Конечно, будь в унитарном Казахстане хотя бы 5 млн. культурно-исторических индивидов, таких как немцы — в Германии или японцы — в Японии, то программа вхождения страны в число 50 развитых, а не конкурентоспособных, государств мира была бы блестяще выполнена. Теперь же, в условиях затянувшейся суверенизации, когда казахам не хватает собственного духа, чтобы наполнить им тело, то есть, освоить пространство, считающееся по определению национальным, прежние силовые способы объединения этноса, в том числе и формами неокоммунистической практики, фактически препятствуют обретению этносом новой культурно-цивилизационной идентичности. Поэтому казахам только предстоит стать культурно-исторической нацией, а Казахстану обрести национальную идею и проложить собственный национальный путь развития.
Откуда в Казахстане взяться национализму, если нет даже элементарного прагматизма
В условиях, когда возросший уровень национально-культурной самоидентификации казахов властно диктует необходимость становления казахской государственной национально-культурной идентичности и этнокультурного возрождения этноса в ранг государственной идеологии, а также, на этой основе, открытого идейного противостояния этноса внешней, пусть и исторически комплементарной, культурно цивилизационной идентичности, которая на протяжении последних столетий контролировала и навязывала казахскому этносу чужой, имперский, этнокультурный порядок, в Казахстане, в рядах властной элиты, вряд ли найдется хоть один человек, способный посвятить свою жизнь беззаветному служению идее национально-культурного возрождения. Ведь все нынешние потуги элиты сводятся лишь к имитации национально-культурного диалога в обществе, к игнорированию сути кардинальных путей и встающих в повестку дня национальных проектов, реализация которых способна заложить основы такого цивилизационного развития, которое, по значению, в долгосрочной перспективе сыграют свою непреходящую для казахского народа роль.
Этому способствует и доставшаяся в наследство от “совка” прежняя силовая структура государственности и, соответствующая ей, гражданская идентичность, в основе которой лежит, сформулированное ещё И.Сталиным определение советского народа. Сами по себе, конечно, и структура государственности, и прежняя гражданская идентичность ничего негативного в себе не несут в виду их вторичного по отношению к базису качества. Но, взятые в контексте исторического развития, а более того, общественного прогресса, эти институты явно уступают по своему внутреннему наполнению и функционально новым современным структурам государственности и гражданской идентичности, сложившимся в развитых странах Северной Америки, Европейского Союза и Японии.
Меняя внутреннюю парадигму, США трудно изживают неоконсерватизм, Франция переживает конец эпохи мультикультуралистского модернизма, Англия, Бельгия, Нидерланды полноценно вступили в эпоху полисоциокультуралистского постмодернизма. Япония и Германия полноценно движутся в том же направлении.
Если мультикультурализм как высший принцип социальной жизни общества, основывающегося на естественно-исторически сложившемся многообразии культурных традиций, признает их равноценными, равнозначными и является, поэтому, такой же естественно исторической формой модернистского культурно ориентированного сознания наций и многонациональных гражданских обществ, то полисоциокультурализм – это принцип организации культурно-исторического пространства стран и их блоков вокруг господствующей уже культурно-цивилизационной традиции. Мультикультурализм поэтому выступал в истории субстанциональной основой таких идеологических течений как, с одной стороны, пролетарский интернационализм, а с другой, буржуазный космополитизм. В СССР силовая составляющая мультикультурализма привела к силовой модели объединения этносов и их культур под патронажем одного народа. К чему это привело – всем известно.
В отличие от мультикультурализма, полисоциокультурализм является уже принципом организации постмодернистского культурно цивилизационного сознания и в этом своем качестве он крайне необходим Казахстану как современный принцип организации его культурно-национального пространства.
Ведь, реализации мультикультуралистской традиции модернизма, внешним и скудным выражением которой в советскую эпоху выступал пролетарский интернационализм, в межэтнических отношениях посвящено присутствие (иначе и не скажешь) в политическом пространстве Казахстана детища постсоветской идеологической номенклатуры – Ассамблеи народов Казахстана, не признающей фактически (самим фактом своего названия и функционирования в унитарном государстве!) казахский народ за единую нацию, а остальные этнические группы (какими бы многочисленными они ни были) за диаспоры. В современном мире такое понимание является нонсенсом, ибо тем и отличается модернизм от постмодернизма, например, что не позволяет достигнуть более глубокого и функционально мощного содержания общественных процессов как культурно-национальных на рубеже новой постиндустриальной эры.
