Репе Генон
Глава из книги “Царство количества и знаки времени”
В этом пункте нашего изложения было бы небесполезно сделать хотя бы в самом общем виде несколько замечаний по весьма специфическому вопросу. В нем содержится поразительный пример того, к чему приводит концепция “обыденной жизни” и в то же время превосходно “иллюстрируется”, как эта концепция связана с сугубо количественными мировоззренческими ориентациями. Речь идет о деньгах. Если придерживаться сугубо “экономической” точки зрения в нынешнем
понимании слова, то кажется, что весь вопрос целиком относится к “царству количества”. В этом плане деньги играют в современном обществе хорошо всем нам известную главенствующую роль; истина же состоит в том, что сама “экономическая” точка зрения и исключительно количественная концепция денег, неотделимая от этого экономизма, есть следствие сравнительно недавней деградации. В действительности, с момента возникновения и на протяжении долгой истории деньги имели совершенно другую природу, и их ценность принадлежала к сфере качества, как бы это. не казалось удивительным общей массе наших современников.Весьма нетрудно заметить, если есть, как говорится “глаза, чтобы видеть”, что древние монеты буквально покрыты традиционными символами, среди которых встречаются и весьма глубокие; так, особо отмечено, что у кельтов символы, фигурирующие на монетах, могут быть истолкованы лишь в соотнесении с доктринальными знаниями, которыми владела каста друидов, что свидетельствует о прямом вмешательстве последних в данную область; разумеется, то, что верно в отношении кельтов, равно справедливо и в отношении к других народов древ-ности (с учетом особенностей различных традиционных структур общества. Это точно согласуется с отсутствием профанического подхода в строго традиционных цивилизациях; деньги, там. где они существовали, не могли быть профанической вещью, в которую они превратились позднее; иначе нельзя было бы объяснить вмешательство в эту сферу духовного авторитета, не имеющего ничего общего с профанизмом
, и нельзя было бы понять, почему самые разные традиции говорят о деньгах, как о чем-то наполненном “духовным влиянием”, которое эффективно проявляется через символы, используя их как свою нормальную “опору”? Добавим, что вплоть до очень недавних времен можно было обнаружить последние отголоски этих представлений в наличии специальных денег религиозного назначения, у которых, конечно, не осталось собственно символической ценности, но которые тем не менее являлись как бы напоминанием о более или менее непонятой традиционной идее; после того, однако, как в некоторых странах эти деньги были отнесены к сугубо финансовому плану, они в конце концов исчезли полностью. Действительно, для их существования больше не было основания там, где деньги окончательно превратились в некий знак исключительно “материального” и количественного порядка.’Контроль духовного авторитета над сферой денег, в какой бы форме он ни осуществлялся, не является чем-то свойственным лишь древности. В самом западном мире можно найти указания, что этот контроль сохранялся до конца Средних Веков, т.е. до тех пор, пока Запад еще обладал традиционной цивилизацией. Иначе нельзя объяснить, почему некоторые суверены в эту эпоху были обвинены в “искажении денег”; если их современники вменяли, им это в преступление, то отсюда следует, что «они не располагали свободой менять пробу в монетах, и, что, изменяя ее по своей инициативе, они превышали права, признанные за мирской властью.
2 В любом другом случае подобное обвинение было бы очевидно лишено смысла. Проба монеты имела бы лишь условное значение, и в конечном счете было бы неважно, чеканится ли она из какого-то определенного металла, или вообще заменена бумажными деньгами, как это по большей части произошло в наши дни; это не помешало бы деньгам иметь совершенно ту же “материальную” функцию. Было, следовательно, нечто другое — высшего порядка, ибо только в таком случае упомянутое искажение могло иметь характер тяжкого преступления, способного нарушить даже устойчивость королевской власти: ведь, поступая так, последняя узурпировала прерогативы духовного авторитета — единственного подлинного источника законности; именно эти факты, непонятые современными историками, четко указывают на неведомые сегодня стороны денежного вопроса в Средневековье и в древности.Здесь произошло то, что вообще случается со всеми вещами, играющими ту или иную роль в человеческом существовании: эти вещи лишаются мало по малу своего сакрального или традиционного характера и, таким образом, само существование становится совершенно профаническим и в итоге оказывается сведенным к низкой посредственности “обыденной жизни”, каковая и явлена нам сегодня. В то же время пример денег хорошо показывает, что эта профани-зация осуществляется, главным образом, как сведение всего к исключительно количественному аспекту; действительно, ведь теперь уже трудно представить, чтобы деньги могли быть чем-то кроме выражения простого и чистого количества; но если здесь это особенно четко видно благодаря завершенности процесса, это не
значит, что нет других примеров, как человеческая жизнь замыкается в убожестве профанического сознания.То, что мы говорили о преимущественно количественном характере современной промышленности и всего с нею связанного позволяет в достаточной степени это понять: постоянно окружая человека индустриальной продукцией, не давая ему видеть ничего другого (иначе как в музеях, где он встречается с “достопримечательностями”, не связанными “реально” с его жизнью и соответственно не влияющими на нее) его поистине вынуждают замкнуться в тесных рамках “обыденной жизни”, как в глухой тюрьме. В традиционной же цивилизации напротив всякий предмет, помимо своего непосредственного назначения, должен был в любой момент действительного использования (а не любования, которым занимаются современные люди по отношению к так называемым “предметам искусства”) служить посредником между индивидуумом и чем-то большим, чем физический мир и помогать каждому подняться на более высокий уровень в меру своих способностей.
