настоящие баи, степные богатеи-миллионеры, в Казахстанское “большевисткое” правительство входили. Так члена Казревкома и председателя Тургайского уездного совета и ревкома Байкадама Каралдина в 1928 году пришлось раскулачивать, как крупного бая. (12).
В советскую элиту в спешном порядке до-рекрутировались лица просто элементарно образованные и, опять-таки, в силу более высокого социального статуса, таковыми оказались, в основном, выходцы из байских кругов, имевшие опыт так называемой “партийной” борьбы во время волостных выборов. Поверхностная убежденность в марксистских идеалах, естественно, никак не мешала стремительной бюрократизации кадров “нацвыдвиженцев”.
Бюрократия в восточных обществах, где всегда “бастык” (начальник), оприори, выступал в качестве особо уважаемого человека, носителя высшей мудрости, быстро превратилась из инструмента власти в само её воплощение. По сравнению с европейскими районами СССР (где данное явление также имело место), в советской Средней Азии и Казахстане процессы “бюрократизации” прошли гораздо быстрее и поразили общественные институты на большую (абсолютную) глубину. Причем, советская восточная бюрократия – это не только и не столько система номенклатуры, в смысле тотальной кадровой селекции, а именно возрождение байства, “бастычества”, когда начальник рассматривался и утверждался в роли “патриарха”, уважаемого главы учреждения-семьи.
Возник тип лидерства – “советский бай”, персонаж более чем хорошо знакомый каждому жителю Средней Азии. Аналоги данному явлению в Европе если и имелись, то в Италии, в итальянской мафии, с знакомой атрибутикой целования рук и клятв в верности боссу.
Средний партийный босс советской Средней Азии – это узбекский Адылов. С грудью в орденах, ликом Великого Ленина над головой, приписках несуществующих урожаев, дарах начальству и зинданом (тюрьмой) для неугодных на заднем дворе. Глава Папского агрокомплекса только довел все до карикатуры, точнее, до портретов своей персоны руки народного художника А.Шилова, но фигура-то он абсолютно типическая.
Номенклатура партийно-советских органов, дублировалась, а затем и подменялась номенклатурой родо-племенной. Начальник-бай тянул и устраивал во власть прежде всего своих сородичей. Вчерашний гимназист Смагул Садвакасов в 23 года становится наркомом просвещения, и это отнюдь не единичный случай “стремительной” карьеры, когда несуществующие еще заслуги авансировались должностью, полученной в силу “близости” к той или иной родо-племенной группировке. Курс на “коренизацию” аппарата взятый большевиками стремящимися втянуть степняков в лоно мировой пролетарской революции, быстро принес свои удивительные, но не здоровые плоды.
Советская элита Казахстана оказалась, по своей сути, байской, прото-буржуазной, родо-племенной и, только в лучшем случае, разночинской. Официальная коммунистическая идеология воспринималась на поверхностном уровне и носила маскировочный характер. Конечно, были и нацкадры – ярые и убежденные коммунисты, но “Аппарат” смотрел на них, как на аульных сумасшедших, они находились в сугубом меньшинстве. Как только силовые нити режима ослабели, отпала и нужда в особой маскировке.
Следует отметить, что в ходе сталинских репрессий практически все, за редчайшим исключением, перечисленные представители элиты были ликвидированы. Без разницы выходцами из каких социальных страт они являлись. Тотальный размах репрессий в Казахстане, скорее всего явился не следствием исключительной кровожадности местного НКВД, а спецификой кадрового состава самой парторганизации, спецификой строения партийной элиты. Дело в том, что вся история парторганизации Казобкома-крайкома ВКП(б) – это бесконечная война группировок (родо-племенных) за лидерство, это перманентная наркомовская чехарда, заговоры-сговоры, подсиживания, доносы и докладные в вышестоящие инстанции.
Как вспоминала супруга секретаря Алма-Атинского ревкома Ураза Джандосова Фатима Джандосова (Сутюшева), – “По-моему, с первых же дней в новой столице [имеется в виду Кзыл-Орда, куда казахстанское правительство переехало в 1925 г.] среди казахов началась концентрация группировок по родам… каждый старался делать политическую погоду Казахстана” (13). Жена другого репрессированного — экс-председателя СНК Сакена Сейфуллина — вспоминала, что Ежов ехидно спрашивал ее мужа, почему это казахи такие жалобщики. “Чуть что – строчат один на другого”. (14).
“Исчадие номенклатуры Ежов”, — по определению М.Восленского, — был именно “обычным партбюрократом”, выделявшимся только “особенной старательностью”(15). И что особо надо отметить воспитанником именно казахстанской парторганизации. В середине 1920-х годов начинал свой карьерный рост заведующим организационно-инструкторским отделом и 3-м секретарем Казкрайкома. В Казахстане (главой Казсовпрофа и заведующим отделом кадров Казкрайкома), служил в конце 1920-х годов и ближайший сподвижник “железного наркома” Михаил Литвин – в кровавом 1938 году начальник 4-го (секретно-политического отдела) ГУГБ НКВД СССР, ведавшего как раз следствием по политическим “врагам народа”. По странному (страшному) стечению обстоятельств работниками с “казахстанским” стажем оказалась масса руководителей союзных репрессивных органов – нарком/министр ВД СССР С.Круглов, 1-й зам. МГБ СССР С.Гоглидзе, зам. МВД СССР С.Мамулов, предшественник Литвина на посту начальника 4-го отдела ГУГБ НКВД Н.Федоров, начальник Секретного отдела ГПУ/ОГПУ Т.Дерибас, замы. НКВД и начальники ГУЛАГа — М.Берман, В.Чернышев и др. Сталину (а иногда Л.Берия), приписывают лозунг: “кадры решают все”. Именно эти “кадры”, ближайшие сподвижники палачей Н.Ежова и Л.Берия, хорошо знавшие “казахстанские кадры” (сами ими и были), решали кого казнить, а кого миловать в Казахстане.
Нестабильность кадрового состава партэлиты характеризуют факты: за период с августа 1920 г. (момента образования первого совнаркома Казахской АССР, до мая 1939 г. в стране сменилось 14 наркомов юстиции). То есть в среднем один человек пребывал на этом посту не более полутора лет. Причем, 13 из 14-ти последовательно сменявших друг друга наркомюстов были в разные годы репрессированы. (Файзуллаев А., Кабдошев Б. Юстиция халык комиссарлары: Дерекнамалык баян.-Народные комиссары юстиции: Документальное повествование. Алматы, “Жетi жаргы”, 1999, с. 6-7).
“Групповщина” и “национал-уклонизм”, соперничество “ходжановской”, “сейфуллинской”, “мендешевской группировки вождей” и прочих групп, пронизывали деятельность совпартаппарата. В 1922 году глава КазЦИК младшежузовец Сейтгали Мендешев так удачно провел выборы в ЦИК, что там из
75 членов, почти все оказались его сторонниками (точнее соплеменниками). За что и был старше- и среднежузовцами тут же обвинен в “левизне” и “антиказахской позиции”. И примеров подобной “борьбы” множество. Как пишет современный казахстанский историк В.К.Григорьев представители элиты начала века, “в политической борьбе использовали не только данные интеллекта, но ту или иную мощь родоплеменных связей, богатства и т.п. Подобное резко увеличивало как силу, так и амплитуду колебаний внутри течений и группировок интеллигенции”… (16).
Можно ли считать Элитой байско-советскую бюрократию?
