Алматинская публика стала свидетелем необычного зрелища: на заднике сцены размещался экран, на который проецировался фильм, а на сцене оркестр под руководством дирижера исполнял к нему музыку.
Так ансамбль современной музыки Omnibus из Ташкента и его руководитель Артем Ким представили шедевр немого кинематографа “Огни большого города” Чарли Чаплина. Зрители увидели, как забытое ремесло тапера, появившееся на заре рождения кинематографа, может быть осмыслено как искусство и представлено на сцене. Это не просто технический момент, который ушел в прошлое, а событие, указывающее направление развития музыки и кинематографа. Признаком современного искусства является не только синтез и поиск точек пересечения, на первый взгляд, совершенно различных, принадлежащих разным эпохам и культурам артефактов, но и анализ этого процесса.
Музыканты приехали на III Международный фестиваль новой музыки, проходивший в Казахской национальной консерватории, во второй раз. В прошлый свой приезд они познакомили алматинцев с “Гоголь-сюитой” Альфреда Шнитке и народными песнями Лучано Берио. Оба этих сочинения в Алматы прозвучали впервые.
Представлять на сцене еще неизвестные публике произведения – одна из главных задач коллектива. Другая – поиск нестандартных способов подачи серьезной, интеллектуальной музыки широкой аудитории. Что получило отражение в названии ансамбля: omnibus – от латинского “всем” или “для всех”.
“Почти девяносто процентов нашего репертуара состоит из произведений, которые никогда раньше не звучали не только в Ташкенте и Узбекистане, но и вообще в Центрально-Азиатском регионе. Например, очень часто мы сталкиваемся с тем, что все знают композиторов и легендарные эпохальные для истории музыки произведения, но еще никогда их не слышали. Эти ниши мы пытаемся заполнить в своих программах. Важная часть нашей концепции – попытка преодолеть складывающийся в последнее время в сознании людей стереотип, что серьезная академическая музыка – это такой замок из слоновой кости, удел небольшой группы профессионалов и эстетов. Бороться с этим предубеждением мы пытаемся с помощью поиска новых форм. Это нужно для того, чтобы слушатель, даже если он не профессиональный музыкант, почувствовал в выступлении то, что его лично тронуло. Чтобы он понял, что был свидетелем чего-то интересного и непривычного, не похожего на то, что мы видим на экранах телевизоров и слышим по радио. Чего-то совсем иного, но при этом захватывающего”, – рассказывает руководитель коллектива.
Артем Ким не только дирижер, но и композитор. Его музыка в репертуаре ансамблей и солистов из России, Великобритании, Нидерландов, Италии, есть произведения, написанные для театральных постановок. Да и сам Omnibus был создан и существует под крышей известного ташкентского театра “Ильхом”.
Притягивает и просвещает
– Артем, ваш ансамбль занимается популяризацией классической музыки?
– Она не нуждается в популяризации. Мы просто пытаемся преодолеть стереотипы. Ищем способ приоткрыть современному человеку идею о том, что у музыки и визуального искусства есть более высокие цели, нежели возбуждать сексуальные чакры или заставлять пойти в магазин купить продукт. Я занимаюсь серьезной музыкой с восемнадцати лет, и мне хочется, чтобы это было интересно не только мне, но и широкой аудитории. Скорее, мы занимаемся популяризацией своего творчества.
– Вас интересует только академическая музыка?
– Бранденбургский концерт № 2 Иоганна-Себастьяна Баха впервые прозвучал в Узбекистане именно в нашем исполнении. Это пример из канонической музыки. А другой пример – мы играли программу, посвященную творчеству Джими Хендрикса и Фрэнка Заппы. Или музыку Курта Вайля со всеми его песнями (зонгами) из спектакля Бертольда Брехта. Играем очень много классики ХХ века – произведения Штокхаузена, Шнитке, Губайдулиной, Денисова. Много работаем с молодыми композиторами и специально для них организовали проект Omnibus-Laboratorium, который прошел уже в третий раз в прошлом году.
Каждый раз приглашаем педагогов-композиторов с мировыми именами. Студенты пишут специально произведения для “Омнибуса”, и у них появляется счастливая возможность репетировать с профессиональным коллективом и услышать свое произведение в живом концертном исполнении на сцене “Ильхома”. Когда я был студентом и писал музыку, у меня такой возможности не было, никто не хотел играть мои произведения.
– Вы определили свою концепцию как эксперимент. Чем определяется поиск новых форм?
