СОЮЗники?

ДЕСЯТЬ лет назад, 29 марта 1994 года, в Москву приехал Нурсултан Назарбаев. Впервые Москва принимала его как главу суверенного государства — с официальным визитом. Высокий гость попросил хозяев организовать встречу с преподавателями и студентами МГУ. Нередко такие встречи заканчиваются вполне традиционно — вручением профессорской мантии, почетного диплома доктора наук и благодарностью растроганного гостя. Однако на этот раз все было не так.

54-ЛЕТНИЙ Назарбаев упруго прошагал к университетской трибуне. О содержании доклада знали только самые близкие помощники. И с первых же слов казахстанского президента стало ясно: его выступление — это нечто большее, чем дежурные призывы к развитию науки, дружбе и сотрудничеству. Это стройная концепция развития стран и народов, и прежде всего — России и Казахстана, которая на много лет вперед может определить отношения двух государств. Пожалуй, впервые тогда прозвучал четкий и ясный ответ на непростой вопрос: как реорганизовать постсоветское пространство? Впервые из уст политика такого уровня люди услышали, что у нового образования могут быть общая столица и парламент, единая валюта, коллективные миротворческие силы и совместные научные программы.

В НАЧАЛЕ XXI века приходится констатировать: все более или менее значительные теории развития общества уже созданы. XVIII век обогатил человечество теорией Адама Смита, девятнадцатый — марксизмом. В двадцатом появились термины “постиндустриальное общество” и “политкорректность”. В этом смысле теория евразийства тоже не вчерашнее открытие. Лев Николаевич Гумилев, философ, историк и этнограф, еще в начале прошлого века провозгласил неоспоримым фактом существование некой суперэтнической общности — славяно-туранской. И, как часто бывает, оказался абсолютно не понятым современниками. Русская православная церковь усмотрела в этом посыле покушение на догмы христианства. Эмигрантская интеллигенция была больше озабочена крушением “единой и неделимой России”.

Не лучшим образом сложились отношения у Льва Николаевича и с официальной советской идеологией. Энциклопедический словарь, изданный в СССР в самую душную пору, в 1983 году, счел возможным уделить несколько строк родителям ученого, но не ему самому. Почему?

На первый взгляд, ответ прост. В “эпоху развитого социализма” на первый план выпячивали столкновения классов, а не человеческую общность людей — духовную, культурологическую, поведенческую. Да, так было. Но это только полуправда. Потому что позже, когда рухнули запреты, и напечатать можно было все, интереса к евразийству тоже не появилось. Каждый начал копаться на собственном национальном огороде. Приникали к корням, вгрызались в толщу веков. Сражались за тени забытых предков. За кости Чингисхана, к примеру. Посмотреть на окружающий мир масштабно, глобально никто не умел. Или не хотел.

Было одно исключение — казахский поэт Олжас Сулейменов. Он задолго до “мартовских тезисов” Назарбаева (надеюсь, что не обижу этим президента) высказал здравую мысль: Русь и Степь не только враждовали — здесь торговали, заводили знакомства, любили и брали в жены “басурманок”. И, конечно, перенимали язык друг друга. В Москве и в Алма-Ате книгу “Аз и Я” продавали по цене в десять номиналов. Но российские профессора, воспитанные в духе традиционного прочтения “Слова о полку Игореве”, потребовали сатисфакции. Тогда в этом смысле вариантов не существовало: жаловались в “ленинский Центральный комитет”. Суслов звонил Кунаеву, метал громы и молнии. Сулейменова пожурили, но на “съедение” Москве не отдали. Хитромудрый Саттар Имашев, секретарь ЦК, подмигивал поэту участливо: “Ты лучше стихи пиши, а?” Таким образом, стихийные евразийские флюиды, пусть и слабые, пронизывали общество и раньше, будоражили его. И все-таки, почему спустя два с половиной года после обретения независимости президент суверенной страны вспомнил об ученом, известном лишь узкому кругу специалистов? Почему он, как опытный художник-реставратор, смахнул пыль со старой фрески?

В БОЛЬШОЙ политике не бывает случайностей. Вспомним, что это было за время — первая половина 90-х.

Границы и таможни располосовали прежде единое государство. Товарооборот Казахстана и России топтался на месте. Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, заключенный в 1992 году, оказался во многом декларативным. Отток русскоязычных граждан принял угрожающий размах и стал напоминать бегство. Не все спокойно было и внутри государства. В Северном Казахстане бузили казаки, а их омские сотоварищи формировали боевые сотни, готовясь пересечь границу. Свое собственное Приднестровье могло возникнуть не только здесь, но и на востоке, и на западе республики. Лишь после долгих и упорных переговоров удалось остудить страсти.