Глубокую архаичность сущностных позывов советской восточной бюрократии, особо отметил применительно к казахстанской специфике Лев Троцкий. В письмах именно из алма-атинской ссылки он клеймит “советский “феодализм””, который не просто “неизбежно сращивается с бюрократизмом, с мандаринством [применительно к Казахстану — байством], а иногда из этого последнего ведет свое происхождение”. (17). Уже упоминавшийся Ураз Джандосов в октябре 1927 года пишет “о казахском бюрократизме”, который “занимает такое же место, как и все остальные пороки соваппарата вместе взятые”. “Чиновничье-бюрократическое высокомерие русских, переплетаясь с азиатской грубостью казахов, создает иногда такую обстановку в наших учреждениях, что ни на что, кроме надругательства над всеми принципами советской демократии, не остается места”. (18). Но тот же Джандосов после ареста в 1937 г. по свидетельству сокамерника известного журналиста Х.В.Узденбаева (в 1937г. – главный редактор издательства ЦК Компартии Казахстана), перед расстрелом кричал в тюрьме не “Слава Великому Сталину” или что-нибудь подобное, а именно: “Мен албанга ризамын, албан да маган риза шыгар”/Я доволен родом албан, албанцы тоже должны быть мною довольны!»/. Он никого не назвал на допросах и даже в последние минуты жизни албан-шапраштинец думал о гордости за родное племя, а никак не о торжестве мировой революции. (19).
Рассматривая эволюцию казахстанской советской “элиты” можно смело выделить два периода. Первый период — до 1924/25 гг. – время почти абсолютного доминирования выходцев из Младшего и Среднего жузов и период с 1925 года, когда на политическую арену стали выдвигаться представители Старшего или Большого жуза. Сами казахстанские исследователи отмечают, что именно “после присоединения к КАССР южных областей в начале 1925 г. в республиканские партийно-советские органы было привлечено много выходцев из южного Казахстана. Они пролучили название “рыскуловцев” или “ходжановцев” по степени их приближенности Т.Рыскулову и С.Ходжанову. Представители этих групп считались националистами, выступавшими якобы с позиций местничества и гипертрофированного подхода к национальным особенностям”. (20). Суть “оппозиционных” взглядов Турара Рыскулова
в двух словах — идея создания единой Тюркской советской Республики в Средней Азии, что по долгому размышлению руководством ЦК ВКП(б) было отвергнуто, как национальный уклон; Ходжанов — выступал примерно с тех же позиций, дополнительно уточняя, что объединить земли тюркской или казахской республики можно исключительно по признаку национального доминирования, поэтому считал возможным и даже необходимым вывести из состава того же Казахстана области населенные преимущественно русским населением.Сразу отметим, как Рыскулов, так и Ходжанов и их ближайшие сторонники-“фракционеры” были, в основном, выходцами из Старшего жуза, которые под знаменем оппозиционности не столько отстаивали свои действительные взгляды на перспективы мировой революции в среде тюркских народов, сколько боролись за власть с интернациональным руководством Казкрайкома сформированным Москвой и Средне-Младшежузовской казахской элитой, в конкретной автономной области.
Соперничество особенно обострилось после переноса столицы из северного Оренбурга в южную Кзыл-Орду (решением КазЦИК от 9 февраля 1925 г.). В силу того, что основные органы управления стали располагаться на территориии племенного доминирования Старшего жуза, стремительно пошел процесс насыщения аппарата обкома/крайкома, наркоматов
и ЦИК, представителями “кзыл-ординской”, “сыр-дарьинской” партсовноменклатур. Особенно быстро и наиболее полно – страшежузовая коренизация охватила именно среднюю и низшую часть аппарата, именно те слои, которые после репрессий 1937-38 гг. и придут в основной своей массе к рычагам управления республикой. Вдобавок, именно на юге Казахстана, в Алма-Ате, разворачиваются первые казахстанские высшие учебные заведения – кузницы кадров той же племенной группы (Казахский государственный университет, сельскохозяйственный, политехнический институты).Огромную помощь Казахстану в деле подготовки национальных кадров сыграла Россия и другие республики. Но “пришлые” русские плохо ориентировались в перипетиях казахских внутриэтнических разборок. Конечно, современная казахстанская историческая наука, в лице ряда своих представителей, излагает события несколько иначе Так карагандинский профессор Ж.Артыкбаев в “учебнике-хрестоматии” “История Казахстана” (Астана, 1999 г.) пишет, что “в результате “помощи”
[со стороны Москвы-Центра-России] казахи на своей исконной территории притеснены, уничтожены и оказались в меньшинстве”, а “под флагом интернационализации образа жизни активно проводились меры по ассимиляции и русификации”.Но после того, как уважаемый профессор в запале критики всех и вся приводит цифру, что в 1936 году “по всей республике среднюю школу окончили всего 11 казахских детей” (21), его дальнейшие исторические изыски можно оставлять без серьезного внимания. Хотя сами по себе они весьма симптоматичны.
Попытки компенсационного формирования “комплекса вины” у не-казахского населения за “прегрешения” а) советской власти, б) имперской России, в) тоталитарной системы, г) диктатуры Центра, есть не более чем попытка существующей казахстанской “элиты” преодолеть собственный комплекс неполноценности, проистекающий из генезиса советского байства, как явления архаичного и отсталого, оказавшегося у власти не в силу своей генетической лучшести, а в результате редкостной приспособляемости и счастливого стечения обстоятельств.
Сами казахские (современные) историки признают, что “формально” конфискации в 1920-30 годы было подвергнуто около 700 байских хозяйств (у которых, кстати, было изъято 145 тысяч голов скота(22). Однако, делают необоснованный вывод о катастрофичности последствий данного мероприятия соввласти для всего казахского народа(23). Хотя, судя потому, что стада именно разукрупнялись, как раз большая часть населения отнюдь не пострадала, а напротив поимела от “конфискации”. Для сравнения. Сухая статистика: жертвами коллективизации в 1929-33 гг. в Казахстане оказалось почти 23 тысячи крестьян (главным образом русских и казаков), из них – 3.300 было расстреляно и 13.500 отправлены в лагеря (24).