Такой, “многовекторно” ориентированный, сегментарный по внутренней структуре и по содержанию гражданского общества, Казахстан, с рыхлой коррумпированной и инертной авторитарной системой государственного управления, представляет собой, по выражению Нурлана Амрекулова, образец конфессионально и этнически расколотой, отчужденной от граждан страны, не имеющей собственной “почвенной” идеологии, системной концепции развития и стратегии ее реализации.
По мнению политолога Аскара Ахмеджанова, наша “страна находится в навязанном движении, а граждане этой страны ищут пророков в чужом отечестве”. “В отсутствие веры в себя, мы, как щепки в потоке истории, не осознаем, что terra incognita расположена под нашими ногами, что мы — целая страна”, “мы не понимаем, что находимся на судне, что оно движется и что есть маяки”. “У нас некроз новой ткани. Новая ткань должна жить по новым законам. Старые ткани не дают новой поросли развиться”.
В этих условиях, постмодернистская ориентация культуры как система современных этнических ценностей не может пробиться через такую, доставшуюся в наследство от “совка”, конфигурацию этно-социального взаимодействия, не позволяющую выделить базисную казахскую основу общественно-исторического развития страны. Как результат, отдельными авторами решением русского вопроса в Казахстане (такое возможно только у нас, к сожалению) провозглашается создание Казахстанской Федерации (!), а Северный Казахстан называется “естественным и органическим” (!) продолжением России.
Более того, политическим циником и комиком, заместителем спикера Государственной Думы России, между прочим, В.Жириновским, вслед за А.Солженицыным, который на самом деле является обыкновенным русским писателем, разделяющим имперские устремления господствующей в России идеологемы, вообще отрицается историческое прошлое и настоящее Казахстана.
Спрашивается, доколе?
Нескромный космополитизм совка
Частью господствующей казахской русскоязычной элиты при поддержке некоторых деятелей литературы и искусства, обласканных в советское время Москвой и потому считающихся богемой, весьма активно проповедуется мысль о том, что в основе “национальной идеи все-таки должен лежать интернационализм” (?!), что “казахский язык нуждается в помощи русского языка” и, мол, без него развиваться не сможет. Иллюзии того же О.Сулейменова, проистекающие из узкого и недальновидного понимания национально-культурной ситуации, формируют патологическую неспособность у части элиты, следующей за ним, чувствовать дыхание и пульс нации, ее исторические устремления и национальные интересы. Поэтому, “оголтелая самодеятельность” космополитов, создающая для властей фон и задающая, тем самым, направление и скорость социализации по-советски, в целом и тормозит обретение этносом собственных культурно-цивилизационных качеств и свойств, сущности его новой, национальной истории.
До тех пор, пока в государстве и его внутренней политике будут преобладать старые советские стандарты культурной идентичности и соответствующие ей способы социализации, до тех пор будет невозможно жить собственными национальными интересами. До тех пор будут постоянно, невзирая на прошлый исторический опыт, подниматься вопросы создания единого с Россией (почему бы не с более развитым Евросоюзом?), конфедеративного образования, в котором во многом искусственно поддерживаемая функциональная слабость молодого казахского государства, естественно, не позволит играть ему равноценную с Россией, привыкшей в советское время патронировать все национально-культурные процессы, роль.
В этой связи, воспользоваться передовым своим и самым прогрессивным опытом становления национальной государственности и социализации индивидов и различных этнических групп населения развитых стран и народов мира, а не собственными примитивными представлениями, было бы конечно самым разумным шагом нашей элиты.
