Предисловие
Окраины. Особенность окраинных районов в том, что они существуют вне времени. Большой город развивается, стремясь попасть в ногу со стремительным двадцать первым веком, люди обзаводятся сотовыми, компьютерами, днем и ночью сидят в Интернете, поглощая и распространяя информацию. Жизнь бурлит, кипит, переплескиваясь через край. Но на окраинах время остановилось – или ползет так медленно, что жизнь “денщиков окраин городских” ничуть не изменилась в сравнении с прошлым, двадцатым веком. В этом-то и заключается непередаваемый шарм – в тихих безжизненных улочках, в отсутствии уличных фонарей, в присутствии огромного количества луж (в любое время года). Ты спешишь домой, пытаясь не утонуть в какой-нибудь канаве, вырытой черт знает сколько времени назад – когда в последний раз чинили теплотрассу, да так и не починили, и забыли зарыть или хотели, да местные жители растащили всю глину для хозяйственных нужд. Здесь так редко происходят события – вроде пожара, когда сгорели старые сараи, и пламя было видно аж с больничного городка (а это очень далеко), — что об этих событиях помнят, периодически обсуждают, сидя на почерневших от времени и до блеска отполированных задницами нескольких поколений лавочках.
Но не дайте себя одурачить внешним спокойствием окраины. Надвигается ночь, нет, даже не ночь, а сумерки, когда окружающий мир теряет цвета и оттенки, когда все исчезает за серой пеленой, сливается с ней, становится ею, и на тихих улочках маленького окраинного мирка появляются хищники. Хищником может стать любой даже знакомый вам по лестничной площадке сосед. Двуногие хищники повадками своими напоминают меньших братьев человека. Хищники сбиваются в стаи, причем каждая одинаково готова рвать другой стае глотки или пить с ними водку и курить траву. Хищники садятся на корточки и внимательно следят за дорогой (двором, переулком), куря одну на всех сигарету и выглядывая подходящую жертву. Жертва появляется, но хищники не торопятся нападать. Вначале они подзывают жертву особым свистом или окриком. Если жертва приближается, то хищники понимают, что нарвались на слабую добычу, которая в случае чего не сможет дать сдачи. Хищники окружают жертву, приглядываясь и даже принюхиваясь. Спрашивают о сигаретах, о времени, их уши чутко улавливают малейшие оттенки в голосе предполагаемой жертвы. Убедившись, наконец, что выбранный ими объект неспособен пасть смертью храбрых, хищники стремительно атакуют…
Глава первая, в которой выясняется, как же все-таки
бывает сложно вынести мусор
…- Алмас, вынеси мусор, — растрепанная женщина в мятом халате и стоптанных шлепках колдует на кухне над дымящейся сковородой.
— Ма, ну кто вечером мусор выносит? – молодой человек девятнадцати лет от роду растекся по трехногому креслу и уставился в телевизор. На экране модный в середине девяностых годов прошлого века актер-культурист из Австрии шутя разбрасывал многочисленных врагов, крошил челюсти, взрывал здания и без выражения произносил заученные слова, которые с минутным запозданием переводил гнусавый толмач, безбожно коверкая русский язык.
На кухне раздался грохот, через некоторое время, необходимое для того, чтобы обтереть заляпанные подсолнечным маслом руки и преодолеть небольшой коридорчик из кухни в зал, растрепанная женщина отвесила Алмасу подзатыльник, затем подошла к телевизору и выключила его.
— Мне по дому и так не помогаешь, шляешься целыми днями по улицам, бездельник! Пока мусор не вынесешь, телевизор смотреть не будешь!
— Ладно, — Алмас, в общем-то, и не особо расстраивался по этому поводу. Фильм он видел неоднократно, тем более хотелось покурить, а от матери он скрывал свое пагубное (ну, не то чтобы пагубное, но, скажем так, вредное) пристрастие. Иначе началась бы старая песня на тему: “Я целыми днями на базаре торгую, а ты, бездельник, у меня деньги берешь, и на сигареты тратишь!”. Алмас чмокнул маму в щеку, чтоб не нервничала по пустякам, взял в туалете мусорное ведро, сунул ноги в летние шлепанцы (благо, потертые джинсы в пятнах различного происхождения – от кетчупа до последствий обильных возлияний “Таласом” — и рубашку он снимал только когда ложился ночью спать) и вышел из квартиры.
