Изменение тональности в нефтяной риторике

И что за этим стоит

За все время проведения Казахстанской международной выставки и конференции по нефти и газу, более известной по своей английской аббревиатуре KIOGE, в нынешнем году впервые возникло что-то вроде спора. Спора между ее западными участниками и казахстанскими официальными лицами.

Все свои 16 лет конференция четко выполняла основную функцию: большой и красивой рекламной акции, которая должна была показывать миру богатейший нефтегазовый потенциал Казахстана и готовность властей создать самые хорошие условия для иностранных инвесторов. До недавнего времени проведение новой конференции мало отличалось от предыдущих – казахстанские официальные лица, имеющие то или иное отношение к нефтегазовому сектору, в своих выступлениях называли большие, не всегда подтвержденные, цифры углеводородных ресурсов страны и привлеченных иностранных инвестиций, затем представитель компании “Шеврон” рассказывал публике о том, как хорошо в Казахстане зарубежным инвесторам, но еще больше о том, сколько инвесторы делают для социальной сферы тех регионов, где работают. Потом выступления шли по графе “разное”, но с обязательно демонстрируемым позитивизмом.

Отступления от этой схемы бывали редки. Где-то в середине 1990-х представитель одной из двух крупнейших британских компаний, работавших в Казахстане, был очень суров в своем выступлении на конференции: распекал казахстанских визави за то, что и статус Каспия не решен, и с властями в регионах работать очень сложно и, вообще, заметил он, в мире много стран с запасами нефти и газа, которые только и ждут иностранных инвестиций. Отвечал ему один известный местный деятель в нефтегазовой сфере, и ответ был исполнен в стиле чеховского героя, невзначай чихнувшего на начальственную лысину…

Но и такие эксцессы в последние годы ушли. Все 2000-е конференция KIOGE проходила в сусально-паточном стиле.

Стоит обратить внимание вот на что. В России существует аналогичное мероприятие. Иногда оно называется MIOGE (“Московская международная…” и т.д.), иногда Российский нефтегазовый конгресс. Организаторы те же, что и у KIOGE, но стиль проведения совершенно иной. Там это всегда дискуссия, порой – спор, как между российскими и иностранными участниками нефтегазовой сферы, так и между представителями бизнеса и официальными лицами. Поскольку организаторы у MIOGE и KIOGE одни, естественный вывод – паточная сусальность, традиционная для нашей конференции, это – отсюда, это – местное.

И вот впервые данная традиция оказалась нарушена. Проявилось это в выступлениях одного из самых авторитетных казахстанских нефтяников, вице-министра энергетики и природных ресурсов Ляззата Киинова. Собственно, само его программное выступление на конференции было традиционным, но потом г-ну Киинову западные участники KIOGE стали задавать вопросы. И началось неожиданное и интересное.

Комментируя идею развивать танкерные перевозки нефти через Каспий, высказанную британским экспертом, вице-министр заметил, что предлагаемая форма этого Казахстан не устраивает:

“Предлагается создать некую наднациональную структуру, которая бы по международным правилам регулировала танкерные перевозки по Каспию. Но тогда получится, что ни Казахстан, ни Азербайджан не смогут на это влиять. К вашему сведению, у нас есть с азербайджанским правительством соглашение, и оно предусматривает, что использоваться будут только танкера под флагом наших двух стран – мы не хотим упускать поступления от перевозки нефти. Кроме того, мы видим, что некоторые компании хотят привезти на Каспий танкера, чтобы они работали под флагом Нигерии (“дешевый флаг” — специфика морского права), других стран. Мы не согласимся с таким подходом. …Мы рассматриваем возможность строительства танкеров в России, Казахстане или Иране. И вот в этом вы могли бы нам оказать большую помощь, это был бы дружеский подход”.

Спросили и о том, будет ли Казахстан поддерживать идею строительства Транскаспийского газопровода, который должен по дну Каспия связать между собой Туркменистан, Казахстан и Азербайджан, с дальнейшим выходом на турецкий и европейский рынки? Ответ был следующий:

“У нас есть мощнейшая система “Средняя Азия – Центр”, которая прокачивает до 120 млрд. кубометров газа, и этот транзит нам дает немалые деньги. Если мы уйдем на другую газопроводную систему, то эта система будет незагружена. Зачем нам это?”.

А как относятся в Казахстане к возможности прокладки подводного нефтепровода на Баку?

“Построить его, в принципе, можно, но проблема в том, что на дне моря у азербайджанских берегов гористое дно. Нет смысла прокладывать нефтепровод через горы. Если же от нас строить его прямо на противоположный берег, тогда мы выходим на стык границ России с Азербайджаном. Это уже политика, это значит, надо договариваться всем странам… Потом, при даже маленькой аварии на подводном нефтепроводе, в воду попадет нефть”.

Часто звучала из уст западных участников тема открытости казахстанского рынка. По форме она выглядела как констатация факта, а, по сути, воспринималось все это чуть ли не как заклинание. Ее Ляззат Киинов прокомментировал так:

“Когда об этом говорят, имеется в виду только открытость Казахстана. Но и мы сегодня можем прийти в другие страны. И этот процесс очень тяжело идет. Мы хотели бы войти в Европу, но это очень сложно. С трудом мы смогли прийти только в Румынию. Вроде бы, открытого противодействия нет, но…”

Замечание, что Казахстан, экспортируя нефть через российскую трубопроводную систему, якобы каждый месяц согласовывает с Москвой экспортные квоты, вице-министр назвал несоответствующим истине.