Последний сёгун или уроки японского
Потрясающий по своей исторической правдивости фильм Эдварда Звига “The Last Samurai” (в главной роли – Том Круз), рассказывающий о восстании самураев 1877 года, единственным предназначением которых было служить, служить Небесному государю во времена многовековой эпохи сёгуната, когда императору отводилась чисто “декоративная” функция, передает атмосферу небывалой трансформации традиционного японского общества после его почти тысячелетней закрытости, когда силовые способы объединения страны через институт военного правителя – сёгуна исчерпали себя. До этого, в 1867 году последним пятнадцатым военным правителем Японии — сёгуном Ёсинобой из рода Токугава (1837 – 1913) была добровольно (!), без кровопролития (!) и на основе диалога (!), передана власть Императору Японии Муцухито (Мэйдзи), который, вернув бразды правления гражданской администрации, положил основы для демократических преобразований страны.
Известный японский писатель Рётаро Сиба, воссоздавший психологический портрет Ёсинобу, убежденного западника, на которого, тем не менее, возлагали свои надежды и чаяния патриоты – сторонники изоляции Японии, так описывал значение передачи семнадцатилетнему императору полномочий сёгуна: “Теперь, когда страсти улеглись и японцы получили возможность объективно взглянуть на дни минувшие, стало понятно, что могло произойти, не откажись Ёсинобу от власти добровольно. Открыто об этом в правительстве Мэйдзи предпочитали не высказываться, но многие полагали, что наибольший вклад в установление нового режима внёс не кто иной, как Ёсинобу Токугава”, лично уговоривший сторонников сёгуната на непопулярные для них, но очень необходимые их стране меры.
Советники бакуфу, ронины, владетельные князья даймё и самураи могущественных домов Японии – все те, на ком в той или иной мере держался сёгунат, в один миг после красноречивого выступления перед ними самого сёгуна, буквально заворожившего всех своими неотразимыми доводами, оказались “за бортом истории”. Им всем, как и самому сёгуну, предстояло либо найти своё новое место в японском обществе, либо исчезнуть в горниле истории. Что и произошло на самом деле.
Таким образом, Япония преодолела политическую изоляцию, грозящую (от противоборства приверженцев традиций и сторонников необходимости перемен) гражданскую войну, предполагающую новый распад на три сотни независимых крохотных государств, которыми была Япония в Эпоху воюющих провинций, и обрела новую культурно-цивилизационную определенность.
С начала 80-х годов ХIХ века в стране развернулось широкое движение за конституцию, для принятия которой в США и Европу была послана специальная миссия Ито, которая, что важно, ознакомившись с соответствующими стандартами, рекомендовала выбрать прусский вариант Бисмарка, ведь уже тогда Пруссия, усилиями Бисмарка объединяющая Германию, по многим параметрам напоминала бурно возрождающуюся новую капиталистическую Японию. В 1889 году императором Японии был принят текст первой японской конституции, провозглашающей конституционную монархию с огромными правами императора признающей демократические права и свободы граждан страны.
Последовавшие за этим развивающие тенденции модернизма, явившиеся основой нового капиталистического способа производства и воспроизводства общественной жизни и, наряду с самурайскими традициями, положившие основы идеологии японского мессианства, когда японцы в своем воображении (да и не только в воображении) рисовали себя “владыками Азии”, когда их национальному духу не хватало “тела” (физического пространства), привели к тому, что к 1938 году в Японии уже было покончено с парламентской деятельностью и борьбой партий, а сама страна стала устами военщины (“Молодые офицеры”) открыто претендовать на установление “нового порядка” в Азии.
Позже, поражение во Второй мировой войне, лишившее Японию всех колониальных владений и завоеванных территорий, вернуло культурно-историческое сознание японцев на столбовую дорогу истории. Этому, в первую очередь, способствовали кардинальные преобразования всей структуры страны, которые были проведены союзным советом Японии во главе с американским генералом Д.Макартуром. Было осуществлено возрождение многопартийности, созыв парламента и принятие новой конституции, оставляющей за императором весьма ограниченные полномочия. Был законодательно закреплен запрет иметь полноценные вооруженные силы, кроме сил самообороны, был проведен суд над военными преступниками, проведена основательная чистка государственного аппарата и введено жесткое антимонопольное законодательство. Пересмотр системы образования и либерализация сферы общественных организаций, наряду с основательной аграрной реформой, окончательно устранившей экономические условия самурайского феодального устройства. Все это в совокупности привело японцев уже к новым, постмодернистским основаниям их национальной культуры, в которой эпоха Мэйдзи занимает особое место.
