Дело Маттеотти

* * *

Кризис фашизма начался. И начался в связи со случаем Маттеотти. Случай в одно и то же время неслыханный и ужасный, простой и будничный. Неслыханно и страшно, что в Европе, в стране, которая называет себя матерью права, посреди Рима и посреди белого дня шесть наемников ловят безоружного депутата, секретаря одной из партий, увозят его за город и убивают, а изуродованный труп уничтожают самым свирепым образом. Однако простым и будничным для того, кто живет в Италии, является ныне то, что десяток молодых людей в черных рубахах встречают народного депутата, который им “не соответствует”, и насмерть избивают его. И лишь от случая игры зависит, отделается ли этот попавший в проскрипционные списки депутат долгой потерей сознания и тяжкими телесными повреждениями или же нападение окажется смертоносным. Так были убиты депутаты социалистов Див Ваньо и Пиччинини, так избит руководитель либералов Амендола. Однако зачем перечислять, если мало найдется противников фашистов, которые или на себе, или на своем имуществе не испытали фашистские методы. “Наказание” фашистами исполняется всегда безжалостно, с математической точностью и совершенно современной быстротой. Сам фашистский депутат профессор Мизури, осмелившийся произнести в парламенте речь, содержавшую критику деятельности и методов некоторых фашистских вождей, всего лишь два часа спустя был ужасающе избит стереотипными “неизвестными молодыми людьми”. Чего уж говорить о провинции, где самые неслыханные насилия и частые убийства стали сутью фашизма, постоянным и проверенным методом.

И никогда, почти ни в одном случае виновные не были обнаружены и не понесли наказания.

Благодаря этому порядку вещей складывалась особая психика молодых (да и старых) чернорубашечников. Безнаказанность, существовавшая и при прежних правительствах, когда фашизм был ecclesia militans (собранием солдат (лат.) — редакция), после прихода к власти Муссолини стала абсолютной. И не только это. Кровавое усердие стало награждаться.

С приходом к власти Муссолини появилась целая свора молодых людей из провинции, кандидатов в адвокаты или подчас даже подпоручиков запаса по профессии, которые приобрели заслуги перед фашизмом. Они заняли руководящие места в важнейших министерствах и принялись делить между собой благодеяния власти, которая быстро ударила им в голову. Выдавались высшие ордена и отличия, делились баронские титулы (с помощью определенной таксы!); некоторых из них Муссолини лично женил на дамах высшего света.

А следом за этими молодыми людьми, которые в течение одной ночи приобрели власть и авторитет, поспешила целая стая прихвостней, прислужников и бедных провинциальных родственников. И многие, совсем недавно бывшие общинными чиновниками или секретарями местного отделения фашистской партии в Козенце или где-нибудь в Абруццах, оказались теперь, с моноклем в глазу, руководителями целых департаментов и стали давать понять и почувствовать, что значит власть. Весь этот рой пришельцев в основном принадлежал к военному поколению, выросшему в условиях культа силы, личного подвига, смертельного риска, поколению, видевшему, как убивают, тратят, ломают, но никогда не видевшему, как медленно и с каким трудом созидают и строят, с самоотвержением, без скорого и шумного успеха. Это поколение чрезвычайных мер, чрезвычайных и в положительном и в отрицательном смысле.

Поставленные у власти во имя законности, права и порядка, они должны были начать сознательное применение существующих законов и мудрое введение новых. Вместо этого началось постоянно и предельно отталкивающее смешение волюнтаристских средств и законных мер. Там, где фашистской партии или ее партийным вождям было удобно и выгодно, применялся существующий закон во всей его силе и с санкции государственной власти, а где это не было удобным и возможным, там применялись фашистские методы, существовавшие до прихода их к власти: ужасающее избиение отдельных лиц, разгром имущества, поджоги редакций.

В это неразберихе, естественно, легко могло случиться, что приобрели влияние самые беззастенчивые и самые горластые, самые безответственные элементы с уголовными инстинктами и без всякой идеологии. Таким образом, за очень короткое время появилось то, что сегодня оппозиционная печать открыто называет “banda dei Viminale” (во дворце Виминале располагается министерство внутренних дел, или фашистская охранка).

Вполне естественно, что эти молодые люди с большими титулами и малым опытом, с большой властью и слабо развитым чувством ответственности, опьяненные восторгами общества и печати, не могли, даже если они были лично благородными и порядочными, удержать в узде те мрачные элементы, которые тем больше объединялись вокруг них, чем выше они сами поднимались, и которые становились для них все более необходимыми.