В этом бурном море взаимных претензий и обид надо было увидеть “берег очарованный и очарованную даль”. Евразийство стало таким берегом.

Редкий случай: политик пожинает плоды уже через девять месяцев после того, как обнародовал свою доктрину. Но на этот раз “роды” прошли успешно, а ребенок оказался крепышом. В январе 1995 года Россия, Казахстан и Белоруссия создали Таможенный союз, который позволил начать унификацию тарифов, ослабил таможенный пресс и перевел споры в цивилизованное русло взаимовыгодных экономических отношений. В марте 1996 года к Таможенному союзу присоединилась Киргизия, в феврале 1999 года — Таджикистан. В октябре 2000 года на заседании Межгосударственного совета президенты Белоруссии, Казахстана, Киргизии, России и Таджикистана объявили о создании новой организации — Евразийского экономического сообщества (ЕврАзЭС).

Понятно, что “становым хребтом” и этой организации оставались две страны — Россия и Казахстан. Уже в 1995 году товарооборот между ними был зафиксирован на отметке 3,96 миллиарда долларов США, что составляло 145 процентов по отношению к 1994 году. А в 1996 году он “подрос” еще на 850 миллионов. На встрече в Астане в январе этого года Нурсултан Назарбаев и Владимир Путин договорились довести товарооборот до 10 миллиардов долларов. Казахстан и Россия, которые владеют 47 процентами площади Каспия (общая береговая линия — 54 процента), показали пример того, как надо распоряжаться природными богатствами. Пока соседи торговались да выпрашивали наилучшие условия, две евразийские страны подписали Соглашение о разграничении дна Северного Каспия в целях осуществления суверенных прав на недропользование. Лидеры обеих стран сумели проявить выдержку и спокойствие, не поддались на призывы о сокращении космических программ. Байконур остался, как и задумывалось, космодромом, в не превратился в самое большое на Земле кладбище утраченных иллюзий.

Россия восстановила свое влияние в Центральной Азии, существенно укрепив южный фланг. Экономические инициативы Евразийского сообщества в этом регионе (в частности, строительство целого комплекса электростанций) помогут снизить уровень бедности и, соответственно, градус политической активности агитаторов за создание пресловутого “исламского халифата”.

Казахстан окончательно укрепил свое значение страны, которая играет роль регионального лидера. Слишком уж явный разрыв — в экономических моделях, в реальном уровне жизни соседних стран. Провозглашение евразийства как государственной идеологии позволило сохранить межнациональный и межконфессиональный мир в стране, что, в свою очередь, повысило ее инвестиционную привлекательность.

Заслуга же Назарбаева — в том, что он попытался соединить принципы современной политической и экономической интеграции (аналогии с Европейским союзом более чем очевидные) и весьма экзотичную философско-культурологическую идею начала XX века. Ведь, по сути дела, Лев Гумилев — это Киплинг наоборот. Последний верил, что Восток и Запад не сойдутся и не поймут друг друга никогда.

КАК относился казахстанский президент к собственному выступлению в МГУ? Могу предположить, что делал на него серьезную политическую ставку. Потому что не стал публиковать собственный проект сразу, а взял тайм-аут для осмысления. Целых два месяца. Документ под названием “Евразийский союз государств” был обнародован только 3 июня 1994 года. Такая осмотрительность оказалась не лишней. Взвешенные и продуманные формулировки стали полезными для многих интеграционных инициатив и сообществ, возникавших потом на просторах СНГ.

Но вот что печально: даже теперь евразийский проект смотрится во многом как прекрасная мечта о будущем. Сам ЕАС так и не был создан, а Евразийское экономическое сообщество — всего лишь бледная копия красивой идеи. До сих пор нет парламента Евразийского сообщества, не создан и Межгосударственный исполнительный комитет, как постоянно действующий орган.

И, пожалуй, самое грустное: получение гражданства в соседней стране стало изматывающим и унизительным мероприятием. В евразийском же проекте эта строка звучала почти торжественно. “При изменении страны проживания в рамках ЕАС индивид по желанию автоматически получает гражданство другой страны”.

НЕ СБЫЛОСЬ. Попробуем разобраться, почему. Мне кажется, что и в России, и в Казахстане существует мощное антиинтеграционное лобби. Причем несколько разного характера.