“На самом деле то, что демократические ценности и ярко выраженная антимилитаристская этика глубоко укоренилась в мышлении японцев, делает большую честь японскому народу и его политической элите. Ведущиеся сейчас в Японии дискуссии о масштабах и геостратегических целях национальных военных программ, неизменная поддержка общественностью строгих конституционных запретов на использование японских вооруженных сил за рубежом – все это отражает рациональное и ответственное видение международной роли Японии” (З.Бзежинский. Выбор. Мировое господство или глобальное лидерство. М. 2005. С.157.).
Теперь современная Япония – формально монархия, функционирующая по законам либеральной демократии, в действительности же – республика, страна, в которой трудолюбивая нация с самоотверженным характером показывает пример всем без исключения народам мира. Вместе с тем, как сказал З.Бзежинский, Японии “придется взять на себя полномасштабную ответственность в сфере международной безопасности, а это подразумевает более обширный спектр военных возможностей. Японский пацифизм не должен принимать форму бесконечного одностороннего отречения от истинных атрибутов региональной державы” (Там же. С.162).
Железный канцлер или уроки немецкого
Примерно в то же самое время, что и Ёсинобу, но в иной “договорной” форме, осуществил другой военный правитель другой разоренной и раздробленной страны – Германии. Этим политиком был уже “германский сёгун” Отто фон Бисмарк, который видел свою цель в воссоединении Германии под прусским главенством и стремился к ней со всей свойственной ему силой воли и энергией. А энергию ему было не занимать.
Как писал известный немецкий ученый и патриот Иоганн Шерр в своей книге “Германия. История цивилизации за 2000 лет”: “Германию нельзя назвать страной инициативы. В немецком характере есть нечто тяжелое, способное приходить в движение только от внешнего толчка; но зато с другой стороны немцы обладают силой инерции, непреклонным постоянством, заставляющим их не покидать выбранного пути до конца, даже если бы этот путь лежал на краю пропасти, от которой кружится голова, среди дебрей бесчисленных предрассудков, даже если бы он приводил к тем воздушным высотам мысли, перед холодом которых невольно содрогнуться другие нации”.
Всё это можно было отнести и к самому Бисмарку. Ради единой Германии он в течение шести лет развязал три войны, в огне которых и состоялось воссоединение Германии. Он заключил невероятное количество международных договоров и соглашений только бы не допустить проигрыша Германии в большой войне, которая было бы для неё гибельной. “Тройственный союз” — целая система оборонительных договоров с Австрией и Италией, “Договор о перестраховании” — с Россией, “Северогерманский союз”, “Семилетняя война”, названная Третьей Силезской войной и закончившаяся возвышением Пруссии и т.д. — вся его политика как канцлера империи была направлена на сохранение имеющегося, а не на приобретение нового. Даже тогда, когда в 1875 году он намеревался напасть на Францию, то это объяснялось его страхом перед возможной большой войной с Парижем. В своих мемуарах, последовавших за его отставкой, свое душевное состояние в бытность канцлером Бисмарк характеризовал как “кошмар коалиций”.
Гений его дипломатического таланта проистекал из его невероятной и одержимой способности думать о Германии как о себе, слушать Германию как себя и говорить от имени Германии как от своего собственного имени. И никто, при этом, не смел называть его националистом. Этими качествами впоследствии обладал и Премьер Великобритании, сэр Уинстон Черчилль, очень сильно обидевшийся на элиту страны, как и Бисмарк, в свое время, из-за своей скоротечной, как ему казалось, отставки.
И тот и другой, не говоря уже о “божественности” фигуры императора Японии, не без оснований полагали, что действительные политики, которые способны руководить нацией, должны быть величественными и верить в свою богом предназначенную судьбу. Иначе, куда они, подобно Моисею, поведут свой народ?
Бисмарк, не доживший до времен одиозного и античеловеческого “национал-социализма”, унаследованного из Италии – сердца бывшей Римской империи, тем не менее, был одним из крестных отцов немецкого национализма в более широком, не как у Гитлера, культурно-цивилизационном понимании. Потому что он был рожден и выпестован на идеалах Реформаторства, в котором Германизм со свойственной ему восприимчивостью усвоил себе идею гуманизма и в ХVШ веке обратился на науку и искусство, на освобождение индивидуальной мысли от господства догмата, на освобождение народного искусства от произвола романской теории.
