С появлением демократии на просторах бывшего коммунистического государства население мгновенно начало вооружаться. На “черном рынке” появились пистолеты, гранаты, автоматы. Умельцы переделывали газовые “пушки” в боевые и охотничьи ружья в обрезы. Органы правопорядка ничего не могли поделать со стихийной мобилизацией граждан, а кое-кто даже начал зарабатывать на этом, снабжая народ табельными Макаровыми или Калашами. Высокое начальство закрывало на это глаза – оно успешно торговало с террористическими странами “списанной” боевой техникой.
Позже “черный” рынок оружия структуризовался, приобрел организованность. Оружие продавалось и покупалось почти легально. Полицейская махина стала успешно торговать разрешениями на приобретение и ношение огнестрельных игрушек.
Но поначалу оружие можно было достать где угодно. Поэтому обычные дворовые и межрайонные разборки превратились в локальные вооруженные конфликты, а то и в затяжные войны. Районы гетто, где представители закона не имели никакого веса, щедро умылись кровью.
Находка
Толстый ждал Корейца, сидя на лавочке перед подъездом своего дома и лузгая семечки. Кореец – Михаил Борисович Ли по паспорту, полученному позавчера в паспортном отделе местного РОВД, — как всегда опаздывал. Впрочем, Толстый или Аничкин Виталий Иванович – паспорт был получен двумя месяцами раньше – не особо переживал. Первый урок – анатомия. Анатомичка – придурковатая училка с бутылочными стеклами в толстой оправе на носу и в вечном фиолетовом свитере поверх длинной коричневой юбки – учеников своих никогда не запоминала, не отмечала, кто присутствует на уроке, а кто нет. Тем более что Толстый и Кореец ходили у нее в отличниках – они как-то помогли Тамаре Алексеевне (так звали анатомичку) прибраться в подсобке, учительница, как ни странно, добро запомнила и теперь исправно ставила Аничкину и Ли пятерки. Так что на первый урок можно не идти – а взамен подождать учеников младших классов в школьном дворе и посшибать с них деньги на косячок или на чек героина. Колоться пацаны не кололись – так, нюхали изредка.
В том, что мелкота послушно расстанется с деньгами, Толстый не сомневался. Кому охота потом в больнице валяться с челюстью или с ребрами сломанными? Правильно, никому, тем более что за примерами далеко ходить не стоит – вон, год назад Аблай из восьмого “Д” попробовал залупаться. Толстый с Корейцем так обработали пацана, что он несколько месяцев кушал только кашку или супчики жиденькие, а зрение на одном глазу на девяносто процентов ухудшилось. Мамаша его потом в школу приходила, разборки устраивала – так никто и не сказал, что за ребята Аблая оприходовали. Покричала, покричала да и ушла ни с чем. Аблайчик же теперь ходит тише воды, ниже травы, да каждую неделю по полтиннику только что появившихся в обиходе новых тенге друзьям отстегивает – уважает, значит.
Вот наконец появился Кореец – заспанный, непричесанный, помятый. Вчера друзья от души прибалдели — коробок анаши приговорили вечером, потом еще у одного наркота героин забрали. Наркот, конечно, сопротивлялся, покуда Толстый его обрезком трубы не ушатал. Потом Кореец обшмонал карманы наркота, достал чек героина и стольник тенге. Стольник друзья оставили на сегодня, а полчека героина снюхали тут же. Толстый вспомнил о героине, и мысли его потекли в совсем уж приятном направлении.
Друзья поздоровались, Кореец присел на скамейку рядышком с Толстым.
— Че так поздно, Кореец? Я тебя уже час здесь жду…
— Задержался, братан. Пошли со мной, дело есть.
— Куда?
— Пошли…
Кореец быстро стрельнул глазами по сторонам, потом вороватой походкой направился в соседний двор. Толстому ничего не оставалось, как следовать за другом.
— Кореец, бля, куда мы идем? – не выдержал Толстый.
— Уже пришли, — остановился Кореец возле старого дырявого сарая. Запустил руку в щель, долго шарил там, наконец рука появилась с каким-то тряпичным свертком. От свертка пахло машинным маслом. Толстый развернул тряпки, и на свет показался пистолет “Макаров”. Солнечный лучик пробежал по вороненой стали, перепрыгнул на рукоять, поплясал немного на табличке “Лейтенанту милиции ….”, попытался прочесть фамилию, не смог и обиженно потух.