При этом вообще не говорится о том, что едва ли не основной причиной “катастрофы” и голода начала 1930-х годов, явилось “пассивное сопротивление” хозяев многотысячных стад, которые (по данным Н.Назарбаева) “в первые же недели коллективизации было пущено под нож до 50% всего головья” и именно “люди
[правильнее — баи] забивали скот вместо передачи его в коллективные хозяйства”(25) Не удивительно, что в результате этого “пассивного сопротивления”за период с 1928 по 1932 гг. от 18.566 тыс. голов овец осталось 1.386 тыс; от табуна лошадей в 3.616 тыс. – в 1932 году насчитали 400 тысяч, из более чем миллиона верблюдов до 1935 года дожило чуть более 50 тысяч. (26).Конфискация байских хозяйств проходила в августе-ноябре 1928 года, руководила компанией специальная Комиссиия Казкрайкома под председательством Е.Ерназарова. Едва ли не самую большую активность в операции проявили члены комиссии У.Джандосов, У.Исаев, Н.Нурмаков, Г.Токжанов, из почти шести тысяч “уполномоченных” комиссии и членов “групп содействия” на местах, подавляющее большинство были – казахи! Причем обычно опускается
или плохо освещается вопрос, куда собственно делся конфискованный скот. Был угнан? Забит и вывезен в Москву? Да нет, остался там же на местах выпаса. Суть конфискации была не в отборе скота у баев, а наоборот, стада оставляли на месте, а баев выселяли в другие округа, но в пределах Казахстана (никто их в Сибирь эшелонами не гнал). Оставшиеся без старых хозяев табуны и отары были тут же поделены между теми же неимущими казахами и родственниками “конфискаторов”, а большей частью погублены старыми и съедены новыми хозяевами.Попытки казахстанских историков и публицистов (в том числе и Н.Назарбаева (27)), обосновать байские стада, как некий “страховой фонд”, который формировала специфичная казахская родовая община и в трудные годы сообща им пользовалась, есть не более чем фантазии авторов. Социального мира и патриархальной гармонии рядовых “пастушков” и добреньких родовых “патриархов” в Казахской Степи не было. Не было коллективного альтруизма или первобытного родо-общинного коммунизма среди казахов 1920-х годов, не было, нет и не могло быть, потому как не прослеживается никакими источниками, кроме сочинений Н.Назарбаева и его придворных историософов. Да и следуя элементарной логике, в силу далеко и глубоко зашедшей классовой дифференциации, казахский бай – это не любвеобильный отец-патриарх, а если не жесткий и жестокий эксплуататор, то, по крайней мере, человек хорошо знающий цену своим стадам и выгоду от их продажи или дарения сородичам. Да, во время джута и других стихийных бедствий, некоторые степные владетели раздавали часть своего имущества разорившимся сородичам. Но не все, не всегда и не часто. И никакого известного обычая на этот счет казахское обычное право не знало, вот “барымта” – угнать стада чужого рода, когда своего скота не хватало — был такой обычай; был обычай и устраивать щедрые поминки “ас” по усопшим родственникам, с бесплатным многодневным кормлением сородичей и всех желающих.
Реальность рубежа 1920/1930-х гг. была проще и жестче – бывший 1-й секретарь Алма-Атинского и Чимкентского обкомов партии А.Аскаров пишет в своих мемуарах, что секретарь Талды-Курганского обкома КПК Батырбек Бакенов сразу после войны “принял в семью дальнего родственника, демобилизованного из армии… Этот родственник убил всех членов семьи – жену, троих детей, не пожалел даже шестимесячного младенца… В те годы еще продолжалась борьба, невидимая, скрытая… эта борьба продолжалась еще долгие годы. Батырбек, когда-то участвовал в конфискации имущества у баев, в том числе была и семья дальнего родственника…убийца, тогда несмышленый малыш, затаил злобу. Прошли годы… и вот последовал подлый удар”(28).
В 1931 году на проезжей дороге работник районного ГПУ (по национальности – казах), застрелил без суда и следствия 73 летнего первого казахского философа Шакарима Кудайбердыева. Заподозрили старца в бандитизме, а тело сбросили в засохший колодец. Наиболее известная (из сохранившихся), книг мыслителя – “Записки забытого” — начинаются, кстати, с фразы: “…рано отстранился я от межродовой распри и унизительных междоусобиц, избрал
путь истины и справедливости, занялся науками”(29). Вот и весь социальный мир. В качестве оружия против конфискации, баи попытались поднять народ на массовые откочевки и другие социальные выступления. Но сыновья баев, аппаратчики местных и центральных органов власти, быстро свели на нет ненужный экстремизм. Зачем восставать? Власть шла в руки эволюционно.Поэтому когда “историк” Н.Назарбаев говорит, что “массовая коллективизация и ликвидация баев как социальной группы привели к общенациональной катастрофе”, “самому страшному удару казахам за все время существования нации»(30) – это не правда. Во первых, коллективизация затронула в первую очередь оседлое (главным образом русское и казачье население), и если и была национальной катастрофой, то прежде всего для них; во вторых, — конфискацуия скота у 700 семей крупных баев в масштабах 3,8 миллионого казахского населения Казахстана (по переписи 1926 года), назвать “катастрофой” можно с очень большой натяжкой; в третьих, — аргументация байской “экономики”, как носителя “очень тонкого и веками наработанного способа жизнеобеспечения этноса”(30) требует доказательств, которых никто предоставить так и не удосужился.
Смешивать кампанию по “коллективизации” и почти одновременно проходившую кампанию “по оседанию кочевников”, в один процесс, с известной натяжкой можно. Однако произнать цифру потерь казахского населения от “оседания”, а затем “коллективизации” в размере 1.750 тысяч чел. или 42% всей численности казахов проживавших в то время в Казахстане (плюс – еще
600 тысяч, якобы, в те годы безвозвратно откочевавших за границу), невозможно(31). Как известно, первым обнародовавшим данные цифры был известный казахстанский демограф (и эксперт аппарата Президента) М.Татимов. Когда этот ученый попытался сообщить результаты своих кропотливых изысканий в более-менее подготовленной аудитории (на Конференции “Россия и Казахстан”, Москва, 1995 г.), то быстро запутался, утверждая сначала, что путем изучения материалов “советской, самой аккуратной, переписи 1926 года”, он обнаружил 20% “недоучтенных” казахов(32), но после развернутой и аргументированной критики своего “открытия” российскими специалистами, призвал присутствующих “критически относиться к статистическим материалам, которые всегда немного напоминают кривое зеркало”(32). “Кривое зеркало” официальной казахстанской историософии в результате критики несколько распрямилось, отказалось от первоначально “открытой” Татимовым цифры в 53% (32) погибших, остановившись на не менее достоверной в 40%(33). Именно этот мартиролог постоянно приводит в своих выступлениях президент Н.Назарбаев, упрекая империю в геноциде казахского народа и попытках сознательно “русифицировать местное население, в соответствии со всеми канонами колониализма”, в советское время, по мнению президента та же политика продолжилась только в “еще более жестокой извращенной форме”, даже язык пытались “иезуитски уничтожить”. (34).Пытаясь заложить в “нетитульное” население “комплекс вины” за советский тоталитаризм, президент, особо подчеркивает: казахи – “не спешили вступать в партию”, их было в ней “мизерная доля процента”(34). Ну, мизерная не мизерная, а по данным самих казахстанских историков, приведенным в журнале издаваемом Казахстанским институтом стратегических исследований при Президенте: по переписи 1937 г. казахи составляли 38,8%, русские и украинцы – более 50% населения республики,(с.130Конференции) но на учете в Казахстанской парторганизации в том же году числилось: казахи – 47,3%, русские – 33,7%, украинцы – 10,2%, татары – 2,1% и т.д. Из членов
ЦК КПК – 47%, а из членов Бюро ЦК – 63,7% — были казахи(35).Назарбаев, как историк, часто склонен к выдумкам. Хотя, временами, с ним трудно не согласиться. “Правящая верхушка страны и их рьяные приспешники на местах творили дела несправедливые, направленные против собственного народа. И это – наш исторический пассив”(36), — пишет историк-Назарбаев. Ну, какая часть “правящей верхушки”, творя дела против собственного народа”, является “пассивом”, президенту – главе этой преславутой “верхушки”, конечно,
видней.Среди русского, особенно переселенческого населения и даже совслужащих (сам тому свидетель), циркулировали на бытовом уровне представления о том, что у казахов даже по фамилии, если она оканчивалась на “…баев”, можно определить байское происхождение их носителей. На самом деле, образование казахских фамилий шло несколько иным образом, но наличие подобного окончания действительно говорит о том, что какой-то из предков по мужской восходящей линии действительно мог быть именно “баем” (нередко имена,
затем трансформировавшиеся в фамилии, давались в честь уважаемых людей и не обязательно кровных родственников).Деятельность партийно-советского аппарата 1920-30 гг. насквозь пронизана межродовой и родо-племенной враждой, соперничеством за лидерство. Родо-племенное сознание настолько застило глаза руководящим работникам госаппарата, что даже борьбу с троцкизмом в ряде казахстанских парторганизаций (Актюбинской, например) расценивали, как “борьбу рода Троцкого с родом Ленина”. Не даром на апрельском (192
5 г.) пленуме Казкрайкома чингизид С.Асфендиаров видел главную задачу соввласти – “изжить родовой строй”, который и есть почва всем группировкам в партаппарате(37).Качество элиты в результате репрессий пострадало, но суть ее осталасб прежней – байской, родо-племенной. Верхний слой первыхз руководителей был уничтожен практически полностью (за редкими исключениями), вне зависимости от жузовой принадлежности, но гораздо менее пострадавшее среднее аппаратное звено в большинстве своем состояло из представителей внедрившихся в столичный аппарат “южан-страшежузовцев”, именно они в годы войны выдвигаются на первые роли, закрепляют свои лидирующие позиции в послевоенные годы. Окончательное торжество номенклатуры Старшего жуза приходится на эпоху Д.А.Кунаева – выходца из немногочисленного племени ысты Старшего жуза, пользовавшегося почти полным доверием Генсека и “друга” Л.И.Брежнева. За годы нахождения Д.А.Кунаева у руля казахстанской парторганизации завершается процесс “баизации” власти.