– Надо обратить ваше внимание на важный момент: я – ильхомовец, работаю несколько лет в легендарном ташкентском театре “Ильхом”, и ансамбль “Омнибус” – мой авторский проект в рамках этого театра. Поэтому я (как и остальные участники нашего коллектива) не только музыкант, но еще и театрал. “Ильхом” – не просто театр, а, я бы сказал, региональный центр современного искусства. Все значительные события: фотовыставки, выставки изобразительного искусства, перформансы, современный танец, видеоарт-проекты – происходят в “Ильхоме”. Это магнит, притягивающий всех творческих людей в Ташкенте. Находясь в такой среде, невозможно не быть экспериментатором. И занимаемся экспериментаторством не потому, что мы так решили, а потому, что работаем в таком месте, где без этого нельзя. Это наше естественное состояние.
На языке фьюжн
– Что отличает современное музыкальное творчество? Какими тенденциями оно характеризуется?
– Я не музыковед, чтобы определять тенденции со знанием дела. По большому счету я практик. В этом качестве я хочу отметить многополярность современного мира и его политкорректность. То же самое наблюдается и в музыке. Это некая всеядность и неизолированность одного стиля от других. Современный композитор вынужден быть профессионалом и в академической, и в джазовой музыке, и в фольклоре, и в рок-музыке, и даже в эстраде. Интересно, как каждый раз и насколько это сочетается, смешение разных течений и влияний. Так возник новый коллажный язык фьюжн. Современные композиторы именно этим и привлекают. Например, Тан Дун известен во всем мире в первую очередь как композитор, пишущий китайскую музыку, но в ней огромное значение имеют цитаты из музыки эпохи европейского Возрождения или из классических произведений ХХ века. Занимает, как в его музыке соединяется все: что он китаец, музыка Возрождения и экспрессионизм ХХ века. В итоге мы имеем своеобразный микс, который и является его авторским почерком. Скорее всего, это и есть тенденция современного искусства.
— Какое место в современной музыке занимает интерпретация?
– Интерпретация есть в любом исполнении. Она бывает плохой или хорошей. Мы тоже интерпретируем, привнося свое ощущение жизни. Исполнение музыкального произведения без интерпретации невозможно. Признак хорошей интерпретации музыки – это ощущение, когда исполнитель произведения становится его автором. Например, когда Рахманинов играл Шумана, очень у многих музыкантов возникало ощущение, что автором музыки является сам Рахманинов. То же самое можно сказать о двух выдающихся интерпретаторах музыки Баха в ХХ веке – Святославе Рихтере и Гленне Гульде. Итальянский концерт Гульд играет в сумасшедшем темпе. И ты понимаешь, что кроме него никто больше так не сыграет. Рихтер – в два раза медленнее, и опять ты понимаешь, что это уникальное исполнение. В обоих случаях и Гленн Гульд, и Святослав Рихтер являются соавторами исполняемого ими произведения. Это и есть критерий оценки интерпретации – хорошая или плохая. Степень авторства исполнителя в том, что он играет.
Занимательные шедевры
– Почему вы выбрали для представления на концертной сцене именно “Огни большого города” Чарли Чаплина?
– Надо отметить, что это не первый такой опыт нашей работы. Первый раз мы целиком и вживую исполнили на сцене саундтрек к еще более легендарному фильму – “Броненосец Потемкин” Сергея Эйзенштейна. Если говорить об “Огнях большого города”, то это просто шедевр и первый фильм, к которому Чарли Чаплин написал музыку. А также первый фильм в истории кинематографа с абсолютно синхронизированным саундтреком. В свое время это была новация, техническая революция. Это фильм на все времена. Но проблема и парадокс в том, что если вы случайно увидите его по телевизору, то, возможно, посмотрите его пять минут и переключите дальше, на другой канал. Темп нашей жизни и ее информационная насыщенность таковы, что мы не можем подолгу задерживаться на чем-то одном. У нас же слушатель поставлен в такие условия, когда есть другой угол зрения на это кино, на первый план выходит музыка. Другой градус напряжения и уровень концентрации, потому что зритель мгновенно включается в эту игру.
Очень многие в зале, если не впервые, то спустя длительное время, посмотрели этот фильм с самого начала и до конца. И уже хотя бы поэтому интересно представлять шедевры, тот же “Броненосец Потемкин”, который, на мой взгляд, по монтажу не перепрыгнул даже Спилберг. Ребята, я понимаю, что “300 спартанцев” – это классный фильм с обилием сражений и крови или четвертый “Индиана Джонс” – ожидаемая премьера. Но есть вещи, которые мы как цивилизованные и образованные люди должны знать. Давайте посмотрим, что уже было сделано и насколько это актуально до сих пор.
– Исполнение вживую на сцене саундтреков к фильмам – модная ныне тенденция?
