Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли, не долюбив,
Не докурив последней папиросы…
Когда б не бой, не вечные исканья крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,
В столбцах газет, в набросках на холсте…
Николай Майоров
Один из романтиков 20 века французский бард Жак Брель однажды призвал людей увидеть сквозь суету будничных дел и забот “как прекрасна земля”. А еще он просил беречь друг друга, ибо “пелена серых дней” сковывает и давит. Увы, мало кто услышал его, и Брель уехал на Маркизовы острова, где безвременно ушел из жизни. И только потом, словно опомнившись, мир заговорил о потере человека, без которого французское искусство утеряло частичку искренности, тепла и света. Банальная истина: человека признают тогда, когда его нет уже на свете.
Нечто похожее происходит сейчас и с нашим коллегой, товарищем Асхатом Шарипжановым. Когда он был жив, многие его считали смешным, порой нелепым, писали злые оскорбительные комментарии под его публикациями и мало думали о том, какую боль причиняют этим ему – человеку, ранимому и светлому по сути. Странно, но бывавший иногда внешне бестактным Асхат на самом деле всегда оставался таким, каким его воспитали родители и старший брат. При всей эпатажности отдельных его высказываний, пожалуй, никто из близко знавших Асхата не может сказать, что он намеренно мог оскорбить человека. Нет, более того, сказав что-то критическое, обидное, Асхат подходил к человеку и говорил: “Старик, да ладно, не обращай на мои слова внимания, но учти…” И человек буквально таял, и забывал о том, что слышал.
У Асхата была улыбка, которая красила его и смягчала буквально все то, что он говорил. Но при этом Асхат умел всегда сказать человеку прямо в лицо все, что он думает, с чем он не согласен. И это, наверное, было самое привлекательное в нем. А еще он был действительно тактичным и отзывчивым.
Был, какое страшное слово, особенно, если оно о человеке, с которым ты практически каждый день сталкивался, разговаривал, ездил на работу… Больше месяца назад у нас произошел один разговор, который долго крутился у меня в голове. Каюсь, в момент, когда он происходил, мне было и смешно, и обидно. Но Асхат во многом оказался прав тогда. Это был очень личный разговор, но он многое прояснил для меня самой. И еще. Именно этот разговор заставил меня оценить тактичность Асхата, его воспитание (хотя порой он употреблял такие выражения, которые можно было бы считать верхом невоспитанности). И что бы о нем ни говорили недруги, Асхат оказался настоящим журналистом, для которого новизна, новые идеи, новые люди были интереснее всего. Жажда новых ощущений, поиск неведомых путей звали его в дорогу. Недаром в одном из своих стихотворений он написал:
Что за толк — напрасно злиться?
Дай напиться и умыться,
Отдохну, вздремну немного
И опять, опять в дорогу!
Да, наш друг Асхат был поэтом. Мало кто знал, что он писал стихи. В последние годы он забросил поэзию, посчитав ремесло журналиста более важным. Что ж, гены дали о себе знать. Ведь отец Токтархан Шарипжанов и брат Мерхат – люди, которым покорились многие высоты в казахстанской и международной журналистике. Но, пожалуй, никто даже из близко знавших Асхата не мог предположить, что за внешней бравадой, цинизмом скрывается не просто ранимый человек, но и лирик, жаждущий искренности и верности.
А вот стихотворение, которое лучше всего доказывает это:
Давай немного помолчим.
К чему слова? Они приелись.
А в тишине есть тоже прелесть.
Давай немного помолчим…
Я слышал много разных слов:
И тихих, искренних признаний,
И громких лживых обещаний.
Я слышал много разных слов.
Не знаю, может быть, другим
Молчанье кажется гнетущим…
Мы искренни, когда молчим.
И я молчу. Так будет лучше.
… Последние три месяца Асхат как бы парил. Ему многое удавалось. Судьба столкнула его с интересными людьми. Одним из тех, кто в последнее время притягивал Асхата, как магнит, стал Заманбек Нуркадилов. После бесед с ним Асхат возвращался. И каждый раз с восхищением рассказывал о том простом, человечном, что он обнаруживал в человеке, который для некоторых казался мастодонтом. И это особенно трогало, потому что показывало неравнодушие, внимание к людям самого Асхата. Обидно, что на самом взлете, на восхождении к высотам жизнь Асхата так трагически оборвалась. Нелепо это! Обидно… И обидно вдвойне потому, что отдельные люди считали его циничным питбультерьером, готовым вцепиться в глотку по команде. Он же, к счастью, был совсем другим, разным, многогранным. И стихи, подборку которых предлагает “Навигатор”, — лучшее тому доказательство. Хочется надеяться, что он запомнится именно таким: разносторонним и тонкокожим, для которого стала “последней высотой” неутоленная жажда “исканий крутых путей”.