Из нагрудного кармана рубашки он достал сплющенную “Магну”, порылся в заднем кармане джинсов и извлек оттуда несколько спичинок. О стекло подъездной форточки с третьей попытки зажег спичку, прикурил. Вышел на улицу. Высохшую сигарету Алмас выкурил за три минуты, от бычка прикурил вторую и направился к помойным бакам. Баки стояли посреди двора, поэтому во дворе всегда сохранялась блаженная тишина. Не галдели детишки, не сплетничали старухи, не стучали костями домино бравые пенсионеры. Даже птицы стороной облетали этот двор. Амбре, исходившее от помойки, пробивало любой, даже самый страшный хронический насморк. Окна, выходившие во двор, всегда были наглухо закупорены, однако запах каким-то чудом умудрялся проникать в квартиры и отравлять жизнь их обитателям. Жильцы неоднократно звонили “куда следует” и обивали пороги различных инстанций, однако помойка оставалась на прежнем своем месте.
Алмас вытряхнул ведро рядом с баком, затянулся сигаретой, сбивая гнилой дух, отмахнулся от мух, в несметном количестве пировавших на горе мусора, и услышал тихий посвист. Оглянувшись в поисках источника, Алмас увидел группу ребят, отиравшихся у угла дома. Один из них махал ему рукой. Ребята, точнее, их силуэты – более ничего разглядеть в сумрачной мгле не удавалось – показались Алмасу знакомыми, поэтому он подошел. Ребята оказались и впрямь знакомыми – это были одноклассники Алмаса. Встреча с ними не входила в его планы в ближайшие десять лет.
— И че ты мимо проходишь, не здороваешься? – гнусавым голоском спросил самый низкорослый (Алмасу он едва до груди доставал). Звали низкорослого Марат, и он постоянно комплексовал по поводу своих размеров. Из-за этого неоднократно случались в школе драки между ним и однокашниками. Связываться с Маратом никто не любил, так как старший его брат Бека считался весовым на районе.
— Салам, — Алмас протянул руку, однако Марат ее не пожал.
— Курить есть? – вместо рукопожатия спросил Марат.
— Последняя, — Алмас достал еще одну смятую “Магну”.
— А че так плохо? – задал Марат риторический вопрос, сунув руку в карман. В кармане у Марата был кастет, о чем Алмас, конечно же, не подозревал.
— Да так… — не менее риторически ответил Алмас. И в тот же момент получил кастетом в лоб.
Остальное было как в тумане. Алмас убегал, за ним гнались, Марат орал “Я – маленький?!” и бил кастетом Алмасу в висок, Алмас сидел в квартире своего друга Ромы, одной рукой держа мусорное ведро, а другой пытаясь остановить сочащуюся из ссадины на щеке кровь, голова гудела, гудел Ромка, разговаривая с кем-то по телефону, потом Алмас с Ромкой и еще какими-то парнями из соседнего двора бегали по двору, Алмас бил кого-то мусорным ведром по голове, потом ехал куда-то в машине, поставив ведро на пол между ног, ведро воняло, и эта вонь почему-то успокаивала. А потом была темнота…
Глава вторая, где наглядно доказан вред от распития
спиртных напитков с малознакомыми гражданами
— Ну, поехали…- говоривший это молодой человек лет двадцати одним духом опорожнил содержимое пластикового стаканчика, брезгливо поморщился, заел куском резиновой лепешки. Звали молодого человека Вадимом, и был он студентом одного из алматинских частных вузов, в несметном количестве расплодившихся на территории независимого Казахстана.
— Давай закурим, — предложил собутыльник Вадима, интеллигентного вида парень, облаченный в мятый свитер и мятые же брюки. Интеллегентность собутыльника заключалась в правильных и даже приятных чертах лица, очках в толстой оправе – такие можно было увидеть в фильмах о Шурике – и бородке клинышком. Звали собутыльника Ильясом. Получив утвердительный ответ, Ильяс открыл холодильник, достал оттуда блок дорогих сигарет “Ротманс”, распечатал, извлек пачку, забросил блок обратно в холодильник. Аккуратно снял с пачки обертку, вынул две сигареты, благоухающие приятным ароматом, оставшуюся пачку поставил на прилавок, после чего прикрепил к стеклу надпись “Есть сигареты поштучно”, выполненную на куске картона неумелым каллиграфистом. Как уже, наверное, догадались читатели, местом действия был коммерческий киоск, в народе именуемый комком, представляющий собой железный ящик с окном и двумя небольшими отверстиями – одно в окне – для выдачи товара, и другое в торце ящика – дверь. Внутреннее убранство комка было более чем живописным – заднюю стену занимал топчан, накрытый драными одеялами, на котором человек среднего роста мог разместиться, лишь приняв позу зародыша. Рядом с топчаном стояли деревянные ящики, покрытые газетами годичной давности. На этом импровизированном столе располагался натюрморт, состоящий из наполовину опорожненной бутылки водки “Посольская”, двухдневной свежести лепешки, обломанной с краев, обилия одноразовых стаканчиков и огрызка колбасы. В дальнем от входа углу примостился небольшой холодильник в неработающем состоянии. Холодильник выполнял роль сейфа для хранения товаров массового потребления. Там было все – от шоколада “Виспа” (“Делай с ним, что хочешь”) до презервативов “Вулкан”. Не было в холодильнике только алкоголя. Алкоголь покоился в коробках, коробки эти находились под прилавком, так как лицензии на продажу пользующейся бешеным покупательским спросом продукции у владельца этого и пятка соседних коммерческих киосков не было.
