Случилось это никак не раньше девяностого года, но и не позже девяносто третьего. Зима, малоснежная и не слишком морозная, на исходе слюняво раскисла и одышливо ползла на брюхе к сопливому марту, как больная псина, которая чует скорую погибель. Мерзкое время, когда человек, скорбно озирая линялые виды, бывает немощен, удручён и часто думает о смерти.
Я истово трудился на галерах киностудии, но изредка флиртовал с телевидением, выступая ведущим передач копеечной развлекательности. В этом была ядовитая усмешка судьбы, ибо трудно сыскать другого человека, который столь же люто ненавидел бы всё, что связано с эстрадным блеянием. Но иных тропинок к «ящику» не было, а он меня искушал – властно и заманчиво. Студийное жалованье было жидким, как тюремная баланда, телевизионные гонорары напоминали церковное подаяние, я был дурно одет и терзался этим, а рассчитывать на казённые смокинги не приходилось — нищебродам с улицы они не полагались. Впрочем, они, сдаётся мне, уже вообще никому не полагались, ибо царствовало время тощих коров.
В назначенный час приехал на своей латаной «копейке» к дому Киры Шениной, она была режиссёром телепередач, где я время от времени бездарно паясничал. Пришвартовался к обочине улицы Сатпаева, не доехав ста метров до улицы Мира, заглушил двигатель и стал ждать Киру, которая должна была вынести мне какую-то кассету. Новая площадь была открыта взору, на ней бестолково гоношилась толпа, напоминавшая массовку, что вскоре подтвердилось – снимали кино о декабрьских событиях восемьдесят шестого года.
Я помню режиссёра этой картины, производство которой бесконечно закрывалось. Он был худой, сутулый, невзрачный, с провалившимися щеками и затравленным взглядом пожизненного страстотерпца. Однако норов имел стальной: всякий раз выкручивался, выползал из долговых ям, находил где-то деньги и снова запускался.
Сидел в машине и наблюдал за съёмками не без сочувствия, потому что хорошо помнил декабрьские события, которые разворачивались на моих глазах и на лютом морозе. Но в тот день, когда снимали кино, солнце светило по-весеннему, площадь была свободна от снега, а массовка казалась неубедительной.
Пришла Шенина, я выбрался из «копейки», принял пакет с кассетами. Стояли, болтали о том, о сём. Неудобно ведь так сразу разбегаться, мы же не шпионы какие-нибудь. В любом необязательном разговорце есть черта, за которой нужно не без облегчения раскланяться, и мы с Кирой подошли к ней вплотную. Как вдруг…
…Вдруг всё стремительно и страшно переменилось. На противоположной стороне улицы стояли какие-то обшарпанные дома. И оттуда внезапно донёсся нечеловеческий рёв, сопровождавший поток людей, которые в мгновение ока заполнили тротуар и заполонили дорогу, преграждая путь автомобилям — они обречённо заголосили. В руках у некоторых парней были палки. «Это что?» — ошеломлённо промолвила Кира, едва шевеля помертвевшими губами. Стараясь сохранить лицо, я сделал попытку как-то объяснить происходящее: «Идёт съёмка, не бойся! Вон, смотри, на площади массовка, а это, видимо, репетиция…».
Какая, к чёрту, репетиция. Толпа множилась на глазах, ор нарастал, вдобавок – Бах! Ба-бах! Это были пистолетные выстрелы, я хорошо знаю голос «Макарова». Кира стояла, как соляной столб, в глазах её плескался ужас. Я схватил её за плечи, развернул и толкнул в спину – беги домой! Она очнулась и дала стрекача. Я плюхнулся на водительское сиденье, трясущимися руками вставил ключ в замок зажигания, двигатель взвыл, но, кажется, было поздно. Машину окружила орущая, страшно возбуждённая толпа. Я понял, что сейчас эти невменяемые раскачают и перевернут мою несчастную «копейку», а потом сожгут её к чертям собачьим вместе со мной. Задыхаясь и матерясь в полный голос, утопил педаль газа до дна, врубил первую скорость, нажал на клаксон и стал осторожными рывками отпускать сцепление, не забывая слегка вертеть рулевым колесом – так моя старушка, подвывая, ревя, вихляя и подпрыгивая, вызволила меня из жерла действующего вулкана.
Дополз до Мира, резко ушёл вверх. По Тимирязева доехал до Космонавтов, спустился, потом свернул на Абая. Пришёл в себя, стал осматриваться.
Странно. Город выглядел обычно. Пешеходы, автобусы, троллейбусы. Всё как всегда. Никаких следов тревоги или хотя бы озабоченности. Девчонки улыбаются, щебечут, безмятежно размахивают руками. Возле гастронома «Южный» кучкуются знакомые алкаши. Мне что, всё это приснилось? Попытался рассуждать здраво. Ну, допустим, второй режиссёр репетировал сцену и слегка переусердствовал. Но толпой, которую я только что видел вблизи, никто не управлял, никто не бегал с матюгальником, не орал «Стоп!» И я видел эти лица вблизи, никакая массовка так себя не ведёт. Они же колошматили палками всерьёз и вопили, как сумасшедшие. А выстрелы? Холостые патроны? Да кто бы позволил шмалять на репетиции пусть даже и холостыми?
Оставалась лишь одна версия: съёмки на Новой площади стали детонатором, часть массовки вышла из игрового поля, её захлестнул мятежный кураж, началась цепная реакция и сейчас разворачивается второй акт реальной драмы. А город просто ничего не знает…
С этим идиотским выводом доехал до Ленина, свернул налево и рванул к Дому кино.
Секретарём Союза кинематографистов был тогда Ораз Рымжанов, мой друг. Сунулся было в его кабинет, но он был заполнен людьми. Так, щёлкнуло в мозгу. Они уже знают. Началось. Ораз вышел в приёмную. «Что случилось? – спросил он озабоченно. – На тебе лица нет…» Как мог, стараясь не преувеличивать, рассказал ему всё, что видел. «Ничего себе, — произнёс он упавшим голосом. – Посиди здесь…».
Я спустился на первый этаж, там был таксофон. Набрал свой домашний номер, трубку взяла жена. Продиктовал: собери бельё, тёплые вещи, сухое молоко, сгущёнку, печенье, сухари, если есть. Документы. Деньги, какие найдёшь. Лекарства. Приготовь детей. Примерно через час приеду. Подробности дома. Действуй.
Поднялся к Оразу, он уже ждал меня в приёмной. «Старик, — сказал он растерянно. – Я звонил в УВД, на киностудию, оперативному дежурному КНБ. Всё спокойно, ничего не происходит, серьёзных происшествий нет…».
Что за чёрт? Я сошёл с ума?
Позвонил Кире. «Ой, привет! – заверещала она радостно. – Ты в порядке? Ну, молодец! А я только что выходила на улицу. Знаешь, на стене дома, возле которого стояла твоя машина, следы от пуль! Настоящие!» Я взвыл: «Кира! Что это было?» Она беспечно отвечала: «А чёрт его знает!».
Вечером в программе новостей коротко сообщили, что в одном из общежитий произошло столкновение студентов с рэкетирами, которые явились за данью. Жертв и пострадавших нет. Однако некоторые впечатлительные горожане, ставшие свидетелями этого события, связали его с киносъёмками, которые происходили неподалёку, и едва не поддались панике.
Вот. Хотел спасти страну от смуты, а оказался впечатлительным горожанином.
Парикмахером Бонасье.
Так начались для меня девяностые.
***
© ZONAkz, 2017г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.