1
Не помню, где мы припарковались, но точно не на Pennsylvania Avenue, не у парадного входа в Блэр Хаус. Скорее всего, наш вэн запустили с тыльной стороны – там был небольшой плац. Предупредили: из автобуса ни ногой. Ждите…
Блэр Хаус — гостевая резиденция президента США. С виду здание невзрачное, однако туда не всякого принца крови пустят. Пафосное место. Что-то вроде Георгиевского зала Кремля. Только вместо державной святости смесь круто позолоченной роскоши с краснодеревным уютом колониального китча.
Дарига Назарбаева однажды пела в Блэр-Хаусе, кажется, при Клинтоне. Он давал приём. Обмирая, она поднималась по ступенькам на сцену и вдруг, оступившись, рухнула на колено. Зал сочувственно ахнул. Через мгновенье она была у микрофона. Что-то из «Битлз», вроде бы, «Yesterday». Зал встретил первые звуки рукоплесканиями, но они скоро сменились встревоженным гулом: по ноге певицы ползла темно-алая змейка. В ступеньке торчал гвоздь, он пропорол ногу чуть ниже колена. Она допела и ушла под овации, роняя на сцену капли крови густой. Боль почувствовала, когда спустилась в зал.
Но это до меня, я не очевидец.
В этот раз приём давал Эл Гор.
И вот торчим мы в этом вэне, ждём. И какой-то камермэн казахского телевидения вдруг затосковал – курить хочет, сил нет. Водила говорит – impossible, Райка! И лыбится. А дверь открыта. Камермэн махнул рукой, вывалился вперёд кормой и жадно запалил свой красный «Соверен». А у входа в здание стоит мент, то есть коп, то есть жирный, как кольчатый червь, америкэн бой. И он орёт камермэну: иди взад! Go back! Тот лучезарно ухмыляется и показывает копу дымящийся чинарик. Мол, братан, затянусь, пару раз, уши пухнут! Коп кладёт ладонь на кобуру шмалера, а левым указательным пальцем тычет в камермэна. I said go back! И добавляет, как в кино: Fucking! Я говорю курильщику, брателло, не нарывайся. А он – да ладно. И сосёт окурок, как перед расстрелом. И тут коп срывается с места, бежит к нам, тряся грудями, на ходу достаёт волыну, упирает пистолетную рукоятку в подставленную ладонь и визжит, как баба на пожаре: I will shoot you! Go back!
Я его за шиворот втащил. Убил бы камермэна ни за что, ни про что. Американские центурионы стреляют, как в кино про ковбоев, молниеподобно. А что делать, каждый второй в стране вооружён в законе.
2
Полицию ненавидят везде. Копы торчат на передовой, где лоб в лоб быкуют народ и власть. Каждый мент, обвешанный брутальными цацками — наручниками, дубинками, рациями, электрошокерами и глоками — лично представляет государство. Оно принимает его образ и подобие. У него оловянные глаза надсмотрщика, у него лапищи, умеющие до хруста заламывать предплечья смутьянов, у него газ, жрущий глаза и горло, у него заблёванный «воронок» и вонючий «обезьянник». Далее по нотам: Таганка! Все ночи полные огня.
Но вот диво дивное.
Полициантов, презираемых по жизни, слюняво обожают в кино. Там слоняются целлулоидные призраки идеальных ментов. Честных и голубоглазых. У них есть свой былинный родоначальник. Это дядя Стёпа-великан, патриарх правопорядка, 45 размера сапоги. Глеб Жеглов и Володя Шарапов менты? Ещё какие. Отменные мусора, я сказал! А вот и Пал Палыч Знаменский, отлитый из свинцовых букв морального кодекса. И его боевые подельники – приблатнённый орёл Томин и загадочная Зиночка с вопросом в томных глазах: а тому ли я дала? А как вам Анискин, деревенский детектив? Чёрт возьми, а любимый ликвидатор Гоцман, что, не мент? А германовский Лапшин — кто, если «не волк позорный»? Ну, гулять так гулять, спрошу обухом между глаз, а божественный засланец Штирлиц чьих будет? То-то.
