Без полтергейста, НЛО и прочей чертовщины сегодня нельзя и представить отечественные газеты. Может быть, только самым крупным политикам уступает в количестве публикаций-упоминаний проказливый Барабашка. Никто уж и вспомнить не может, откуда он взялся, его имечко стало давно точным символом всяческой чрезвычайщины. Между тем “барабашкин родитель” живет и работает в Алма-Ате. Именно он, Олег
Той осенью я возвращался домой в Казахстан из зарубежной командировки. Путь лежал через Москву. А родная редакция никогда не упустит возможности хорошенько запрячь своего собкора, мелькнувшего в коридорах конторы. Меня немедленно поставили дежурить по отделу информации. В “Труде” этот отдел под водительством незабвенного Александра Мостовщикова считался тогда самым лучшим из всех репортерско-газетных отделов Москвы. Дежурю, готовлю различные вкусные новости. И тут раздается звонок. Какая-то бабушка из автомата на улице говорит еле слышно, заметно стесняясь: “Вы бы съездили к нам, посмотрели. Такое творится!”
Еле-еле дождался концовки дежурства. И – сразу в метро, до Речного вокзала. Двухэтажное общежитие малосемейных московских строителей. Не окраина вовсе, а глухомань: канальчик какой-то, в нем плавают дикие утки, тишина и безлюдье. Не скажешь, что это – Москва. Стоит дом очень странного, густо-багрового цвета.
…Потом, когда все репортерское стадо нахлынуло, возле этого дома японские видеокамеры не включались, германский автобус никак не хотел заводиться.
Но это – потом. А пока и с порога – фантастика. Три приезжих девчонки – Таня, Флюза, Феруза — в Москве на троих отхватили трехкомнатную квартиру. Просто некуда больше их было селить в этом СМУ, куда приняли на работу. Я зашел – у них мальчик в гостях, южный мальчик, Ферузин земляк из Коканда. И они вчетвером, вместе с мальчиком, “не для прессы”, взаправду башмак паренька того ищут. Говорят мне смущенно:
— Вы уж извините…
Тут Феруза встает среди комнаты и строго так, внятно, перед собою смотря, говорит:
— Ты отдай нам башмак, Барабашка, ему надо идти, он опаздывает…
Скрип раздался, и дверца у шкафа открылась сама собой. Я вместе с девчонками кинулся к шкафу. Там под чистым бельем лежал тертый, потрепанный туфель мальчишки.
Да, думаю, для начала неплохо. Парня выпроводили, сели в кухне, арбуз едим. Все рассказы девчонок я выслушал: как он начал стучать по ночам, как знакомились и Барабашкой назвали. Как боялись и перестали бояться. Как он музыку сам заводит и чайник включает на кухне, если девочки просят заранее. Как в автобусе их провожает до СМУ. Как сосед видел ночью, во тьме коридора два горящих пятна – где-то в метре от пола они рядышком по коридору плыли.
Я их слушаю, сам прикидываю: сидят девочки тихо, обуты все в мягкое, руки арбузом заняты. Стучать им самим вроде нечем и не по чему. “Давайте беседовать с Барабашкой”, — я им предлагаю. И разом они:
— Барабашка, ты здесь?
И тут в пол – тут-тук-тук. Как раз сзади меня, далеко от девчонок. Не из-под пола, а сверху, в пол, это точно я чувствовал. Сговорились, что если он стукнет раз, – это значит условное “да”. Будет “нет”, когда пару раз стукнет.
И беру интервью, по всем правилам, методом “тыка”. “Твой рост ровно метр?” “Нет”. “Я еду из Бразилии домой?” “Нет”. “Еду из Югославии?” “Да”. И так далее.
За час таким образом я узнал очень многое о Барабашке. Узнал, что невидимый мой собеседник хвоста не имеет, но все же одежду не носит, однако. Что рост его ровно 120 см и родился он не на дереве и не в воде, а в обыкновенном доме. Что и в моей Алма-Ате есть такие, как он. И что может вполне показаться он прямо сейчас. Но не станет того сотворять, поскольку мы все сразу очень и очень перепугаемся…
Стук при этой беседе я слышал то из стены, то прямо под стулом своим, то чуть сзади, о пол. Девчата сидели, как вкопанные. Только вздрогнули, когда стало вдруг яростно полотенце над раковиной раскачиваться и стук покатился лихой, беспорядочный. Это я попросил его ложку подвинуть на нашем столе или чуть приподнять пиалу. А он рассердился.
Если все это — фокус, я думаю про себя, то, конечно же, классный, на уровне Кио. А девчонки всего-то три месяца, как познакомились между собой. Где же им сговориться, когда же отрепетировать так?