Мы забыли упомянуть еще несколько деталей для завершения описания места действия. На топчане лежало тело, издававшее время от времени булькающие звуки, а в ногах тела стояло мусорное ведро с овальной вмятиной в металлическом боку, наполненное отходами буйного пиршества, окончившегося незадолго до появления Вадима. Сейчас изрядно накачанный Ильяс пил по инерции и из чувства партнерства, которое присуще всем пьющим людям. Вадим же пытался быстрее достичь того состояния, в котором пребывал Ильяс, поэтому бутылка “Посольской”, возвышавшаяся средь объедков и стаканчиков, была не первой. Ее сестры, лишившиеся своего содержимого, нашли пристанище в уже упоминавшемся мусорном ведре.
— Давай выйдем, проветримся, — предложил Ильяс, которого мутило от обилия запахов, носившихся в спертом воздухе комка.
— А это?… — показал глазами на “Посольскую” Вадим.
— С собой возьмем, на улице еще вмажем.
Вадим прихватил бутылку, остатки лепешки, и друзья вышли на улицу. Они зашли за киоск и присели на корточки у весело журчащего арыка. На той стороне арыка под сенью раскидистого дуба стояла лавочка. На лавочке сидели три хмурых мужика и пили пиво.
— Надо было запивон взять и стаканчики, — икнув, сказал Ильяс.
— Да можно и из горла. А запивать вредно – вот закусь, — отозвался Вадим. Ильяс глубоко вздохнул, задержал дыхание и приложился к бутылке. Отпив немного, он сразу же заел лепешкой. Вадим повторил его действия, за исключением того, что глоток он сделал более мощный, нежели Ильяс.
— Да, без запивона никак, — переводя дыхание согласился Вадим. – Эй, мужики, давайте мы с вами водкой поделимся, а вы – пивом! – зычно обратился к обитателям лавочки Вадим.
С пивом водка пошла куда веселей, и через некоторое время Вадим вовсю братался с добрыми мужиками. Мужики, однако, выпив “ерша”, веселей не стали, все так же хмуро поглядывая на Вадима с Ильясом.
— Ты, что ли, хозяин? — кивая на комок, спросил у Ильяса один из них, назвавшийся Раимбеком. Получив утвердительный ответ, Раимбек продолжил, — Давай, мы у тебя в долг возьмем портвейна. Завтра я бабки отдам.
— Не, в долг не отпускаю, — заплетающимся языком проговорил Ильяс. Его вдруг охватила злоба к неизвестным мужикам, вылакавшим всю его водку. Мутные глаза Ильяса сверкнули за стеклами очков. Впрочем, это сверкание в ночной тьме осталось незамеченным.
— Да че ты киксуешь? – подал голос мужик номер два. – Тебе же сказали – завтра утром бабки будут, — и он направился к комку. Ильяс бросился за ним, однако ноги не слушались, поэтому когда Ильяс достиг двери комка, мужик уже вовсю ковырялся в коробках под прилавком.
— Я же сказал, в долг не даю, — Ильяс дернул мужика за плечо. Краем уха он услыхал какую-то возню за дверью, после чего раздался рев Вадима: “Ах ты бля!”. Рев этот придал Ильясу сил, он схватил мужика за шиворот и бросил в дверь. Мужик вывалился на улицу, а в комок, перепрыгнув через него, влетел Вадим. Друзья закрыли дверь на задвижку. Мужики снаружи попинали ее для порядка, потом в отверстии для выдачи товара появилась голова Раимбека. Голова что-то верещала, под правым глазом наливался огромный фингал. Не выдержав этого душераздирающего зрелища, Ильяс брызнул в лицо Раимбеку струей из газового баллончика слезоточивого действия. Раимбек моментально залился слезами, у Вадима и Ильяса защипало в носу. Голова задергалась в отверстии и, обдирая уши, исчезла.
