…Я – лишь один из тех многих волонтеров, что приезжают сюда, под Алматы, в пос. Туймебаева, в приют отца Софрония (как его многие по привычке все еще называют). Раньше поселок называли Винсовхоз: но в пору трагичнейшей для всех виноградарей беспощадной “горбачевской” вырубки лозы по всему СССР (отстояли плантации только на Кавказе, да и то не везде) имя потеряло свой смысл и поселок стал называться незатейливо просто. Ащыбұлақ, Горький Родник. Теперь тут увековечили имя Героя СоцТруда и директора винсовхоза Мухамеджана Туймебаева.
Прежде чем я выучил эту добрую роту сорвиголов по именам, прошел не один месяц. Хотя кого-то до сих пор помню лишь по фамилии: как и в армии, как и в детдоме, приютские привыкли к обращению по фамилии. Рафаил. Сергей. Калмахан. Эдуард. Асем. Роман. Рустем… От грудничков до учащихся колледжа: такая Республика ШКИД живет почти по прописанным еще в 20-х годах прошлого века законам питерских беспризорников – с поправкой на то, что ребята в тепле, сытые и обутые, ходят в школу… В остальном все то же: трудотерапия, ежедневная борьба за место под солнцем, ссоры и примирения. То Кокошенька Лелешеньку разит. То Лелешенька Кокошеньку тузит…
Об Украине речь зашла самым неожиданным образом, когда делали домашнее задание по английскому. От фразы Where do you live? перешли к ответу I live in... – и перебирали самые понятные варианты: Talgar, Sayakhat, Chemolgan – и вот кто-то обронил Kiev. В новостях, видать, слышали: и тут Эдуарда прорвало. Ему 14 лет. Он из тех, о ком принято говорить “социально активный”, “неравнодушный член гражданского общества”, “борец за правду”: едва отсинев свою неделю справа фингал сменяется симметричным синяком слева. Но поиски справедливости, похоже, никакие потасовки не остановят. Вот и тут начинается допрос с пристрастием: “Дядь Руслан, а ведь Украину надо прогнать с русской земли? Ведь русские должны жить в Киеве?” Похоже тут передоз агитпропа: особо запущенный путин головного мозга. Остальных эта тема не сильно волнует: но класс притихает. Ведь новости ОРТ по единственному зомби-ящику смотрят все. А там из Украины транслируют сплошные танки, плачущих ветеранов да коктейли Молотова: хоть сейчас на новости вешай категорию “16+”.
Объясняю: русские могут жить, где хотят. Так же, как и казахи. И татары. И азербайджанцы. И все-все-все. И прогонять никто никого ниоткуда не будет. Так быть не должно.
…Не знаю, поверят ли мне сами пацаны: у них на глазах их кормильца и поильца, настоятеля местного храма отца Софрония полицейские и в наручники заковывали прямо в приюте, и в суд отвозили монаха. Основатель беспрецедентного для Казахстана пристанища стариков и детей “добровольно” перебрался в Пермь и вопрос, можно ли выгнать, если выгнать нужно, – отпал сам собой.
Глядя на Эдуарда, я вспомнил его ровесника из небольшой фульдинской школы в центральногерманской земле Хессен. В 2003 году я с коллегой по имени Яна, украинской девчонкой, делал небольшой видеорепортаж про школяров. Накануне читающая публика с живым интересом прочла репортаж из германского таблоида Bild: франкфуртские журналисты отыскали класс, где коренную национальность за партами представлял один-единственный паренек-немец. Все прочие были из Турции, Казахстана, России, Польши, Алжира, Франции… Вот и мы с Яной задавали вопросы на тему толерантности и межнационального мира. Один паренек на хорошем русском языке нам ответил на камеру: “Кровь у всех одного цвета. Вот если я палец порежу или там… друзья мои… будет больно. И кровь будет красная”.
Идея мульти—культи (multikulturelle Gesellschaft – многонациональное общество) в те годы была краеугольным камнем немецкой внутренней политики. Подвергнута сомнению на высшем уровне она была в 2008-ом: после сожженного нацистами населенного преимущественно турками дома в немецком Людвигсхафене и резких заявлений срочно прибывшего на место событий турецкого премьера Эрдогана. Погромы в парижских пригородах (2005) наверняка тоже повлияли на выбор новых приоритетов в Берлине: ведь Франция с ФРГ традиционно тянут на двоих лямку евроинтеграции, сталкиваясь с тождественными социальными и миграционными проблемами.
Учиться правилам совместного сосуществования немцам приходится уже не первое десятилетие. Если жители турецких кварталов отучили блондинистых девушек появляться у себя “на районе” в нескромных нарядах, то городские власти огромными билбордами напоминают всем девушкам-мусульманкам о праве на личную жизнь. Выдавать замуж по воле родни немецкую турчанку все сложнее. Диалог двух культур и двух цивилизаций идет с переменным успехом. Спорят, например, можно ли строить мечеть выше католического храма? Спорят про запреты на хиджаб и обрезание. Выбирают между интеграцией и ассимиляцией: раствориться в немецкой среде мигранту или же сохранить свою национальную идентичность? Важно, что именно спорят, – а не танками взламывают аргументационную базу собеседника. Так что пока эти споры идут, идея мульти—культи имеет право на существование и страна крепко сжимает в разноцветных ладонях свой билет в будущее.
***
© ZONAkz, 2014г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.