Классический век немецкой науки и искусства оказал на Бисмарка такое же значение, какое на саму Германию оказало значение пророческое слово поэта: “О, могуча ты, идея отечества!”, когда из простого географического понятия единая Германия сначала превратилась для каждого мыслящего и чувствующего германца в нравственную идею, составителями которой были ученые и деятели искусства Германии, начиная с Христофа Мартина Виланда и заканчивая Бруно Бауэром, Людвигом Фейербахом, не говоря уже о Гёте и Шиллере, Моцарте и Бетховене, Канте и Гегеле.
Внутриэтническая инженерия, сотворенная классиками философии, музыки и поэзии Германии, когда весь мир думал и творил мозгами и руками сумрачного германского гения, стараниями Императора Вильгельма, а самое главное, стараниями Отто фон Бисмарка, справилась с задачей превращения нравственной идеи немецкого отечества в политический факт. Этим и был доказан приоритет внутреннего преобразования нации над внешним, когда обретшая внутреннюю целостность страна становится самостоятельным субъектом своей внешней политики. Этим же была доказана правдивость суждения, что “прослушивая IХ симфонию Л.Бетховена, мы, на самом деле слышим гимн сегодняшнего Европейского Союза”.
В последствии, заимствованная из Италии идея национал-социализма, призванная уже “по врожденным свойствам, и по чувству, и по образованию” дать всей германской нации право быть проводницей гуманизма, легко проникла в “святая святых” национального сознания немцев, убаюканных под колыбельные о “вековой мечте”, “арийской расе” и “1000-летнем рейхе”. Последовавший крах моноэтнической модернистской иллюзии был результатом уже воздействия новых постмодернистских тенденций развития мировой цивилизации и ярким свидетельством того, что немецкому национальному духу, как, впрочем, и любому другому, просто невозможно переварить избыточное физическое пространство, являющееся, притом, телом другого национального духа, другого абсолютного духа.
Вся история Европы, на территории которой были развязаны две мировые войны, в которых Германия принимала непосредственное участие, явилась прямым доказательством этого. Поэтому сознавая свою историческую ответственность за судьбы мира, “лишенная миссионерского пыла и самоуверенного фанатизма”, послевоенная Германия, как и вся Европа, стала вдохновляющим примером политики ответственного многостороннего взаимодействия, в которой в конечном счете и нуждается человечество.
Так наступила эпоха постмодернизма. И у наших японских и германских современников появилась потребность сменить внутреннюю парадигму национальной истории. В конце ХХ века они стали больше обращать внимание на новые тенденции развития, искать то большое и неизведанное, которое стучится в подсознание, потому что, как сказал Аскар Ахмеджанов, на острие интуиции человечество лучше ощупывает собственное будущее.
Патриот или уроки казахского
Наконец, в один из последних годов пребывания в должности I секретаря ЦК Компартии Казахстана известного политического актера и не менее знатного демагога Г.Колбина, когда в Казахстане, по мнению ЦК КПСС, во всю бушевал процесс ликвидации “казахского национализма” и первый руководитель систематически рапортовал о достигнутых успехах интернационализации, Председателем Президиума Верховного Совета Казахской ССР, вторым “по табелю о рангах” человеком в республике З.Камалиденовым был предпринят такой политический шаг, который имел кардинальное значение для судеб перестройки в Казахстане и оказал определяющее влияние на формирование патриотической национальной традиции казахского государственного управления.
Демонстративный, без значительных на то оснований (если считать деятельностью первого секретаря и поддерживавших его “товарищей” их попытку кардинально сократить количество областей Казахской ССР) и объяснений, отказ З.Камалиденова работать в паре с Г.Колбиным поверг в шок Политбюро ЦК КПСС и все политическое руководство СССР. Остается только догадываться о содержании закрытого письма З.Камалиденова в Политбюро, постаравшегося, “как Штирлиц”, скрыть от огласки подлинные мотивы своего необдуманного, как казалось многим, поступка, хотя в архивах этого главного ведомства страны оно наверняка сохранилось, как и сохранился в памяти членов тогдашнего Президиума Верховного Совета Казахской ССР тот странный, но памятный день.