“Мы все оговариваем и расписываем ежегодно, в октябре-ноябре. При этом надо заметить, что в последнее время российская сторона просит нас увеличивать объемы прокачки нефти по их трубопроводной системе”.

Хотя явного спора или, выражаясь деликатнее, дискуссии, на конференции не было, но фактически как назвать ситуацию, когда официальное лицо дает по важным вопросам оценки и комментарии, явно не те, что хотелось бы услышать иностранным участникам? Беспрецедентное дело (если кто-то из пиар-работников будет утверждать, что казахстанские “оффишлз” всегда в таких ситуациях были столь же прямы и принципиальны, то, как говориться, “все записано” — конференции KIOGE всегда очень подробно освещались в СМИ).

В определенной, немалой мере выступления высокопоставленных нефтяных чиновников на конференции – это часть сложного процесса диалога государства с иностранными компаниями-инвесторами и даже государствами. Очевидно, что чиновники не могут позволить “отсебятину” в таком деле, и та позиция, которую озвучил г-н Киинов, была санкционирована на более чем высоком уровне. Почему? Что же случилось в этом году, что так поменялся тон общения с западными (в первую очередь) инвесторами?

Такое было бы понятно, если бы, например, “заработал” Кашаган. Он, конечно, в основном, проект зарубежных компаний, со всеми вытекающими, но все же – на территории Казахстана, и все те многочисленные экономические, политические, идеологические плюсы, которые дал бы этот проект, могли добавить уверенности и даже жесткости в голос казахстанских официальных лиц. Так нет – будущее Кашагана, фактически, столь же туманно, как и пару лет назад. Или, был бы резкий, знаковый, рывок в приросте добычи нефти на месторождениях, принадлежащих национальной компании “КазМунайГаз”. Однако имеющийся здесь прогресс можно назвать неплохим (с прежних примерно 17% в общем объеме нефтедобычи в стране сейчас компания поднялась, как говорят, до 25%), но не более того. Самые большие надежды на прирост добычи, как и прежде, связаны с СП ТШО. Так откуда же новая тональность в выступлениях на конференции?

Не трудно заметить, что в центре большинства моментов, вызвавших приведенные комментарии Ляззата Киинова, лежат вопросы сотрудничества Казахстана и России в энергетической сфере. Или прямого их взаимодействия, как в случае экспорта нефти из Казахстана через РФ, или возможности неосуществления сотрудничества в пользу других партнеров, как в отношении гипотетического подводного нефтепровода через Каспий. То есть, все это – продолжение старой истории с попыткам, насколько это возможно, переориентировать Казахстан от сотрудничества по транспортировке с Россией на сотрудничество с Западом и его региональными сателлитами. То, что называют “борьбой за влияние”. Борьба эта между Россией и Западом (очень важно заметить, что он в этом раскладе представлен, фактически, двумя постоянными игроками, США и Великобританией) идет постоянно, хотя и не так жестко и принципиально, как это изображают многие агитаторы и пропагандисты в Казахстане, очень сильно преувеличивающие ее, и на этом фоне – нефтегазовый потенциал республики.

Серьезных успехов до сих пор Запад не добился (добивается их Китай), но казахстанские официальные лица всегда избегали делать какие-либо публичные заявления в пользу той или иной стороны, предпочитая обтекаемые формулировки и поддержку на словах почти всех проектов, которые только существовали вокруг нефтегазовой сферы страны (помню, как один из первых руководителей “Казахойла” не исключал, что и через Афганистан будет проложен экспортный маршрут для казахстанской нефти), что, кстати, тоже создавало впечатление колоссального нефтяного потенциала страны. И вот официальное лицо впервые отходит от этой практики и комментирует все вопросы, поднимаемые американцами и англичанами, фактически в пользу взаимодействия с Россией.

Стало ли это побочным последствием конфликта России и Грузии и непривычно жесткой позиции Москвы в нем? Кстати, некоторые местные эксперты даже высказывали мнение, что из-за казахстанской шельфовой нефти, точнее, путей ее транспортировки этот конфликт и разгорелся! Если это так, то грузинский истеблишмент надо признать гениальным в сфере политического прогнозирования и реагирования, ведь конфликтные ситуации вокруг Абхазии и Южной Осетии были созданы еще при Гамсахурдиа, а шельфовой нефти не видно и при Саакашвили. Или же изменение официальной тональности казахстанской риторики стало следствием очевидного экономического и политического ослабления Запада (в его упомянутом формате)? Или на “уровне принятия решений” в Казахстане стало очевидно, что с Запада как партнера по развитию нефтегазовых ресурсов страны уже почти все получено, новых реальных проектов в обозримом будущем не будет, а значит, и излишний политес теперь не обязателен?

Эти вопросы остаются открытыми, и, с одной стороны, получить на них ответы хочется. Из профессионального и человеческого любопытства. Но в то же время как-то и опасно – а если эти ответы снимут часть той интригующей загадочности, которая все последние 10-15 лет окутывала казахстанскую нефтяную тему!