Наследие родового прошлого отнюдь не отмерло где-то на рубеже 1930-40-х гг., как многим хотелось бы видеть. С гибелью наиболее ярких фигур “груповщинного” противостояния 1920-30 гг. в сталинских застенках, не изменился сам родово-номенклатурный аппарат, он только научился лучше маскироваться. Все тот же Н.Назарбаев пишет в наши дни, — “Традиции рода являются наиболее устойчивыми в сознании человека…” (38).
“Старые платья новых ханов”
“Современная “политическая элита” Казахстана – продукт советской эпохи, прямой генетический наследник советской номенклатуры”, — пишет казахстанский ученый, профессор Б.Ирмуханов(39). Следует только напомнить о родовых корнях этой номенклатуры и добавить некоторые новые штрихи.
“Новая старая элита” за годы советской власти приспособилась не просто маскироваться, она научилась прятаться от всех видов опасности и научилась богатеть. Даже в ставшем хрестоматийным примере становления подлинного казаха пролетария сталевара и сына чабана Н.А.Назарбаева можно при ближайшем рассмотрении отыскать любопытные родовые отметины. Опустим достижения некоторых казахстанских генеологов обнаруживших таки ханские корни в биографии действующего президента, это не так важно. По первой, наиболее насыщенной биографическими подробностями мемуарной книге Н.Назарбаева (“Без правых и левых”, Москва, 1991 г.) выходит, что отец будущего президента стал чабаном после скоропостижной и ранней смерти своего отца (деда президента) Назарбая. После чего Абиш Назарбаев в 11 лет становится батраком у русской семьи (впоследствии раскулаченной), Никифоровых. Президент в воспоминаниях утверждает, что отец отказался участвовать в разделе Никифоровского имущества, хотя ему “сулили хозяйскую мельницу”(40), однако в комбед записался. Некоторое время проработав бригадиром на прокладке автодороги (строили зэки), далее потрудился на стротельстве Турксиба (в 1936 г. за ударный труд получил грамоту за подписью И.Сталина). После чего – занимался садоводством и огородничеством, выращивал на продажу яблоки, картофель, свеклу, кормовой клевер. Одной пшеницы семья Назарбаева снимала сверхплана, оставляла у себя, до 20 центнеров (40). Общий объем приусадебного хозяйства по воспоминаниям Н.Назарбаева – был полгектара земли, под свеклу и пшеницу брали поле в аренду. Держали скотину, корову. Конечно, на семью при четырех детях не густо, но однако очень даже ничего. В армию на фронт отца не взяли из-за ожога руки, однако содержать большое хозяйство ожог мешал мало. Была, правда, на иждивении бабушка, но помогали две взрослые племяницы родителей.
С детства будущий Президент приобщился не столько к труду, сколько к товарно-денежным отношениям, помогая отцу продавать на базаре клевер и получая за помощь по рублю в день на кино (40). На поступление в ВУЗ старшего сына Назарбаев-отец выделил ни много ни мало 2.800 рублей (продал бычка). Зачем абитуриенту были такие деньги — непонятно, в студенческое общежитие “абитуру” устраивали за символические копейки, пропитание подвозила семья из пригородного Чемолгана, на подкуп комиссии, что ли? Однако, не помогло.
Поступить с первой попытки (на химфак КазГУ) Назарбаеву-сыну не удалось из-за “предвзятого отношения”. Прошли только “блатные” – сын секретаря Уральского обкома, сын секретаря одного из райкомов Алма-Атинской области и третий – тоже, сын “крупного начальника”, хотя двое из указанных, по мнению Н.Назарбаева, “совершенно ничего не знали”. (40). Еще одна, уже из уст Президента Н.Назарбаева, иллюстрация байско-советской социальной справедливости.
Назарбаев с детства научился хорошо считать деньги, научился и работать, но самое главное усвоил твердо — необязательную взаимосвязь хорошей работы с высокой зарплатой. Главное, во время оказаться там, где надо, у “домны”. А затем – на глазах (на слуху) у начальства.
Даже свой отказ (было такое), от перехода на освобожденную комсомольскую работу Н.Назарбаев честно связывает с: а) “зарплата у комсомольского секретаря города раза в три меньше, чем у сталевара”; б) не хотелось “терять “горячий стаж”” – права выхода на пенсию в 45 лет с размером пенсии – выше генеральской зарплаты. В начале 1960-х годов двадцатилетним парнем горновой Н.Назарбаев получал на руки в виде получки без премиальных 450 рублей в месяц, сам пишет – “фантастические” по тем временам деньги. Инженеры получали по 100 рублей, директор комбината и того меньше. (40). Двадцатилетний Назарбаев не зря думал о стаже и пенсии, правильно думал, рассчетливо.
Одновременно, припоминал судьбу своего близкого родственника – тестя – отца Сары Алпысовны Кунакаевой-Назарбаевой. Как рассказывал впоследствии сам президент, — у родителей Алпыса Кунакаева было “несколько сот голов лошадей и овец”, во время “конфискации” баев Алпыс с “оружием в руках пытался противостоять произволу властей, был ранен, “пуля красноармейца застряла на всю жизнь в ноге”, но спасся, родители же – “умерли от голода”(41).
У потомков и сородичей баев эдипов комплекс обиды на советскую власть хранится где-то на генном уровне. Она (эта власть) их вознесла на Олимп (породила), но она же и сдерживала их непомерные амбиции и поползновения к большему величию. Заставляла смирять байскую гордыню, ползать на коленях перед “усыновителем” Д.Кунаевым, доказывать Москве преданность в смутные 1987-88 годы. Советское прошлое, как хвост, тянется за почти каждым владыкой пост-советской Азии, выдавая его как обыкновенного заурядного “винтика” в единой аппаратной машине под названием “КПСС”.