— Кто это такие, бля? – спросил Ильяс Вадима.
— Я думал, это твои знакомые, из “комошников” кто-то, — и Вадим распечатал следующий пузырь “Посольской”…
Глава третья, в которой герои убеждаются,
что родная милиция не всегда бережет
— Ну как, голова не болит? – это было первое, что услышал Алмас, придя в себя. Голова болела, более того – во рту, похоже, ночевала кавалерия вкупе с кошачьим приютом. Оглядевшись, Алмас увидел совершенно незнакомое ему помещение, в котором, кроме него, находились еще два пьяных субъекта. Вопрос задавал очкарик с козлиной бородкой.
— А есть вода? – жалобно спросил Алмас.
— На, — второй, румяный здоровяк, протянул Алмасу початую бутылку “Спрайта”. Холодная сладкая газировка провалилась в глотку Алмаса, как в пещеру, не утолив жажды, однако сбив неприятные последствия присутствия во рту кошек и лошадей.
— Где я? – спросил Алмас.
— В Караганде! – захохотал очкарик, — Ты че, не помнишь ни фига. Вечером ты с Ромкой появился здесь, мы накидались, ты отрубился, Ромка с пацанами уехал.
— А-а, — протянул Алмас. Ничего этого он не помнил. Впрочем, через мгновение ему стало не до воспоминаний. В окошечке показалась голова. Голова имела под глазом фингал, сами же глаза были налиты кровью. Под маленьким носом, похожим на свиной пятачок, скопились засохшие сопли.
— Ильяс, — сказала голова. — Мы к тебе не в претензии. Отдай нам его, голова кивнула на румяного здоровяка, — Мы с ним перетрем кое-что, потом он вернется.
— Пошел на… — и очкарик, которого голова назвала Ильясом, поднял газовый баллончик. Голова, громко матерясь, сгинула.
— Это кто такой был? – спросил Алмас, ничего не поняв в происходящем.
— Мудак один, — ответил румяный здоровяк. — Меня Вадим зовут. Водку будешь?
Ответить Алмас не успел, так как в окошечке вновь появилась голова. Однако уже другая. Голова была женского полу, и при виде ее Ильяс заметно напрягся.
— Ты, Ильяс, сука! – завопила голова. – Бля, у нас из-за тебя проблемы, ты понял! Менты нагрянули, если водку спалят, тебя Ибрагим в куски порвет, понял! Выгоняй этого пидара отсюда!!! – и голова пропала.
— Встряли, — резюмировал этот монолог Ильяс.
— Это кто такая была? – спросил Вадим.
— Начальница моя, бригадирша. Все, накрылась работа…
— Ладно, Илюха, я пойду, — Вадим обреченно шагнул к двери, отодвинул щеколду. Дверь распахнулась, и на пороге появилась обладательница головы.
— Давай, сука, проваливай! – заорала женщина, вытягивая за рукав Вадима. Там, за ее спиной, стояла мрачная толпа. Женщина увидела сидевшего на топчане Алмаса и ткнула в него пальцем, — А это еще кто? Пошел отсюда! Из-за вас, алкашей, одни убытки!
Делать нечего, Алмас сполз с топчана и направился вслед за Вадимом. Мрачная толпа уже окружила нового знакомца Алмаса и прижала к соседнему “комку”. Алмас раздумывал, стоит ли ему встревать в процесс переговоров или лучше двинуть подальше, как вдруг Вадим разбросал окруживших его людей и бросился бежать. Толпа кинулась за ним. Пробегая мимо Алмаса, Вадим крикнул “Беги, дурак!” и исчез в ночи. Алмас бросился за ним, с места развив крейсерскую скорость. Впрочем, пробежал он немного – метров двести. Шлепанец слетел с ноги, зацепившись за торчавший из потрескавшегося асфальта трос. Алмас воспарил над грешной землей, однако опыт воздухоплавания был недолгим, и через несколько волнующих мгновений полета земля приняла Алмаса в свои обьятия. Преследователи протоптались по нему, в горячке погони даже не обратив внимания на лежащего Алмаса, и тоже исчезли в ночи. Алмас на всякий случай полежал минут пять, потом поднялся. Ночная улица была тиха и пустынна, лишь где-то вдали раздавались крики алчущих мести людей.
Место, где очутился Алмас, было незнакомым. Он забрел в какой-то двор, пересек его, выбрался на другую улицу. И нос к носу столкнулся с запыхавшимся Вадимом.