И под сенью неприкосновенного лика Муссолини во имя якобы спасительного фашизма началась беспорядочная погоня за деньгами и почестями, использование своего положения, шантаж предпринимателей, отвратительный канкан выскочек и мошенников.

Однажды вкусив сладость победы и плоды власти, все эти мелкие и крупные лидеры фашизма стали еще более чувствительными к критике и более подозрительными к противникам. А привыкнув к быстрым расправам, лишенные чувства закона и духа закона, они стали, вполне понятно, все чаще использовать уже испытанные жесткие средства, которые были столь увлекающе просты и столь успешны. Вместо того чтобы отвечать на скучные и мелочные интерпелляции социалистов, либералов и им подобных, которых всякий уважающий себя фашист должен презирать как жалкие остатки “ублюдочных времен” до великого 1922 года, Министерство внутренних дел начало организовывать нападения на депутатов, которые с такими запросами выступали и могли выступать. Кровавая фашистская дубинка из помещений партийных организаций перенесена в государственные учреждения и ответственные министерства. А коль скоро уж вступили на этот путь, то остановиться на склоне нелегко. И это она не могла иметь то чувство меры, ту власть над собственными аппетитами и тот трезвый взгляд на вещи, которые дает только трудом и опытом приобретенная культура. Напротив, эта клика нагромождала насилие на насилие, пока, охваченная яростью, не начала, наконец, думать, будто римские площади есть то же самое, что и узенькие улочки их родных городков, в которых взаимно молотят друг друга без суда и свидетелей, будто вся Италия лишь один-единственный фашистский пашалык, а Европа совсем лишена сознания.

Таким образом, дело могло дойти и до убийства депутата Маттеотти. И оно-то явилось той каплей, от которой переполнилась чаша.

День, когда исчез Джакомо Маттеотти, назван “Caporetto fascista”. Этот день вдруг обнаружил кризис фашизма. Поколебались ряды “славных и непобедимых и непобежденных чернорубашечников” Муссолини. Ожили притаившиеся противники, и стали открываться ложные друзья, а между идейными сторонниками вдруг началась суматоха. Зазвучала критика.

Объединенная оппозиция, от коммунистов до клерикалистов, выходит из парламента. В сенате сенатор Альбертини произносит неустрашимую речь, полную обвинений. На Лунгготевере Арнольдо ди Брешиа, где исчез Маттеотти, на стене появляется черный крест; и весь фашистский правящий аппарат, который мог бы ликвидировать видного народного представителя, не имеет силы стереть этот примитивный крест, выведенный дегтем, нарисованный рабочей рукой, и, точно парализованный, вынужден смотреть, как это место становится центром антифашистской Италии.

В зеркале отвергнутого закона отразилось искаженное лицо чернорубашечника – и мир ужаснулся. Робкие позабыли о своем страхе и осторожные – о своей осторожности. Фашизм впервые покачнулся и растерялся. И у самого Муссолини не нашлось силы, чтобы выдержать взгляд вдовы Маттеотти, которая одной-единственной фразой сокрушила “растерянного цезаря”: “Ваше превосходительство, я пришла потребовать у вас тело моего мужа, чтобы омыть его и похоронить”.

И более ничего. Ни слова о материальной компенсации, о помощи, о законе, о наказании. Словно всего этого нельзя ни требовать, ни ожидать от данного правительства, которое помимо желания всех навязало всем и вся свою волю как абсолютный закон и единственную возможность в жизни.

А теперь фашизм вдруг оказался перед законом, над которым он хотел возвыситься, и перед лицом Демократии, которую он сто раз провозглашал мертвой и которая теперь ему мстит. Она здесь, боевая и живая, и шум самых громких фраз не может заставить ее замолчать, подобно тому, как убийцы Маттеотти звуками автомобильных сирен лишь на время сумели заглушить крики своей жертвы…

А г. Муссолини, по крайней мере до сих пор, всегда был хорошим тактиком, обладал даром чувствовать и предвидеть развитие событий. Вероятно, он и теперь не обманывается и делает то, что считает лучшим в интересах его партии. Однако тем самым он одновременно показывает, как далеко стоят он и его партия от нормализации положения и конструктивной работы, о которой он недавно столько говорил.