Возвращаясь к процессу метаморфозо-существования байской казахской элиты необходимо особо остановиться на истории репрессий в Казахстане. Здесь надо выделить следующие моменты: первые две волны арестов “буржуазных националистов” в 1928 и 1930 гг. охватили, главным образом, представителей творческой интеллигенции, старых “Алашордынцев” и были не такими значительными (всего пострадало около 100 человек). Действительно массовые репрессии именно властной “элиты” начались с разоблачения в первой половине 1937 года “заговора” т.н. “антисоветской национал-фашистской организации”, которая сплотила в своих рядах, по материалам следствия и показаниям обвиняемых, всех “национал-уклонистов” с 1925-26 года выступавших единым фронтом. Руководители тогдашних “национал-уклонистов” – Т.Рыскулов, С.Ходжанов, Н.Нурмаков и С.Садвакасов, якобы, “объединились в целях борьбы с советской властью”. При ближайшем рассмотреннии становится ясно, что основной кадровой составляющей разоблаченных “нацфащистов” были представители Старшего жуза, они и приняли на себя первый удар карательной машины. Не исключено, напротив — вполне возможно, что направлял этот удар лично сам всесильный тогда генеральный комиссар госбезопасности СССР Н.И.Ежов. Его оценка качественного состава казахстанской парторганизации того времени хорошо известна – “все национальные кадры, все казахские коммунисты заражены национал-уклонизмом и группировочной борьбой, здоровых партийных сил среди них нет”. (42). Форма защиты, которую избрали арестованные – была также вполне понятной – в качестве соучастников они начали называть фамилии своих вчерашних соперников по “группировкам”, а именно: представителей Среднего и Младшего жуза – У.Кулумбетова (в биографии которого действительно были подозрительные “белые пятна”), Дж.Садвакасова, С.Мендешева, У.Исаева и др. маховик репрессий раскрутился и вышел из под всякого контроля, двух выбитых показаний разных подследственных, хватало для арета все новых и новых “заговорщиков”. Как свидетельствует сам Н.Назарбаев, — “Сталинский режим привел к тому, что было множество случаев, когда казахи обвиняли друг друга в измене” (43). Но режим, применительно к “элите”, всего-лишь съел своих самых верных детей. Вне зависимости от жузовой принадлежности – выходцы из южных, байских слоев, “национал-уклонисты” — были расстреляны в 1937-первой половине 1938 гг.; их вчерашние соперники, средне и младшежузовцы, но тоже в значительной степени байские сыны, встали к стенке во второй половине 1938 года. Вот и все различие. Однако принципиально важен момент – среднее звено партаппарата, все выжившие в страшные годы репрессий и заменившие перед войной оказавшихся “врагами народа” республиканских “вождей”, оказались, в основной массе, представителями байских кругов исключительно Старшего жуза. “Приватизировав” Алма-Атинский и Кзыл-Ординский совпартаппараты, а также географически южные основные вузы, именно Старшежузовцы все стремительнее стали выдвигаться на первые роли. Начавшаяся почти сразу после окончания репрессий Великая Отечественная война только усилила кадровую диспропорцию южан/северян.
Если обратиться к источникам, то окажется, что из 22 крупных воинских соединений (дивизий и бригад) сформированных за годы войны в Казахстане, “север” выставил на фронт – 15-ть, а не менее населенный юг только семь – 81-я кавдивизия и 105-я кавбригада были укомплектованы в Джамбуле; 102-я стрелковая дивизия в Чимкенте; 100-я стрелковая бригада, 38-я, 316-я и 391-я стрелковые дивизии — в Алма-Ате. Но в последних четырех значительный процент состава офицеров и политработников составили русские и интернациональные кадры(44).
Значительная часть представителей казахстанской нацэлиты военного и послевоенного времени либо вовсе не служили в армии (У.Караманов, Н.Назарбаев, К.Токаев, А.Есимов, М.Жолдасбеков и др.), либо избежали фронта в тыловых частях и на ответственной партийно-хозяйственной работе (Д.Шаяхметов, Н.Ундасынов, А.Аскаров, Д.Кунаев и др.). Это при том, что большинство казахстанцев с честью защищали родину в годы войны. Конечно, многие были освобождены по здоровью, а у остальных была бронь, но ведь “в атаку первым подниматься” – привелегия именно настоящего коммуниста.
Аппаратные “южане” героическим трудом в тылу заполнили последние вакансии на среднем уровне номенклатуры, но когда повзрослели, в годы правления Н.С.Хрущева, их доминирование в верхних эшелонах власти стало абсолютным. Закрепили и, что-называется, оформили это доминирование – Д.А.Кунаев и Н.А.Назарбаев, старшежузовцы бессменно возглавляющие республику последние 40 лет.
Осмелевшая советская номенклатура при Кунаеве стала байской даже по способу ведения привычного хозяйству и основному мерилу благосостояния баев – наличию скота (баранов, коней, верблюдов и т.д.) в личной собственности. Сам Н.Назарбаев признает, что в 1985 году дважды (будучи председателем совмина) официально обращался в бюро ЦК КПК с просьбой “разрешить ему провести пересчет поголовья скота в республике”, но получал лишь “категорический запрет”. Что же происходило: по мнению президента в государственных (колхозных, совхозных) отарах: “смешивался общественный и личный скот”, “многие из местных руководителей… содержали личное поголовье на государственный счет”. В одной Семипалатинской области, как по секрету рассказал Н.Назарбаеву тогдашний первый секретарь обкома С.Кубашев, на деле “недоставало” от отчетных цифр 330 тысяч голов скота. Точнее скот-то был, когда надо его просто считали “государственным” и заносили в отчет, а потом съедали и продавали настоящие владельцы – партийно-хозяйственные боссы. Один чабан с средней отары мог сдавать государству “учтенного как государственный, но на деле частного скота на сумму 30-50 тысяч рублей. Что-то получал сам за труды, но львиную долю отдавал настоящему “хозяину”-владельцу. Теневой оборот капитала в предперестроечном Казахстане был нешуточным и прибавочный продукт местное коммунистическое байство получало без всяких хлопот и в значительном объеме (45).
Наиболее достоверный портрет типичного южанина (читай – старшежузовца) начальника, дал известный казахстанский публицист С.Куттыкадам, — “для южанина начальник- живой бог, любые распоряжения которого священны и должны быть немедленно исполнены. И упаси Аллах от какой-либо инициативы. Все надо делать так, как хочет начальник, нет указания – нет и работы. И поэтому его вожделенная цель – добраться до кресла повыше. Как только он усаживается в него с ним происходит удивительная метаморфоза – он тут же меняется на глазах. Суетливый и угодливый мелкий чиновник вдруг превращается в полного самомнения и спеси сановника. Как правило, за свое высокое место он платит немалую мзду и поэтому рассматривает его как персональную собственность, и старается не только быстрее окупить затраты, но и собрать капиталец. Потеряв кресло, он тут же возвращается в исходное состояние”(46).
“Руководящие чиновники радеют больше не о службе, а о том, как любой ценой вырвать лакомый кусок для себя от приватизируемой государственной собственности. Происходит их сращивание с предпринимателями и бизнесменами для наживы и накопления первоначального капитала”, — пишет другой известный в Казахстане автор, публицист А.Калмырзаев. (47).
Так ли это на самом деле, предмет отдельного исследования. Видимо, на определенном этапе, имела место опора “байской” номенклатуры на прото-класс советской буржуазии, органично прораставший из среды работников советской торговли, с ее тотальным дифицитом и системой распределения благ по списку и “блату”. (Хотя, не исключено, что обе эти общественные страты имеют общее происхождение, здесь нужно дополнительное исследование). Именно родственник по линии жены Сыздык Абишев – директор Карагандинского горпромторга, затем Алма-Атинского областного управления торговли, способствовал стремительному вхождению во власть действующего президента Н.Назарбаева.