— Там полный магазин, — шепотом сообщил Кореец, — вчера проверил.
— Чей он? – тоже перешел на шепот Толстый.
— Помнишь, неделю назад мента завалили на районе. Пушка – его. Мне сегодня Тютя звонил, рассказал…
— Так он паленый, мож, лучше не брать, — но Толстый уже ни за что не согласился бы оставить пистолет.
— Кто сдаст? А с ним мы спокойно кого угодно зашмонаем…
И пистолет утонул в кармане куртки Толстого. Друзья пошли в школу.
В школе
Обосновались Толстый и Кореец на “пятачке” во дворе дома, который примыкал к школьному двору. Здесь постоянно тусовались их приятели с Коробки (так назывался район парка, к которому относилась школа). Очень удобно отлавливать потенциальных жертв и трясти с них наличные. Если жертва отказывалась платить, ее тащили в подъезд дома, где в средствах выбивания денег не церемонились. Били вдвоем, втроем, вчетвером. Били ногами и руками. Но вначале жертву запугивали ложными замахами, легкими тычками под ребра, толчками. Толстый особенно любил хватать жертву за горло и приподнимать над землей, делая при этом бешеные глаза, будто и впрямь собирался задушить. Одноклассник Корейца и Толстого Мишка Бурсаков по прозвищу Бура или Баурсак (второе погоняло он ненавидел и постоянно дрался с теми, кто называл его так) кентовался с авторитетами на Коробке, те через него постоянно приказывали собирать нагрев на зону – деньгами, чаем, папиросами или сахаром. Расплачивались все школьники старших классов – недовольные обрабатывались в подъезде или в школьных сортирах. Расправлялся с ними Бура и его приятель Лома – Серега Ломакин, кент и сосед по дому Бурсакова.
Впрочем, был случай, когда произошел бунт на корабле. Случилась история в прошлом году, в начале зимы — Кореец с Толстым тогда были еще десятиклассниками. Группа учеников девятого класса “А” отказалась от уплаты “налогов” — нагрев не собирали, денег десятому “Г” — Толстому, Корейцу, Буре и прочим – не платили. Их решили примерно наказать. Зимним утром отловили спешащего на первый урок Юрку Грачева.
— Че не здороваешься?… — хмуро поинтересовался Толстый.
— Здравствуй, — сказал Грачев, однако руки подавать не спешил.
— Где деньги? – встрял Бура.
— Дома, — спокойно ответил Юра.
— И хули дома? Забыл, что ли? – это уже Кореец подал голос.
— Не забыл – не взял просто.
— Щас ты пойдешь за ними и принесешь сюда, — Толстый начал заводиться, — и уже не полтинник, сука, а “бумагу”. Понял?
— Не. Не понял, — ответил Юрка и тут же без замаха врезал Толстому в челюсть. У Толстого от неожиданной боли потемнело в глазах. Он отступил назад, а Юрка тут же нанес удар номер два – в горло Толстому. Пацаны растерянно наблюдали за происходящим – они привыкли к повиновению, поэтому то, что случилось сейчас, выбило из привычной колеи. Юрка тем временем нанес третий удар – Толстый почувствовал, что в носу что-то хрустнуло и ощутил соленый привкус крови во рту. Он упал. Юрка прыгнул на него сверху, начал бить его по лицу. Толстый лишь неумело уворачивался. Наконец Кореец очнулся от оцепенения, одним пинком сбросил Юрку с Толстого, начал месить его ногами. Тут и Бура с Ломом подоспели. Юрка извивался, кутаясь в пуховик, закрывая руками голову. Впрочем, били его не в полную силу – десятиклассники еще не оправились от шока. Воспользовавшись паузой, Юрка вскочил, саданул локтем Корейца по носу и бросился в школу.
Через два часа, оправившись от ударов, Толстый потребовал мести. Одноклассники его поддержали, и все вместе отправились на поиски бунтаря. На перемене Юрку затащили в сортир. И только Толстый приступил к экзекуции, как в туалет ворвались одноклассники Грачева – Баха, Рус и Леха, вооруженные дубинками, которые друзья соорудили накануне бунта, открутив тяжелые ножки Бахиного кресла. Толстый получил по черепу от Бахыта, Корейцу досталось по носу от Рустема, Лешка свалил Лома ударом по шее, а Юрка врезал в пах растерявшемуся Буре. Великолепная четверка покинула поле боя победителями.
