Раны

Сегодня пью компот.

Гришин, здравствуй, ты вчера стилем легкого пера из моей Алма-Аты пригласил в свою. Просты* мы обычно в дни, когда в жизнь вступаем, и звезда под названием “мечта” оземь бьется, как хрусталь. Жизнь короткая, и плач отнимает, как палач, этот сладкий миг – твой крик не услышит странный мир: хоть чума, он любит пир. Есть тебе, о чем сказать, слог твой мил – звезду собрать сможешь, написав роман, и рассеется туман, и поймешь, как это сладко – освещать всем путь, как Данко. Этого всё будет мало, как сейчас “друзья и баба”**. Человек испорчен так, оттого горит Ирак. Выдумали ведь не мы и любовь, и плод любви, потому их не храним, потому и мир в крови.

*Просты – здесь: бесхитростны, податливы любым течениям.

Война Миров. Выборы Путина и выбор президента

20.03.2024 08:3013143

** “друзья и баба” – А.Гришин, “Молодость гибнет на взлете”.

Его глаза просили прощения, а может, прощались? Ни страха, ни боли не выражали они. Понимал ли он, что через какой-то час все, кто окружил его и исказил лицо от вида лужи крови с поднимающимся паром, узнают о его кончине? О чем думал? Ведь он был в полном сознании. Почему не стонал, не кричал? Только губы старались изобразить улыбку. Медсестра убежала, не сумев помочь врачу уложить его на носилки. Полруки съел станок и только потому, что не были застегнуты рукава рабочего халата.

Время – без пяти восемь. Какая идея заставила тебя раньше начать работу и остаться в памяти 20-летним парнем с извиняющимися огромными черными глазами и улыбкой на бледном лице, полулежащим на полу рядом с окровавленной незаконченной стеллой… Жалость сжала сердца, стонали все – больно, а ты просил прощения взглядом за то, что своей бедой причинил эту боль. Когда же ты уйдешь из памяти, мое сердце уже не такое сильное. Оно не поддается уговорам слез, которые спасительны только для глаз, живо видящих то, что кануло в лета.

Твоя невеста красива и теперь. Я вижу иногда ее с внуком, с твоим внуком, он похож на тебя. Твой сын назвал его твоим именем. Твоя мама умерла очень скоро после тебя, и вы похоронены рядом. Твой сын, никогда не видевший тебя и бабушку, приезжает к вам и подолгу сидит под березкой, своей ровесницей. Твой друг, преуспевающий бизнесмен, построил дом и собрал в нем сирот, потому что это была твоя мечта. Твоя невеста стала его женой, твоего сына он называет своим, твой внук называет его дедом. А я который раз вижу твои протянутые руки и застегиваю рукава нового халата, полученного накануне того далекого дня, где петли изначально делали несвободными для слетающих с блеском пуговиц.

Ее серые чуть раскосые глаза умели говорить. Светло-русые, очень мягкие волосы она подстригала коротко, тонкие розовые губы придавали чертам надменность. Как заразительно она умела хохотать. Но на российские фильмы с трагическим концом лучше с ней не ходить. Последний раз она вышла из кинотеатра с рыданиями, говоря: “Тебе, никогда не жившей в России, этого не понять”. Мне обидно, но я, молча, жалею ее – она недавно оставлена любимым – с высокими идеями парнем. А фильм закончился тем, что двое любящих друг друга людей встретились после разлучившей их войны. Он уже женат и не мог предать свою нелюбимую жену, потому что был человеком чести.

Когда она позвала меня сходить с ней в больницу для прерывания беременности, нам обеим было стыдно. Зачем она об этом сказала мне. Я ехала с ней в автобусе и прятала глаза. Ожидание в цветущем дворе больницы казалось вечностью. Наконец, она вышла бледная и уничтоженная. Слабым голосом сказала: “Пошли”, — и взяла меня под руку. В ее глазах я увидела страдание, боль и ненависть. Вскоре она уехала в Бузулук к маме. Но ее парень поехал за ней, и они, вернувшись, сыграли свадьбу. У них родилась очаровательная дочь. Как-то я беспечно начала говорить: “Зря ты тогда опрометчиво поступила со своим первенцем. Вы все равно поженились”, — и застыла от ее взгляда. Он был холодным, полным ненависти и боли: “Никогда больше, никогда не дотрагивайся до этой моей язвы”. И я почувствовала, как ее рана обожгла меня.