Зато попытки генерации “молодых казахов” (характеристики: молодость, богатство, свобода от национальных предрассудков и традиций, ориентация на европейские ценности), громко заявить о своих политических амбициях, если и предпринимались, то были задушены в зародыше. Видимо они рассматривались, как выскочки и инородное тело в уже сложившемся суб-социуме. Но, вместе с тем, современную казахстанскую элиту ни в коем случае нельзя назвать исключительно “старой”. Отнюдь. Через специально сформированные органы (Высший экономический совет и др.) Президент отсматривал и отбирал в свой аппарат инициативных молодых людей (главным образом экономистов и юристов). Именно их расставил (подняв) на руководящие посты в данных областях государственной деятельности, сделав динамичной и интеллектуальной обслугой определенных интересов (Б.Мухамеджанов — зав. государственно-правовым отделом администрации президента; З.Какимжанов – министр госдоходов, Б.Имашев – пред. Антимонопольного комитета в ранге министра, С.Мынбаев – министр сельского хозяйства и др.). Родо-племенная элита с обретением независимости и утратой последних сдержек и противовесов из центра (Москвы) только оформила и закрепила свою негласную власть. “Клан (в отличие от партий, профессиональных общностей и т.д.) вновь стал господствующей формой группирования элит центральноазиатских республик”, — утверждает казахстанский исследователь Н.Амрекулов. (48).
Но способна ли клановая элита к эффективному управлению в XXI веке? Ведь весь известный ей инструментарий, вся механика Власти строится на устаревших принципах. Казахстанская модель Власти атавистична, а правящая элита – некачественна. Лауреат Нобелевской премии 1998 года бенгальский ученый Амартия Сен убедительно доказал, что механизм социальных и экономических катастроф в развивающихся странах происходит отнюдь не из-за неурожая, природных катаклизмов или чьей-то злой воле, все дело – в “неравномерном распределении денежных средств среди населения”. Пусковой механизм катастрофы – это слабый уровень культуры, некачественность правящей элиты, которая допускает чрезмерное расслоение общества. В результате поляризации общества на очень богатых и массу бедных, сначала “умирает” национальная промышленность, просто ее продукция становится не востребованной, элита покупает лучшие по качеству импортные товары, а у большинства населения нет денег. Вслед за нацпромышленностью замирает внутренний рынок, что приводит к оттоку иностранных инвестиций. В свою очередь без инвестиций приходит к краху инфраструктура страны – транспорт, связь, дороги. В случае если даже в страну начинает поступать зарубежная гуманитраная помощь – ее невозможно забросить “в глубинку” и она разворовывается на складах. Некоторое время агонию общества и страны еще могут поддерживать полезные ископаемые и сырье, в которых заинтересован внешний рынок, но в случае падения и даже сильного колебания биржевых цен – крах неизбежен.
И качество культуры, качество правящей элиты – по А.Сену – важнейшие факторы надвигающейся катастрофы. “Поляризация общества начинается в сфере идей, целевых установок и лишь потом “материализуется” в сфере имущественных отношений. Показателем качества элиты является ее отношение к богатству и путям его достижения (психологической установки на допустимость криминала), стремятся достичь его прилежностью и трудолюбием или разовым присвоением, как его тратят”. (49).
О нравах и о качестве казахстанской байской, южной элиты, которая сегодня находится у власти, можно составить прекрасное впечатление прочитав книгу Т.Тлеулесова “Шымкентская мафия” (г.Алматы, 2000) – тотальное и полное срастание местной власти с криминалитетом и, вместе с тем, попытки идеологически обосновать свою исключительность и “право на власть”. Формирование, по указанию самого Н.Назарбаева (по крайней мере так говорил аким области З.Турисбеков), тайного “общества Великий Жуз” — в число “отцов-основателей” которого вошли: аким (губернатор) Южно-Казахсьтанской области З.Турисбеков, его заместитель (ныне – аким Кустанайской области) У.Шукеев, акимы районов – А.Маликов, О.Омаров, Г.Жумжаев, аким областного центра г.Шымкента – С.Белгибаев и др. (50).
Задачами “тайного общества” (“президентом” которого был избран ректор вуза, академик М.Сапарбаев), а покровительствовали на самом верху – генеральный прокурор Ж.Туякбай (ныне – спикер Мажилиса Парламента) и пред. Верховного Суда М.Нарикбаев (ныне – ректор Юридической Академии), были – продвижение во властные эшелоны своих “сородичей” и накопление капитала через контролируемые фирмы и фонды (“Ордабасы”, “Туран-Алем” и пр.).
“Для наших крупных чиновников эти общества нужны как рыбе вода, как птицам воздух. Только благодаря этим обществам они жиреют, богатеют и держатся у руля… Эти общества под вывеской заботы о целом роде, фактически, обслуживали узкую группу лиц, продвигали их по карьерной лестнице, проталкивали на руководящие должности. Сидящие в правительстве были представителями родовой элиты… все богатство собранное и накопленное потом и кровью народа… эти “родовые вожди” самым наглым и бессовестным образом расхватали и присвоили себе. А народ остался нищим… По-всякому отстраняли от работы выходцев из Среднего и Младшего жуза”, — пишет Т.Тлеулесов (50).
Продавалось и покупалось буквально все, и, прежде всего, сама власть, должности и привеленгии от занимания этих должностей. Читая казахстанскую литературу можно узнать, что …..(51), пост начальника налоговой полиции Южно-Казахстанской области весной 1999 года пытались купить (некий гражданин Тагайбеков П.Ш.) за 80 тысяч долларов (52)., гораздо меньше, всего за 800 долларов можно приобрести должность терапевта в Шымкентской районной больнице (53).
“В полиэтническом обществе привилегия на власть со стороны “коренного” (автохтонного) этноса, как и всякая монополия, приводит к вырождению этнической идеи сначала в жузовскую, а затем и вовсе в кланово-родственную “блатную” дикость, бумерангом оборачивается для самих же казахов, положение которых стало на порядок хуже чем раньше, под “гнетом советской империи””(54), — пишет доктор философии Н.Амрекулов.
И хотя с одних трибун доктор экономики Н.Назарбаев продолжал озвучивать идеи отказа от родового трайбализма, как “весьма опасной формы внутринациональной дезинтеграции и дезориентации”, сам тут же признавал, что “различные формы родового протекционизма, родовых и территориальных лобби порой проявляются во властных структурах, в финансовой и коммерческой сферах” (55).
На деле ситуация выглядела несколько иначе — “официально квазитрадиции (симуляция традиций) оценивались и поощрялись как истинно традиционные”, таким образом “власти стремились каким-то образом создавать для себя удобные или приемлемые качества населения”. Самими властями, сверху и был реанимирован “клановый трайбализм”(56). Вдобавок, получивший некоторый религиозный исламский подкрас. Известный журналист Б.Габдуллин свидетельствует, что на его вопрос, — “Почему власть терпит такого аморального муфтия как Ратбек-кажы”, вице-премьер курирующий идеологию И.Тасмагамбетов ответил, — “Если будет другой, в смысле лучше Ратбека, то власть потеряет людей”. Поэтому едва ли не главным лицом при процедуре выборов нового муфтия (в мае 2000 года Ратбека решили заменить абсолютно светским человеком – дипломатом и доктором филологии А.Дербисалиевым) был уже хорошо нам знакомый министр А.Сарсенбаев. Позорного муфтия переизбрали через еще больший “позор”, во что бы то ни стало стремясь удержать контроль над казахстанской уммой. Проверенные методы подсчета голосов “по-комсомольски” (А.Сарсенбаев в недалеком прошлом мелкий “босс” ЛКСМ Казахстана) не подвели, да и не могли подвести. “Да, Н.Назарбаев опирается на бюрократию и считает ее единственной реальной социальной базой своего режима”(57), — заканчивает Б.Габдуллин.