Россия упорно отказывается пропускать через свою территорию товары азиатских участников сообщества по внутренним, российским тарифам. Что сразу делает продукцию казахстанских, киргизских и таджикских предприятий неконкурентоспособной. “Какое же это сообщество”, — возмущаются в Астане, Бишкеке и Душанбе. Но российские железнодорожники сумели убедить свое правительство в том, что переход на единые тарифы чуть ли не поставит отрасль на грань банкротства.

Последний раз на заседании Интеграционного комитета жестко заспорили постоянный представитель Казахстана в Евразийском сообществе Рустам Джиенбаев (он вел заседание) и Виктор Христенко, тогда еще вице-премьер старого российского правительства. Виктор Борисович без особых объяснений отклонил документ, уже подготовленный экспертами и даже завизированный многими министерствами и ведомствами, в том числе и российскими. Джиенбаев, обычно сдержанный и корректный, воскликнул с досадой: “Тогда зачем нам вообще ЕврАзЭС?” После долгих дискуссий решили принять документ в качестве рекомендации.

Что в итоге? Глава ассоциации “Деловой Совет ЕврАзЭС — Казахстан” Марс Уркумбаев рассказывал, что специалисты ассоциации решили проследить: как выживают в Евразийском сообществе те предприятия, которые ориентированы на сотрудничество друг с другом? Тенденции выявились поразительные. В 1992-1995 годах, когда сообщества не было и в помине, из ста фирм и компаний нормально работали десять. В 2000-2003 годах из ста предприятий уцелело только одно. Разумеется, это не означает, что остальные предприятия обанкротились. Они сменили профиль, возможно, нашли других партнеров. Главное — стало невыгодно отправлять свою продукцию соседям.

Под аккомпанемент разговоров о якобы “свободной торговле”, о “едином экономическом пространстве” набирают силу изоляционистские настроения, которые не получают отпора на самом высоком уровне.

ЛЕГКО представить, что главными союзниками Назарбаева в продвижении евразийства могли оказаться те его русскоязычные сограждане, которые выбрали Казахстан для постоянного местожительства. И та часть интеллигенции, которая связывает будущее страны не только с вековыми традициями, но и с европейской культурой. Но на практике все оказалось несколько иначе.

Год назад президент Казахстана приехал в редакцию “Российской газеты”. Нурсултан Абишевич отвечал на вопросы журналистов и расположил их к себе — широтой взглядов, эрудицией, интернационализмом. В конце беседы я спросил его: зачем было переводить делопроизводство в южных областях республики на казахский язык? Неужели трудно напечатать одну и ту же бумажку в двух экземплярах — на русском и казахском? Неужели непонятно, к чему это приведет? Тем более что это нарушение сложившегося статус-кво, когда наряду с государственным языком использовался и официальный — русский.

По лицу президента мелькнула легкая тень, но он тут же широко улыбнулся. “Да что ты, в самом деле? Там уже и русских-то не осталось”.

Он прав. Но что здесь первопричина? Русские уезжают, поскольку испытывают языковой дискомфорт? Или сокращение русских школ и занятий по русскому языку — всего лишь объективная реальность?

Теперь, когда друзья из России спрашивают меня о последствиях нашей, внешне очень доброжелательной, пикировки, я отвечаю, что последствий никаких не было. Если не считать заявления Имангали Тасмагамбетова, нынешнего главы президентской администрации, что к 2008 году все делопроизводство в стране будет переведено на казахский язык.

Казахстан — достаточно демократичная страна для того, чтобы простой журналист мог задать первому лицу государства любой вопрос, не опасаясь за свою жизнь и жизнь своих близких. В Азии это немало. Но ведь мы-то живем в Евразии. Вернее, пытаемся жить. И равняться на общепринятые демократические стандарты. Мне смешно, когда оппозиция разыгрывает “русскую карту”. Но что-то мешает мне и многим моим русским соотечественникам, гражданам Казахстана, сразу и безоговорочно высказать свою точку зрения. По большому счету, суверенный Казахстан в ней не нуждается. И это горько. И, если уж быть до конца откровенным, нерасчетливо. Не потому ли в России довольно сдержанно относятся к евразийской идее? Да и к главе соседнего государства отношение, скажем так, неоднозначное. А Евразийская партия господина Дугина — всего лишь экзотическое украшение российского политического пейзажа.

Означает ли все это, что “доктрина Назарбаева” не выдержала испытания временем и оказалась на обочине политического процесса? Нет и еще раз нет! Идеи, заложенные в ней, я уверен, пригодятся не только сегодняшнему, но и будущему поколению политиков. Возможно, в евразийской модели присутствуют и миф, и мечта. Но в том, что это — объективная реальность, рассчитанная на десятилетия, у меня сомнений нет.