В западном кино тот же «менталитет», та же «коп-продукция». Часто оскароносная, кстати. Там «Крепкий орешек» разросся до священной рощи, в тени которой бродит молодцеватый Брюс Уиллис, патрулирующий добавочные «16 кварталов». А «Полицейский из Беверли-Хиллз» с неподражаемым Эдди Мерфи тоже сначала удвоился, а потом и утроился. Наконец, Training Day, где герой Дензела Вашингтона творчески развивает методы Глеба Жеглова, за что и ловит пулю от коварных русских. Да мало ли. Там шериф на шерифе сидит и законом погоняет.
Парадокс? Нет, скорее, закономерность.
3
Власть и народ – стихии противоположные, враждебные, но сросшиеся, как сиамские близнецы. Кстати, эти несчастные тайцы, их звали Энг и Чанг, прожили единой плотью 62 года. Они часто ссорились. Энг тяготел к порядку, а Чанг пил горькую. Каждый был женат наособицу, оба имели изрядный выводок отпрысков. Чанг умер от воспаления лёгких, а через несколько часов абсолютно здоровый Энг последовал за ним.
В нашем рассуждении Чанг олицетворяет народ, который «источник власти», что, разумеется, подлое враньё. Власть воспроизводит себя с помощью электоральных мастурбаций, а народ размножается природным способом и образует население.
Никто толком не знает, что такое народ. Ни политики, ни философы, ни социологи, ни писатели. Все эти пустомели стоят на берегу и забрасывают невод, который приходит то с тиной морской, то с крокодилами. Под толщей вод что-то бродит, скисает, закипает, булькает, испускает болотные газы, бурлит, а иногда и штормит. Это сусло кишит хищными существами. Они рождаются из хаоса и стремятся к нему. Как говорил Достоевский, широк человек! Надо бы сузить. Получается, как правило, скверно и лишь с помощью силы. Оставленный без попечения Бога, человек ужасен. Но Бог, как известно, умер.
Тщась его заместить, власть (Энг) пытается обуздать тёмную силу буйного Чанга. Назначить ему коридоры поведения и вдолбить в хмельную башку какие-то моральные ценности, которые сама порой в грош не ставит. Шаг влево, шаг вправо — огонь на поражение. Энг и Чанг от веку собачатся, а иногда дерутся. В лучшем случае, добиваются зыбкого перемирия — с боями местного значения. В эти светлые промежутки и появляются умилительные образы киношных ментов. Обыватель инстинктивно ищет защиты от хаоса, гул которого он постоянно слышит, поэтому лобзает экранного дядю Стёпу, продолжая ненавидеть его в реальности. Широк человек!
Но просвет в облаках затянулся тьмой Египетской.
4
Грандиозный бедлам, наблюдаемый в США, впечатляет. Объяснение лежит на поверхности: сносят не каменного командора Колумба, а живого Трампа. Неприятели злоумышленно ширнули грязным гвоздём в незаживающую черно-белую язву американской действительности, она и потекла кровью и гноем. И это не первое осложнение такого рода, и не последнее. Белая часть Америки отрастила чёрное чувство вины, а чёрная, не будь дура, раскалила в себе добела комплекс жертвы. Время от времени эти грозовые тучки сходятся, и начинается чисто американское светопреставление: гром гремит, земля трясётся, коп на воронке несётся.
Но такой мистерии-буфф ещё не бывало. Коленопреклоненные, сами себя повязавшие полицейские, уткнувшиеся носом в заплёванный асфальт, бесноватый культ нечаянно убиенного жулика, упокоившегося в чудовищно нелепом саркофаге, махновское Гуляйполе в Сиэтле, варварское шатание памятников, погромы, поджоги и дикое мародёрство в центре Манхэттена. И – лиха беда начало – анафема полиции с последующей заменой её «дружинниками». Плавали, знаем. В 1917 году тоже «отменили» городовых, дело дошло до того, что предсовнаркома Ульянов-Ленин был ограблен в собственном авто.