3 Какая бездна между этими двумя подходами к жизни! Это вырождение качества во всех вещах тесно связано с дегенерацией денег: в обыденной жизни объект “оценивается” по своей стоимости, которая в свою очередь понимается просто как цифра, нумерическая фиксация некой денежной суммы. Действительно, у большинства наших современников всякое суждение о предмете базируется почти исключительно на том, сколько он стоит. Мы подчеркнули слово” оценивается” из-за двойственности его значения, как качественного, так и количественного; сегодня первое из этих значений утрачено (точнее, найден способ сведения качества к количеству). В результате не только предмет “оценивается” по своей стоимости, но и человек по своему достатку.4 Тоже самое произошло вполне естественно со словом ценность, и отметим, кстати, что на этом строится любопытное заблуждение некоторых новейших философов, которые даже изобрели, чтобы охарактеризовать свои теории, выражение “философия ценностей”; в основе их мыслей лежит представление, что все, что угодно, может быть помыслено количественно и выражено в числе; “морализм”, которым они, главным образом, озабочены, оказывается прямо связанным с количественным подходом.5Возвращаясь к конкретному вопросу денег, нужно добавить, что в этом отношении случился примечательный феномен: как только деньги потеряли всякую гарантию высшего порядка, само их количественное достоинство или, как выражаются экономисты на своем жаргоне, “покупательная способность” беспрерывно уменьшается; можно представить, в некой перспективе, которая становится все ближе, как деньги потеряют всякий смысл, даже самый “практический” и “материальный” и им придется исчезнуть из жизни людей. Такой странный поворот дела не трудно, однако, понять из наших предыдущих объяснений: поскольку чистое количество находится ниже сферы существования, доведение количественного фактора до крайности, как в случае денег, приводит к совершенному исчезновению. Отсюда ясно, что безопасность “обыденной жизни” есть в действительности нечто весьма хрупкое, и мы увидим в последствии, что эта обыденная жизнь уязвима во многих других отношениях; вывод же из всего этого определенно остается все тем же: тенденция к чистому количеству, захватившая людей и вещи, может завершиться лишь окончательным уничтожением нынешнего мира
./— Речь идет, по видимому, об особом роде бумажных денег, распространенных в Китае и других странах конфуцианской культуры, которые предназначались для посылки покойным родственникам на тот свет. Они покупались за обычные деньги и ритуально сжигались в поминальный день. (прим. пер.)
2— См. “Духовные, авторитеты и мирская власть”, где мы более подробно обращаемся к примеру Филиппа Красивого и предполагаем возможность тесной связи между разгромом ордена Храма и искажением денег. Это будет легко понять, если допустить, как по меньшей мере весьма вероятное, что орден Храма имел среди прочих функций осуществление духовного контроля в этой области; не будем останавливаться на этом подробнее, но напомним, что по нашим оценкам именно в этот момент возник сдвиг, определивший современность.
3 — За эту тему можно ознакомиться с многочисленными исследованиями А. К. Кумарасвами, который подробно разработал ее во всех аспектах.
4— Американцы в этом плане зашли так далеко, что говорят обычно о ком-либо: такой-то “споит” столько-то, имея в виду размер денежного состояния; они говорят также, что человек не преуспел в своих делах, но что он “стал успехом”, иными словами, они полностью отождествляют индивидуума с его финансовыми достижениями!
5—Эта связь, между прочим, не так уж нова. Она восходит к так называемой “моральной арифметике” Бентама, которая датируется концом XVIII века. На этих примерах очевидно также настоящее вырождение языка, которое либо сопровождает, либо следует за упадком всего остального; поистине, миру, где изощряются все свести к количеству, соответствует язык, способный передавать только количественные понятия.