В эти дни, уверен, будет сказано много лестных и вполне заслуженных слов в адрес Герольда Карловича. Полагаю, что особенно много их будет в казахской прессе. (Мы одинаково хорошо умеем делать две вещи: щедро хвалить и наотмашь ругать.) И это логично. Мало кто из ныне живущих сделал столько для казахской литературы, сколько Бельгер-переводчик. Есть расхожая мысль, что переводчики — чужого сада садоводы, чужого леса соловьи. Если с этим соглашаться, то Бельгер — садовод редкостный, бережливый и умелый. Он умеет сделать так, что всякое дерево даст свои плоды. Любой куст зацветет. В его саду плодоносит все.
Но, к счастью, у Бельгера имеется и свой собственный сад. Сотни публицистических статей, очерки, романы, рецензии…
Все это аккуратно собирается в книги и выпускается небольшими тиражами в свет. В них художник размышляет в основном о времени. О себе — не очень много. Больше вскользь. Как о бесплатном приложении к эпохе. Несколько иронично, с грустинкой, но неизменно с откровенной мыслью. И это подкупает.
Между строк — выношенная правда и мудрость.
Не знаю, сможем ли мы нынче взволновать уважаемого, теперь уже аксакала, или хотя бы чем-то удивить. Мне всегда казалось, что наш Гера-ага при всей своей кипучей и разносторонней деятельности внутри себя остается глубоко одиноким и даже замкнутым человеком. А потому его сложно чем-то по-настоящему растормошить. Хотя обычно веселый. Ершистый.
Объяснение тому я искал в той непростой биографии, которую нарисовала ему ленинская национальная политика и сталинское ее воплощение. В этой биографии немало парадоксов. Взять хотя бы один.
В семь лет мальчика Герольда депортируют “на край света” в качестве неблагонадежного элемента, а через 53 года выдают справку о полной политической реабилитации и представляют к ордену “Парасат” под номером один.
Сегодня ему 70. Эти семьдесят вместили в себя и боль потерь, и радость обретений, и вопиющую несправедливость, и запоздалые раскаяния, и постоянный бесконечный труд. И все-таки я считаю, что по натуре своей Бельгер — победитель. Неисправимый оптимист.
Во-первых, он выжил.
Во-вторых, некоторые из маститых его сверстников в шутку называют его “мамбетом”. Скажите, кого еще из инородцев, тем более немцев, могут у нас так окликать? В данном контексте такую метаморфозу лично я воспринимаю как достижение. Дело в том, что Бельгер от долгой жизни среди нас стал казахом больше, чем иные из голубокровных братьев моих здесь. При этом он не был замечен в играх трайбалистов. Что само по себе — случай в определенной степени аномальный.
И, в-третьих, и в-четвертых, и в-пятых, всем, знающим Геру-ага, давно уже ясно, что Бельгер — явление уникальное и совершенно оригинальное в том духовном пространстве, которое мы называем культурой Казахстана. И он занимает в этой ойкумене только одному ему принадлежащее, заработанное великой доблестью место.
Бельгер — отдельно взятое успешное воплощение языковой политики. Когда мы встречаем полноценного двуязычного человека (говорящего и пишущего одинаково свободно), удивляемся неподдельно. В этой связи Бельгер — трехъязычный. Но от этого его не распирает. Как-то все органично и скромно.
В череде тостов, которые прозвучат в эти дни, я бы хотел услышать не просто слова признания и пустой похвалы. Важно во время этого короткого, к сожалению, периода традиционного чапанокрытия помнить, что перед нами Бельгер, а не эстрадная поп-звездень. Ему не нужны все эти лубочные и прочие тюбетеечные карнавалы.
Да, может быть, когда-нибудь улицу в Алматы отберут у какой-нибудь Софьи Ковалевской и отдадут Бельгеру. Ну, возможно, аул Есиль, что на берегу Ишима, назовут аулом Герольда.
Все это — суета. Пыль. И Бельгер знает это лучше нас.
Как это ни банально, но сейчас нужны слова. Настоящие. Добрые. Искренние. Проникновенные. Желательно со смыслом. Художнику слова нужны слова. Не затертые. Ибо он почувствует их сразу и тут же поскучнеет. И важно высказать их сейчас, а не когда-нибудь… потом.
В этих словах нужно признать за ним истинное мужество, поскольку далеко не всякий сможет жить и творить с фантомной болью в сердце по утраченной родине, по ушедшим друзьям и близким, по зыбкой надежде, которая вдруг появлялась за очередным поворотом судьбы, а потом так же неожиданно исчезала.
Надо успеть сказать ему, что все было не зря.
Что во всем был свой смысл. И он победил эту жизнь. И она воздала ему. За правдивость. За несокрушимую веру. За высокий дух. За то, что когда она его била, он не бежал от нее.
В общем, есть что сказать. А это мы умеем. Вернее, умели.
И слава богу, родители Геры-ага прожили довольно долгие жизни. Верю, что по генам это передается. Тем более, слово “геронтология” имеет с именем Бельгера одинаковые корни.
«Мегаполис», №43, 28.10.04.