Для разборок Бура притащил парней с Коробки. На следующий день четверку девятиклассников отловили после уроков и отвели в парк, где должно было состояться толковище. Районовские старшаки, приглашенные Бурой, решили разобраться в проблеме по-людски, как на зоне принято. Поэтому просто предложили Юрке сойтись раз на раз с Толстым. Юрка был не против, а вот Толстый струхнул. Признал, что нет у него никаких претензий к девятикласснику, пожал ему руку. С тех пор Юрка Грачев, Бахыт Жанабаев, Рустем Канапьянов и Лешка Устиненко учились спокойно. Малолетние рэкетиры просто не обращали на них внимания.
Итак, Кореец с Толстым сидели на скамейке и ловили кайф. Остатки героина они снюхали в подъезде, теперь же тихо балдели. На перемене на пятачок пришли Бура с Ломой. Одноклассники поздоровались, закурили. Подошли курящие девчонки из их класса, задымили дамские сигаретки. Толстый тут же начал лапать Светку Старовольцеву, с которой у них была “любовь”. Светка вяло сопротивлялась, визгливо смеясь. Наконец прозвенел звонок, девчонки упорхнули на историю. Пацаны остались. Толстый, нервно оглядываясь, вытянул из кармана “пушку”. Бурсаков и Ломакин восхищенно полюбовались вороненой сталью, пощупали рукоятку. Кореец заявил, что пушку они с Толстым купили по случаю. Ломакин завистливо вздохнул:
— Надо бы тоже приобрести…
Потом Бура сбегал за анашой – ее продавал в том же доме, во дворе которого сидели пацаны, знакомый барыга. Пацаны сноровисто забили два косяка, пустили их порхать по кругу. Только кончились мастырки, как в школьном дворе появился Аблай – тот самый восьмиклассник, который по милости Толстого и Корейца стал глазным инвалидом. Аблай был со своей одноклассницей Таней – обладательницей небесно-синих глаз.
— Эй, фуфел, иди сюда! – заорал Толстый…
Девятиклассник
Аблай Молдагалиев всегда был смышленым мальчиком. Если бы не стычка (избиение, Аблай, позорное избиение) с Корейцем и Толстым, Аблай перешел бы в девятый отличником. Но, валяясь в больнице, он многое упустил из школьной программы. Нагонять пришлось летом. Впрочем, за два месяца дополнительных занятий он наверстал упущенное, осенью сдал экзамены. Но не это волновало сейчас развивающуюся подростковую душу. Первая любовь проклюнулась в почти ослепшем на один глаз мальчике. Когда после полугодичного перерыва он вернулся в школу, то первой, кого встретил Аблай – была Таня Полетаева. Раньше Аблай не обращал на нее внимания – как, впрочем, и на других девчонок в классе. Но этот случай, эта драка – что-то изменилось в самом Молдагалиеве. Поэтому, увидев Таню, Аблай подумал, что это самая прекрасная девчонка в мире. Таня о чем-то спрашивала его, он что-то отвечал – наверняка невпопад, потому что Таня сначала хмурилась озабоченно, потом начала смеяться, думая, что Аблай шутит – все это время девятиклассник как заклинание повторял про себя: “Она – самая прекрасная в мире…”. Потом в класс ворвались дэшники, закружился вокруг Аблая хоровод лиц, вопросов, сочувствий. Потом были уроки, после которых Аблай (неожиданно для самого себя) навязался к Тане в провожатые. И на следующий день. И на следующий. Потом были летние каникулы, ребята не виделись. А первого сентября на линейке встретились, и нежность к Тане, оказывается, никуда не делась. Таня, как показалось Аблаю, тоже была рада его видеть.
Детская любовь неприхотлива. Аблаю достаточно было просто быть рядом с Таней, помогать делать ей уроки, провожать до дома, беседовать о пустяках. Он стал частым гостем у Тани. Все было бы хорошо – но существовали еще Кореец, Толстый и другие. Они вымогали у Аблая деньги, заставляли унижаться, прибегать к ним по первому зову. Аблай ненавидел себя за то, что покорно подчиняется грубой силе, но поделать ничего не мог. Память о побоях еще свежа была в нем, да и ослепший глаз постоянно напоминал о том, что случилось в восьмом классе. Приходилось платить, унижаться и терпеть все это. Всего лишь один год остался – уговаривал себя Аблай. Потом они закончат школу, уйдут. Он терпел, из последних сил подавляя гордость, желание дать сдачи, презрение к самому себе.