— Ух, еле ушел, — выдохнул Вадим.
— Что это было? – потребовал объяснений Алмас
— Долго объяснять, — отмахнулся Вадим. – Не слышал, кажется, опять они.
Действительно, за углом раздался топот. Вадим приготовился бежать, однако появились не преследователи, а обычный милицейский патруль. Впервые в жизни Алмас почувствовал радость при виде серых мундиров. Он бросился к ним, как к землякам, встретившимся ему после долгих скитаний по чужбине. Патрульные, по всему были видно, тоже обрадовались встрече. Они подбежали к Вадиму и Алмасу и от души врезали обоим дубинками по коленкам.
— Значит, на людей бросаемся, — обратился к охающим парням старший патруля, — Нападение с применением технических средств – это вам десять лет тюрьмы светит.
— Мы не нападали ни на кого! – возмутился Алмас. — Это они на нас напали!
Вадим благоразумно молчал, потирая ушибленную коленку.
— Это ты бабушке своей расскажи. У нас есть заявление от потерпевших… — после этих слов в голове Алмаса сработал какой-то рычажок. Он вспомнил многочисленные телепроповеди пастырей различных сект, которые любила смотреть его мама. Алмас расправил плечи, принял соответствующую горделивую позу, обдал представителей власти перегаром и свойским голосом спросил:
— Товарищи милиционеры, вы в бога верите?
Менты, надо сказать, такого не ожидали. Поэтому даже не нашлись, что ответить. Посчитав, что молчание – знак согласия, Алмас продолжил проповедь:
— Вы какого вероисповедания? Мусульмане, православные, католики, иудеи? Впрочем, не важно. Главное, что вы верите в какую-то высшую силу. Так вот, ради бога, отпустите нас. Мы ни на кого не нападали… — Алмас умолк, с тревогой наблюдая за реакцией патрульных. Только сейчас он понял, какую чушь сморозил. Менты же принялись совещаться. Таких психов им встречать еще не приходилось. У служителей закона сработал инстинкт самосохранения, и они отпустили Вадима и Алмаса на все четыре стороны. Нет, на три, потому что посоветовали парням ни в коем случае не появляться возле киоска Ильяса.
— Ну что, куда двинем? – спросил Вадим Алмаса, когда менты исчезли из поля зрения.
— К Ильясу…
— Придурок, там же эти…
— У меня уважительная причина – я мусорное ведро в комке забыл.
Эпилог
Ранним утром, когда первые лучи солнца окрасили багровым цветом серебряные вершины гор, Алмас выбрался наконец из “комка” Ильяса. Ильяс и Вадим спали сном младенцев – первый, свернувшись калачиком на топчане, второй прямо на грязном полу под прилавком, обнимая коробку “Посольской”. В руке Алмас держал злосчастное мусорное ведро, доверху набитое огрызками, пустыми сигаретными пачками и смятыми пластиковыми стаканчиками. Нагрудный карман рубашки Алмаса оттопыривала пачка “Ротманса”, которой его одарил Ильяс, в кармане джинсов была китайская зажигалка с нарисованным верблюдом, похожим одновременно на бронтозавра и птеродактиля.
В какой точке города он находится, Алмас не имел ни малейшего представления. Он устало брел по пока еще безжизненным улочкам, и бездомные собаки глядели ему вслед. Пройдя насквозь несколько дворов-близнецов, в одном из которых он был облаян злой овчаркой, посаженной на цепь, Алмас почуял вдруг знакомый запах. Определив местоположение источника этого запаха, он двинулся в ту сторону. Через два квартала у Алмаса возникло ощущение, что когда-то в этом месте он был. Завернув во двор, Алмас остановился как вкопанный. Посреди этого двора во всем своем мусорном великолепии стояли помойные баки.
Алмас опорожнил ведро рядом с одним из баков, закурил “Ротманс”, пытаясь сигаретным дымом перебить гнилую вонь помойки, отмахнулся от тучи мух, и медленно побрел домой.
Отворив дверь своим ключом, он на цыпочках вошел в квартиру, скинул шлепанцы, поставил мусорное ведро в туалет, прошел в зал.
— Ты где шлялся, лоботряс?! – растрепанная женщина в мятом халате и стоптанных тапках отвесила Алмасу подзатыльник.
— Тут, недалеко… — буркнул Алмас, уворачиваясь от второго подзатыльника и падая в трехногое кресло. Уже проваливаясь в сон, он услышал, как мама, сдерживая рыданья, говорит:
— Ну когда ты за ум возьмешься, сынок?…