…Потом, после первого моего репортажа, сюда приходили и партработники, и чекисты, и милиционеры с собакой. Дом простукали, “просветили” приборами всякими от подвала до крыши. Ничего не нашли. Никаких тайных ниточек и приводных ремешков. Одного журналиста щипнул Барабашка на этой же кухне, и шлепнул по уху ученого одного – все газеты об этом писали взахлеб…
Идет наша беседа. И я подпускаю “контрольку”. Приметил заранее – нету в кухне часов, кроме как у меня на руке. Прячу глубже в рукав циферблат, чтоб не видели девочки, выжидаю немного и спрашиваю:
— Барабашка, который час?
Одиннадцать раз точно стукнул, стервец! А я все не отцепляюсь и далее пристаю:
— Скажи, сколько букв в полном имени моей жены?
Само имя, короткое, редкое и глубоко азиатское, до того я не произносил и девчонки не знали его.
Барабашка немедленно стукнул как надо – четыре раза.
…Уходить уже надо, вот-вот метро до утра замрет. И про все это надо рассказывать в очень солидной газете, с самым мощным в Отечестве тиражом! А ну, как подставлю себя и редакцию? Ведь с костями меня потом скушают пенсионеры-читатели. Про редактора уж и не говорю.
Выставляю из кухни и русскую девочку Таню, и башкирку Флюзу. С узбечкой Ферузой на кухне сажусь глаза в глаза. Говорю ей в растяжечку, откровенно грозя:
— Послушай, красавица, если все это – ловкие фокусы, я потом распишу тебя полностью, с точным адресом и фамилией полной, с указанием мамы и папы. Опозорю как лгунью на весь белый свет. В Бога веришь?
— Ой, конечно же, верю!
— Так клянись тогда мне! Вот, на хлебе клянись!
И она поклялась. А глазищи такие огромные, черные. И совсем не видать в них зрачка.
…После был репортаж в “Труде” – “Разговор с невидимкой”. И в день выхода, прямо в нашей редакции, сам я дал сразу пять интервью – коллегам из журналов “Журналист” и “Знание – сила”, из “Комсомольской правды” и “Социалистической индустрии”. А вечером выступил в передаче телевизионной “Добрый вечер, Москва”.
И пошел Барабашка гулять по Союзу ССР. А в редакцию пошли письма – почти десять тысяч писем из разных республик и городов. Мой коллега и друг, крупнейший российский от журналистики спец по всем мыслимым чудесам – Игорь Могила эту почту перелопатил и выстроил связно, с учеными видными обстоятельно потолковал.
И наш с Игорем очерк – “Обыкновенное чудо” – напечатал родной казахстанский журнал “Простор”. Очерк, само собой, стал бестселлером.
Еще пару лет после этого, попадая в Москву, я опять и опять шел по этому адресу. Там вскорости осталась одна Таня. Пил с ней чай, долго слушал рассказы. Как съезжались к ним люди под эти окошки. Со всей страны. Они чаще всего упрашивали Барабашку судьбу предсказать, спасти от различных болезней. Кое-кто, правда, дерзко вопил под окошками: “Колись, гадюка, назови цифры выигрыша по “Спортлото!” А потом и вообще все окошки в квартире повыбили.
А Флюзу с Ферузой и Барабашкой купил один шустрый московский тогдашний кооператор. Тот самый, что на огороде в Эстонии нашел в те же годы осколок “летающей тарелки”. Положил он девчонкам вполне министерское жалование по тем временам, поселил их в двухкомнатную, утыканную сверхчувствительной аппаратурой квартиру.
Таня адрес сказала. Мы с другом Игорем к шести часам утра (чтоб с гарантией кто-то был дома), взяв на всяческий случай знакомого милиционера из МУРа, поехали. Долго стояли под дверью. Звонили, стучали, себя называли в замочную скважину. Но не открыл нам никто.
— Шеф того кооператива какие-то тесты составил, один на один с Барабашкой беседует и заснял его видеокамерой. Вроде облачка он получился, — Таня вдруг почему-то всхлипнула…
Вот, собственно, все. Хотя… Среди писем, что хлынули как ответы на мой репортаж из разных концов страны, было сразу четыре особенных. Разумеется, не сговариваясь меж собой, написали из Горького, из Молдавии, из Хабаровска и из деревеньки одной, как видели разные люди и в разных местах абсолютно похожее существо. Как раз точно такое, каким мне Барабашка себя описал.
В общем, славно, что он тогда не явился нам в кухне…
Время шло. И впервые в истории возбудили все в той же Москве уголовное дело о полтергейсте. Умный следователь хорошо с этим делом работал. Но все же его прекратил, резюмировав так: “Нам встретилось явление реальное, но мало изученное и нынешнему уровню наших знаний неподвластное”.
Появилось и 20 серьезных гипотез о полтергейсте. Барабашку пытались вычислить в параллельных мирах, в незнакомой цивилизации, в сложной психике человека…
Когда журналистов опять упрекают то в поиске “жареных фактов”, то в ловле сенсаций, я всегда вспоминаю свой собственный разговор с невидимкой. И оппонентам отвечаю так: любые факты “жарит” жизнь сама. И так талантливо порой ей удается это…