– Естественно, мы не претендуем на авторство этой идеи. Она не нова, ее автора, наверное, и не найдешь. Раньше музыка к голливудским фильмам записывалась так: на огромный экран проецировался фильм, а дирижер смотрел и управлял оркестром. То же самое вы видели на концерте. Процесс записи музыки к фильму так же интересен, как и репетиции таких знаменитых дирижеров, как Валерий Гергиев или Пьер Булез. Присутствие на такой репетиции – уже событие.
Идея не новая, но я не думаю, что это умаляет достоинства нашего выступления, и концерты в такой форме в вашем городе проходят не часто. Ощущение легкости, сложившееся от концерта, очень обманчиво. Одно дело слушатель, получивший впечатления, другое – профессионалы, которые подходили и задавали мне вопросы на тему “как это сделано”. Момент точной синхронизации музыки с изображением подразумевает, что каждый кадр на память знает не только дирижер, но и музыканты. Они по памяти воспроизводят все темпы, акценты, эмоциональные подъемы и лирические отступления. Это соединение музыки и изображения на атомном уровне.
– Вы можете рассказать о технологии такой драматургии? Что дает такой опыт в плане творческого развития?
– Как композитор я знаю, насколько мощным может быть эффект, когда происходящее на экране точно попадает в такт музыки. Или, наоборот, музыка точно совпадает с тем, что происходит на экране. Как в кино, так и в театре это соединение дает мощный энергетический толчок. Но он часто остается за кадром. Мне жаль эти моменты. Я бы хотел, чтобы слушатель обратил на них более пристальное внимание, прочувствовал их нестандартность.
Обратная связь
– Вы не пробовали работать на контрасте или необычном сочетании видеоряда и музыки?
– Наши поиски не ограничиваются демонстрацией кино в сопровождении живого исполнения его саундтрека. В наших работах прослеживается и обратная связь. У нас очень большой опыт работы, когда мы не только аккомпанируем видеоряду, но и предлагаем художнику видеоарта или режиссеру музыку, и он снимает на нее фильм. Например, на фестивале Black Box-II мы играли portrait concert (авторский концерт) композитора из США Питера Адрианца, который пишет минималистическую музыку в духе Филиппа Гласа или Стива Райха. И на каждое произведение, которое мы играли, заказали ташкентским художникам по видеоарту фильм. Весь концерт состоял из музыки Питера и фильмов, снятых по его произведениям. Следующий фестиваль будет посвящен теме контраста визуального ряда и звучания, когда к шедеврам кинематографа будет писаться абсолютно новая музыка.
– Расскажите подробнее о фестивале с таким интересным названием Black Box.
– Это международный фестиваль музыки и визуальных искусств, который организует наш ансамбль совместно с театром “Ильхом” уже в третий раз. Black Box – термин, несущий сильную смысловую нагрузку: черный ящик – это когда непонятно, что внутри. “Черный ящик” – это и сцена “Ильхома”, на которой мы играем фестиваль, посвященный разного рода экспериментам музыки и визуальных искусств.
У нас было много разных программ, например, когда слушатель входил в зал и видел огромный белый экран. Выходили музыканты, садились и начинали играть музыку. Зритель понимал, что этот экран не что иное, как холст для художника, находящегося рядом со сценой. И с первыми звуками слушатель или зритель (тут уже точно не определишь) видел, как его руки в процессе звучания музыки рисовали картину. Был и такой проект, когда на экран проецировались тени танцовщиков contemporary dance, импровизировавшие одновременно с нашим ансамблем. Иногда мы исполняли классику, иногда авангард, иногда это была чистая импровизация.
В фестивалях всегда принимают участие зарубежные исполнители. Но в основном хэдлайнер и локомотив фестиваля – наш ансамбль. С каждым годом фестиваль растет, и мы все больше находим таких же сумасшедших, как и мы, по всему миру.
***
Артем Ким за искреннее искусство. Он уверен: как только ты начинаешь просчитывать, что делать и для какой публики, – не получается ничего. За дело надо браться только тогда, “когда тебя цепляет, когда внутри начинает работать батарейка или даже ядерный реактор”. И в следующий раз Артем обещает алматинцам еще один сюрприз: “В творчестве я руководствуюсь эгоистическими потребностями: хочу, чтобы в Ташкенте у меня и у других появилась возможность услышать музыку, например, Фрэнка Заппы. И нет другого выхода, как исполнить ее самим. Заппа оставил большое музыкальное наследие. Так что с тем, чтобы сыграть его произведения, нет никаких проблем. Он относился к людям, которые фиксировали все, что делали. А теперь я приехал в Алматы и вижу – тут Заппу не исполняют. Следовательно, в следующий раз мы сыграем здесь концерт, посвященный его творчеству. Важно, чтобы Заппа зазвучал вживую. И не потому, что это нужно вам, а потому, что нужно мне. А вы, если хотите, присоединяйтесь”.