Подарил он жену себе,
А жене сирень по весне.
Завяла сирень через день,
Пожалела жена сирень.

Андрей Андреевич Вознесенский всегда появлялся в своих книгах с ироничными веселыми глазами. Одна из фотографий, на которой на все лицо расплылась довольная улыбка, воспроизводилась мной, когда Караченцов чувственно пел его “Сагу” или сама себе мысленно читала “Ностальгию по настоящему”.

Однажды, впервые войдя в Интернет, решила почитать его последние стихи и встретилась с глазами на снимке, сделанном в честь его 70-летия. Чтобы понять, что со мной, я повернулась к зеркалу за спиной – страдание исказило мое лицо. Зная, с какого года А.А., я все же не представляла его состарившимся. Передо мной встала его книга “Ров”, в которой он описал свое знакомство с Б.Пастернаком, дружбу и прощание с ним. И теперь он старше автора “Доктора Живаго”, поэта живого, не поехавшего за Нобелевской премией, чтобы не быть не пущенным на родину. На нашу вчера еще общую Родину. Я вспомнила Р.Рождественского, который обретал ровную речь при чтении стихов, дрожащий голос чтеца еще здорового Л.Филатова, И.Андронникова в связи с творчеством М.Ю.Лермонтова. Их уже в этом мире с нами нет. Но есть те, кто остался родным в доброй почве азиатских сердец, не признающих границ, и сколько еще осталось биться им в ностальгии по настоящему? Захотел кто-то, объединил народы, другой оторвал их друг от друга, а раны самых чувствительных еще кровоточат. Почему вы, мастера слова, не умеете бороться за то, чтобы любящие могли видеть и слышать вас и не раниться при вашем естественном вместе с ними старении? Они ведь тоже, как Б.Л.Пастернак, не хотели покидать родину, какой бы она ни была, но с вами…

Между морем и сушей скакун
Бьет копытами белую пену.
Точит сердце ветер-колдун
Плачем тихим, что люди все тленны.
То смеется он, точно старик,
В воду всадников окуная,
То обманом, будто затих,
Землю до неба поднимает.
А за тучами солнце с луной,
С расстоянья друг другу кивая,
Огонек над последней звездой
На прощание задувают.
С ветром слившись, со свистом кричим.
Переходим от крика на ржание.
Все смешалось, все мы летим,
Что за тленом – знать бы заранее.

***

Вот тебе и платная физико-математическая гимназия на Раимбека – С.К.

…Русский язык стал для меня родным, потому что на нем меж собой говорили мои родители, они были разной национальности. Но как они изучили его? Их купили за идею. Кнутом и даже пряником достичь того же невозможно, во всяком случае, теперь. Сейчас главный стимул – деньги, еще, может быть, слава. Значит, нужны шумные конкурсы и полезные для языка реалити-шоу. Казахское слово нужно сделать модным, ему необходим продюсер. Это для молодежи, а старшее поколение надо принимать таким, каким его сделала история.

В тридевятом государстве говорил падишах на языке своего народа так сладко, что все наслаждались поэзией его слова, даже когда он отправлял провинившегося подданного на виселицу. Чаще всего несчастными висельниками оказывались те, кто не умел складно на государственном языке выразить ценные для общества мысли и нечаянно пользовался другим наречием. Однажды его визирь в присутствии советников сделал ошибку в произношении всего лишь одного слова. Он был приговорен к казни тут же. Всю ночь падишах не спал, так как не мог отменить устоявшийся изданный им самим же закон. Итак, с мыслями о казни испытанного слуги он оказался на грани сумасшествия. С восходом солнца у правителя носом пошла кровь. Ею на стене он написал послание для себя от имени ангела и по причине нездоровья позвал придворных, чтобы они, обнаружив, прочитали письмо вслух. Его огорчили следующим: “Если будет казнен визирь, назначенный тобой, в свое время Богом поставленным, чтобы правил ты страной этой, то она за богохульство в одну ночь сотрется с лица земли”. Весь народ на коленях умолял своего правителя помиловать визиря. Падишах повиновался, чем всех от мала до велика растрогал, и при жизни был возведен в лики святых, а когда он умер, — так как эликсира вечности еще не существовало, все от горя сделали себе харакири. И море крови унесло в пески эту страну. И море маков там по весне скорбит за зомби-народ.