Сегодня уроки закончились раньше. Тамара Степановна, учительница русского и литературы, заболела – сразу два урока пропали. Аблай, как обычно, отправился провожать Таню. И вдруг – протяжный свист и крик:
— Эй, фуфел, иди сюда!
— Надо подойти, поздороваться
, — сказал Аблай Тане. – Иди, я тебя догоню.— Ладно, я на остановке буду, куплю “Орбит” в “комке”…
Аблай поплелся к скамейке.
— Ты че, сучонок? Как только я тебя позвал, ты уже здесь должен быть, — язык у Толстого заплетался, одну руку он держал в кармане, другой схватил Аблая за воротник. Аблай молчал – да и что он мог сказать.
— Язык проглотил? Как надо обращаться к старшим? Тебя в школе чему учат? – Бура ткнул Аблая кулаком под ребра.
— Он, бля, мне сейчас ноги лизать будет, — объявил Толстый и достал из кармана Макаров. – Да, сучонок, будешь?
— Что я тебе сделал, Виталя? – слезы брызнули из глаз Аблая. Толстый лениво отвесил мальчику пощечину.
— Не реви, сучонок. Оближешь мне ноги – отпущу… Ну! – Толстый толкнул Аблая, девятиклассник упал. – Лижи, или, бля буду, бошку прострелю…
…Вечером Аблай, душа в себе слезы, вспоминал пережитое. Как подполз на коленях к Толстому, как облизал языком его грязный кроссовок. И комок вставал в горле. Горький такой комок, грозящий прорваться рыданиями. “Если бы у меня было оружие”, — думал Аблай. И вдруг его осенило. Аблай быстро оделся и выбежал на улицу. Никто не остановил его – мать работала в ночную смену в больнице, отец был в командировке. Аблай пересек двор. Напротив их дома раньше был пустырь, который как-то превратился в котлован. Когда огромные экскаваторы завершили свое дело, на их месте появились подъемные краны. Закипела стройка. Поползли вверх этажи, но вдруг стройку заморозили. Исчезли краны, оставив после себя груды битого кирпича и остов будущей пятиэтажки, напоминающий скелет динозавра. Там, в этом скелете, играли мальчишки, носясь по недостроенным этажам, перепрыгивая с балкона на балкон. Там же было множество тайников. Кто-то прятал там анашу, героин, а кто-то – оружие. Вчера Аблай видел, как двое мужиков из соседнего дома притащили на стройку огромный ящик. Один шипел на другого, чтобы был осторожней – иначе рванет.
Аблай быстро определил место, где мужики залезли в подвал недостроя. Да и чего там определять, когда место было как раз напротив Аблаевского балкона. Девятиклассник постоял в нерешительности, потом бросился внутрь “динозавра”, как в омут…
Граната
…- Ну, фуфел, че пришел, будешь мне опять ноги лизать? Или, может, отсосать хочешь? – Толстый с Корейцем рассмеялись, глядя на щуплого девятиклассника с опухшими глазами.
— Нет, Толстый, я не буду лизать тебе ноги. Никогда…
— Ты кого толстым назвал, бляденыш. Ты мне сейчас…- и Толстый осекся, потому что Аблай вынул из кармана куртки гранату и выдернул чеку. Граната выпала у мальчика из рук и покатилась к грязным кроссовкам Толстого. На одном из них, показалось Аблаю, был виден след от его языка. Больше Аблай не успел ничего подумать – раздался мощный взрыв. Тела одиннадцатиклассников и девятиклассника разорвало в клочья. Около подъезда дома упал покореженный Макаров. Солнечный зайчик прыгнул на вороненый ствол и порезался о железный заусенец. И только после этого раздался истошный женский вопль…
Неизвестно, кем бы стали Аблай, Толстый и Кореец в будущем. Какими путями-дорожками пошли бы. Высокую смертность среди детей объясняли тогда – да и сейчас объясняют – неизбежными потерями при переходном периоде. Страна неуверенно шагала навстречу демократии. И никто не задумывался – нужна ли такая демократия, если гибнут дети?