Руководство СССР и КПСС во главе с М.Горбачёвым благоразумно на этот раз восприняв просьбу отставного Председателя Президиума и бравого генерала о сохранении тайны его ухода и дабы не провоцировать казахов на “новую волну национализма”, согласилось произвести отставку З.Камалиденова “без комментариев”, что в последующем, само собой, разумеется, предопределило перемещение Г.Колбина из Казахстана в центральную, но малозначимую в политическом отношении, область Российской Федерации (поскольку поссорившихся руководителей всегда разводили в разные стороны).
Так однажды была реализована патриотическая традиция казахского государственного управления, которая выжила в условиях состоявшейся независимости и развивается на радость подлинных друзей казахской нации.
Вместо заключения
Казахстан только приступил к созиданию своей нравственной идеи отечества и казахам предстоит сделать очень много, и, прежде всего, избавиться от мультикультуралистской ориентации модернизма и не чуждых ей авторитарных (силовых) традиций управления, чтобы такая нравственная идея стала политическим фактом, который в отличие от факта суверенности несет в себе ещё собственное, “казахское”, понимание гуманизма, однако, не навязывает его другим. Ведь развитое национальное сознание, как это мы наблюдаем и в Германии, и в Японии, может на основе постмодернистской ориентации культуры успешно бороться не только с нацизмом и другими националистическими традициями, но и с различными идеологическими извращениями глобальных процессов мироразвития, такими как пролетарский интернационализм и космополитизм, например.
В этой связи, идея К.Ясперса об осевых эпохах человечества позволяет осознать непреходящее значение для Казахстана уникального совпадения тенденций общественного развития и основных закономерностей прогресса Японии и Германии, нации которых выражают сегодня, без преувеличения, самые глубокие чаяния человеческого мироздания.
Схожая картина феодальной раздробленности, духовного перерождения и великого политического возрождения этих стран, поражения в войне и последующего триумфального восхождения к вершинам мировой цивилизации, позволяют сделать вывод о глубинной сущностной идентичности идеалов восточного универсализма и западного рационализма, посредством которых нации Японии и Германии, тем не менее, с разных, противоположных сторон подошли к развертыванию собственного “абсолютного духа”. Ибо преобладающей стороной японского общества всегда была субстанциональная сторона этнокультуры, а германского общества – субъектная, деятельностная сторона.
В Японии, преобладающее влияние социального инстинкта всегда было направлено на изменение внутренней природы индивида, который через медитацию и единоборства совершенствовал себя. В Германии же, наоборот, преобладающее влияние индивидуального творчества было направлено на изменение общества (т.е. на формирование нового социального инстинкта), которое через конкуренцию индивидов в разных сферах совершенствовало себя.
Казахам предстоит на основе такого понимания, поскольку оно уже существует, наполнить тело (физическое пространство) нации (огромную территорию страны) собственным абсолютным духом, вдохнуть в него жизнь, начав, наконец, внутринациональный диалог как форму и способ внутриполитического диалога. Ведь, новый социальный инстинкт казахов, как и новые формы культурного творчества индивидов не смогут появиться вне легитимной системы внутринационального сотрудничества и формирующегося из него внутринационального доверия. Поэтому и полноценная либеральная демократия в Казахстане возможна и действительна, прежде всего, на основе внутринационального политического диалога.
А потому, как сказал Азимбай Гали, “казахи обязательно должны обсуждать друг с другом свои национальные проблемы, формулировать свои национальные интересы и формы их реализации”. Ибо, вместо них, так, как надо, это сделать не способен никто, по определению.
Это надо делать, наконец, затем, чтобы ни у кого не возникало (ни в будущем, ни теперь) даже мыслей оперировать нашим национальным пространством в собственных интересах, чтобы не возникало даже мыслей завладеть сакральной святыней и субстанцией этнического характера казахов – Отан (Отчизной), благодаря которой они существуют как отдельный этнический вид человечества.