О неразрывной связи времен применительно к казахстанской элите говорят факты. Во власть пришло только новое поколение — сыновья и внуки “больших родителей”. Министры потомственные представители элиты – секретарь Совета безопасности и неформальный первый идеолог Казахстана Марат Тажин, сын секретаря Гурьевского обкома партии и зам. зав. отделом агитации и пропаганды ЦК КПК Мухамбетказы Тажина; министр образования и науки Крымбек Кушербаев сын 1-го секретаря райкомов партии в Кзыл-Ординской области; министр культуры, информации и общественного согласия Алтынбек Сарсенбаев – сын пенсионера республиканского значения, директора передового совхоза-миллионера; директор Агентства РК по инвестициям Дулат Куанышев сын 1-го секретаря обкомов и министра хлебопродуктов; премьер-министр Касымжомарт Токаев – сын члена Президиума Верховного Совета КазССР, 1-й вице-премьер Даулет Сембаев – сын министра просвещения, зять последнего – Умирзак Шукеев, в 1995-97 гг. – вице-премьер и министр экономики, ныне – аким Кустанайской области; вице-премьер Ураз Джандосов – внук репрессированного наркома) и т.д. Некоторых из них казахстанская пресса почему-то не совсем заслуженно называет “реформаторами” и “младо-турками”. Точнее было бы, конечно, — “младо-баи”, все реформаторство которых проистекает от фрондерства и позиционирования себя как “псевдо-оппозиции” курсу стариков-“агашек”. Последние просто ни во что не ставят молодую поросль и никак не учитывают их амбиции в своих стариковских шежерешных (шежере – генеалогические своды казахских родов) раскладах.
Постепенно, в силу естественных причин они и так придут к власти (по крайней мере рассчитывают на это), посему их “оппозиционерство” суть беззубое покусовывание для привлечения внимания.
Вернулись во власть даже потомки старой аристократии. В 1996-97 гг. исполнительным директором в ранге министра Госкомитета по инвестициям был среднежузовский торе (чингизид) Сержан Канапьянов; министром соцобеспечения недавно назначен “ходжа” Алихан Байменов (экс-глава президентской администрации). Особенно сильны преемственность и должностная наследственность в “гуманитарной” (идеологической) и “нефтяной” сферах. Круг замкнулся. У казахов есть поговорка: “У джута семь братьев, восьмой – зять”. В условиях складывания новых механизмов власти, народная мудрость приобрела особое звучание.
Поле кадрового маневра предельно сузилось. Страта “родственников” главы государства заняла в нём (государстве) столь широкие позиции, что вскоре может встать вопрос о почти полной “семейнизации” аппарата управления одной “большой семьей”. На сегодняшний день, опираясь на данные казахстанских исследователей Д.Ашимбаева, К.Асанова, Н.Масанова, Н.Амрекулова: “шапраштинская” племенная элита в симбиозе с среднежузовскими родственниками супруги президента, представлена в Казахстане слуедующей иерархией: Президент — Н.Назарбаев; неофициальный преемник – заместитель председателя Комитета национальной безопасности, генерал, доктор наук Рахат Алиев (старший зять); глава крупнейшего государственного информационного холдинга “Хабар”, доктор наук, Дарига Назарбаева-Алиева (старшая дочь); академик и экс-министр Мухтар Алиев (сват); директор “Казтрансойл” Тимур Кулибаев (второй зять); генерал МВД Талгат Кулибаев (брат Тимура); экс-министр и 1-й секретарь обкомов, ныне глава крупной фирмы Аскар Кулибаев (отец Тимура и Талгата); вице-президент “Казахойла” Кайрат Назарбаев (племянник); посол в Бельгии – Ахметжан Есимов (экс-глава президентской администрации и экс-госсекретарь), 1-й заместитель министра иностранных дел Нуртай Абыкаев (экс-глава президентской администрации и экс-пред. КНБ); председатель Верховного Суда – Кайрат Мами; генральный прокурор республики – Рашид Тусупбеков; спикер Сената (Верхней палаты) Мажилиса и конституционный преемник президентского поста — Оралбай Абдыкаримов (экс-глава президентской администрации); заместитель управляющего делами Президента Туребек Косунов; председатель Агентства по земельным ресурсам Бакыт Оспанов; глава “Альфа-Банка” Казбек Ашляев и т.д.
Особо следует отметить наличие внутри казахстанской элиты страты неинституализированных (не обличенных формально первыми должностями), носителей власти. Это так называемые “агашки” (от “ага” – почтенный, старший, уважаемый), одновременно, и приближенные “к телу”, задушевные советники; и выразители интересов родоплеменной организации. Своего рода племенные теневые “лоббисты”. В качестве каковых можно рассматривать: супуругу Президента С.А.Назарбаеву, уже упомянутого Н.Абыкаева, руководителя Президентской администрации С.Калмырзаева, отчасти – экс-руководителя канцелярии правительства К.Саудабаева и др.
Вместо заключения
1. За один век в Казахстане сменились несколько типов формационного развития, но, парадокс — политические “элиты” выступавшие застрельщиками и заложниками этих изменений претерпели не столь глубокие трансформации.
2. Существующая на данный момент в Казахстане “элита” генетически является прямой преемницей байской родо-племенной аристократии. Советский номенклатурный бюрократизм только на время идеологически прикрыл сущность родо-племенной архаики.
3. Эффективность механизма государственного управления построенного на данном типе “элитной” организации вызывает большие сомнения, потому как приводные ремни родо-племенной клановости по силе воздействия всегда превосходили и будут превосходить формализованные принципы государственного строительства. Сама унитарность государства с точки зрения родо-племенно-клановой “разделенной элиты”, её интересов, является досадным препятствием, на пути к большей власти.
4. Зато, напротив, некачественная байско-олигархическая элита, будет самым непосредственным образом пытаться “сбрасывать” растущую социальную напряженность в область межнациональных отношений, стремясь, тем самым, в условиях “управляемого сверху конфликта”, как можно дольше задержать срок своего неизбежного ухода с политической арены.
5. И наконец, президент Н.Назарбаев не профессиональный историк, но пускаться в дебри специальных дискуссий, а потом обнародовать свои, более чем спорные, материалы публично (после чего они автоматически “бронзовеют” в роли официально провозглашенных догм), на его месте надо бы осторожнее. Все-таки президент, глава большого и многонационального государства. После прочтения ряда произведений Назарбаева-историка впору грустно перефразировать известного автора, — “каша в головах казахского истеблишмента (“элиты”) всегда была не столько следствием специфического образования, сколько условием выживания”.
(1) Абдиров М. Хан Кучум: известный и неизвестный. Алматы, “Жалын”, 1996.
(2) Данияров К. Альтернативная история Казахстана. Алматы, “Жибек жолы”, 1998, с. 8.
(3) Муканов М.С. Из исторического прошлого. Алматы, “Казакстан”, 1998, с. 64, 69.
(4) Ерофеева И.В. Казахские ханы и ханские династии в XVIII-сер.XIX вв.//Культура и история Центральной Азии и Казахстана: проблемы и перспективы исследования. Алматы, 1997, с. 46-
144.(5) Сост. Вяткин М.П. Материалы по истории Казахской ССР (1785-1828). Т. IV, Москва-Ленинград, Академия Наук СССР, 1940, с. 480.
(6) Ред. Кенжалиев З. и др. Казак эдет-гурып кукыгынын материалдары-Материалы по казахскому обычному праву. Алматы, “Жетi жаргы”, 1996, с. 12-13.
(7) Ред. Садыков А.Р., Бермаханов А. Каhарлы 1916 жыл (Кужаттар мен материалдар жинагы)-Грозный 1916 год (Сборник документов и материалов). Алматы, “Казакстан”, 1998, с. 128-129.
(8) Тынышпаев М. История казахского народа. Алматы, “Санат”, 1998, с.17.
(9) Рыскулов Т. Собр. Соч. в 3-х томах. Т. 2, Алматы, “Казакстан”, 1997, с. 224.
(10) Досмухамедулы Х. Избранное. Алматы, “Ана тiлi”, 1998, с.376.
(11)Чокай оглы М. Туркестан под властью Советов//Сост. Аккошкаров Е. Из истории казахов. Алматы, “Жалын”, 1997, с.350.
(12) Сост. Митропольская Т.Б. Протоколы Революционного комитета по управлению Казахским краем (1919-1920 гг.). Алматы, “Гылым”, 1993, с. 200-201.
(13) Джандосова (Сутюшева) Ф.А. Двадцатые годы: Ташкент и Кзыл-Орда//Ред. Жандосов А. Кайран Ораз-Легендарный Ораз: Ораз Жандосов замандастар коз
iмен. Алматы, 1999, с. 132.(14) Бектуров Ж. Последние дни Сакена//Сост. Лукина Л.П., Сатыбалдиев Е.А. О чем не говорили: документальные рассказы и очерки. Алма-Ата, “Жалын”, 1990, с. 80.
(15) Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. Лондон, 1990, с. 106.
(16) Сост. Лукина Л.П., Сатыбалдиев Е.А. О чем не говорили: документальные рассказы и очерки. Алма-Ата, “Жалын”, 1990, с. 49.
(17) Троцкий Л.Д. Письма из ссылки. 1928 год. М., 1995, с. 162.
(18) Джандосов У.Документы и публицистика (1918-1937гг.). В 2-х томах. Т.2., Алматы, 1999, с. 64-65.
(19) Узденбаев Х.В. С чувством глубокой скорби и горести…//Ред. Жандосов А. Кайран Ораз-Легендарный Ораз: Ораз Жандосов замандастар коз
iмен. Алматы, 1999, с. 21.(20) Ред. Дегитаева Л.Д. Политические репрессии в Казахстане в 1937-1938 гг. Сборник документов. Алматы, “Казакстан”, 1998, с. 251.
(21) Артыкбаев Ж.История Казахстана, Астана, 1999, с.222.
(22) Гл. ред. Козыбаев М.К. История Казахстана с древнейших времен до наших дней (очерк). Алматы, “Дэуiр”, 1993, с. 304.
(23)Назарбаев Н. Хранить память, крепить согласие//Огни Алатау, 22 января 1998.
(24) Козыбаев. Указ. соч., с 308, 310.
(25) Назарбаев Н. Хранить память, крепить согласие//Огни Алатау, 22 января 1998.
(26) Козыбаев М. Указ. соч., с. 310.
(27) Назарбаев Н. В потоке истории. Алматы, “Атамура”, 1999, с. 245-246.
(28) Аскаров А.Судьба, Алматы, “Мерей”, 1994, с. 33.
(29) Пер. Серикбаевой К., Сейсенбаева Р. Абай. Книга слов/Шакарим. Записки забытого. Алматы, “Ел”, 1993, с.98.
(30) Назарбаев Н. В потоке истории. Алматы, “Атамура”, 1999, с. 245-246.
(31) Назарбаев Н. Хранить память, крепить согласие//Огни Алатау, 22 января 1998.
(32) Ред. Наумкин В.В., Новоточинов А.А. Россия и Казахстан. Стенограмма научно-практической конференции. “Российский центр стратегических и международных исследований”, М., 1995, с. 14,18, 133.
(33) Назарбаев Н. Последний вагон на Запад//Независимая газета, 10 ноября 2000.
(34) Назарбаев Н. Хранить память, крепить согласие//Огни Алатау, 22 января 1998.
(35) Орынбаева Д.Ш., Жакишева С.А. Социальный портрет коммунистов и партийной номенклатуры Казахстана в период репрессий в 1937-1938 гг.//Казахстан-спектр, №1(7), 1999, с. 135-136.
(36) Назарбаев Н. Хранить память, крепить согласие//Огни Алатау, 22 января 1998.
(37) Джагфаров Н., Осипов В. Национал-уклонизм: мифы и реальность//Сост. Сармурзин А.Г. О прошлом – для будущего. Алма-Ата, “Казахстан”, 1990, с. 157-158.
(38) Назарбаев Н. Мы строим новое государство. Труды и речи. М., 2000, с.277.
(39) Ирмуханов Б. Чиновничья знать Казахстана//Политическая элита Казахстана: история, современность, перспективы. Материалы “круглого стола”, Алматы 5 февраля 2000 г. Алматы, “Фонд им. Ф.Эберта”, 2000, с. 88.
(40) Назарбаев Н. Без правых и левых. М., “Молодая гвардия”, 1991, с. 10, 20, 24-25, 70.
(41) Назарбаев Н. Хранить память, крепить согласие//Огни Алатау, 22 января 1998.
(42) Козыбаев. Указ. соч., с 322.
(43) Назарбаев Н. Главное для нас – сохранить независимость//Время по, 11 мая 1999.
(44) См. Тасбулатов А., Аманжолов К. Военная история Казахстана. Алматы, “Рауан”, 1998; Гл. ред. Козыбаев М.К. Исторический опыт защиты Отечества. Алматы, 1999.
(45) Назарбаев Н. Без правых и левых. М., 1991, с. 132-133.
(46) Куттыкадам С. Южане и северяне: два лика национального сознания//Интернет-газета “Навигатор” (Казахстан), 5 декабря 2000.
(47) Калмырзаев А. Свобода – не только сладкое слово. Алматы, “Санат”, 1997, с. 150.
(48) Амрекулов Н. Пути к устойчивому развитию, или размышления о главном. Алматы, 1998, с. 71.
(49) Кучин И. В капкане//Отечество, 4 февраля 1999.
(50) Тлеулесов Т. Шымкентская мафия. Алматы, “Дау
iр”, 2000, с. 45-47.“Не выбирай жену, выбирай тестя”.
(51) Асанов К.
(52) Аргументы и факты Казахстан, №14, апрель 1999.
(53) б/а. “Техас” стрижет купоны//Время, 10 июня 1999.
(54) Амрекулов. Н. Указ. соч., с. 215.
(55) Назарбаев Н.А. Идейная консолидация общества – как условие прогресса Казахстана//Кзыл-Ординские вести, №126, 21 октября 1993.
(56) Акишев А. Старые платья новых ханов//Политическая элита Казахстана: история, современность, перспективы. Материалы “круглого стола”, Алматы, 5 февраля 2000. Фонд им.Ф.Эберта, Алматы, 2000, с. 101.
(57) Габдуллин Б. Пробил час казахского Солженицына//
XXI век, 19 января 2001.