Полагаю, на такой выхлоп даже «демократы» не рассчитывали. Чанг бесится, а Энг в полном булшите! Рядовые ситизены всех цветов кожи, составляющие массовку, участвуют в ней с петушиным усердием, заставляющим вспомнить хунвейбинов времён Мао, переодевшихся в неистовых поклонников струящегося старческим песком Байдена.
В чём дело, гайз? Вы, часом, с глузду не съехали?
Риторический вопрос.
Склоняюсь к выводу, что в обыденном сознании людей произведена замена.
Вот, допустим, три напёрстка, шарик-малик. В одном чёрная вина белых людей. В другом – белая обида чёрных. А в третьем должна быть история Америки, которая всё это обусловила. Но нет! Под третьим сидит изумлённый коп, которому сказали, что он садист и расист. Кручу-верчу, выиграть хочу! Дальше-больше: какой напёрсток ни открой, везде найдешь копа. Естественно, а кого ещё? Это же они, волки позорные, крутят, вертят, вяжут, цепляют браслеты и наступают на горло песне свободы. То, что только они торчат на передовой, сдерживая натиск тёмной (не чёрной!), а именно тёмной силы, копящейся в кипящем котле наций, никто в расчёт не принимает. Тьмы низких истин затоптаны идиотизмом возвышающего обмана. Обыденное сознание шизофренически раздвоено.
Это не что иное, как след пандемической аферы, где тоже напёрстки, и под каждым из них вирус. Но, в отличие от опущенного копа, он возвышен до небес, откуда смотрит на мирян снисходительно улыбающийся Флойд. И в эту лабуду настойчиво предлагают уверовать.
5
Все твёрдо знают, что покойный Флойд — мелкий жулик с шестью ходками. Но считают его святым. Все понимают, что ковид не выдумка, он есть, как существуют сотни и тысячи других вирусов, живущих рядом с человеком, и сейчас идёт очередная эпидемическая вспышка. Но её то ли сдуру, то ли с большого бодуна назвали пандемией. Такие вспышки были и раньше, только никто не устраивал вселенского кипеша и не опрокидывал мировое хозяйство в болото зловонной стагнации.
И это знают все! Но «пандемия» сильное слово. Зловещее и величественное, как бутафорская мантия голого короля.
Вирус коронован международной шайкой воров в законе. Найдена идеальная психологическая узда, с помощью которой теперь будут управлять народами всех стран. Это и есть «новая реальность», где невидимый глазу участок дезоксирибонуклеиновой кислоты титулован Ковидом. И он занял место Бога, который умер.
Теперь все под Ковидом ходят. Рядовые прихожане мелко трясутся от сладкого ужаса и наперегонки обезличиваются масками. На их руках пятипалые кондомы, в сущности, бесполезные, ибо сексуальная дистанция сменилась «социальной», исключающей прикосновение и объятие. Они добровольно забились в свои кельи, где денно и нощно молятся новому богу, мечтая о снисхождении. Их приходские батюшки облачились в средневековые костюмы времён моровой язвы, бессмысленные до идиотизма. Их первосвященники несут с амвона путанную, противоречивую чушь, которая, многократно усиленная иерихонскими трубами вранья, насильственно ввинчивается в мозг и расцветает там раковой опухолью животного страха. Он вытеснил здравый смысл в подполье, и вытащил на сцену банду фриков, фейков и фантомов: пандемия, фальшивая, как резиновая шлюха, вечный ковид, возвращающийся, как комета Галлея, кладбищенский покой карантина, сомнамбулическая кома затюканных придурков с масками мумифицированных покойников, их ладони, изъязвленные стигматами антисептиков, корыто «святого» Флойда, используемое вместо купели, коленопреклоненные сенаторы, хворающие по графику премьеры и президенты, рыдающий у гроба мэр и связавший себя полицейский, упирающийся коленом в битое стекло, покрытое изблёванной мокротой маргиналов. Весь этот густопсовый абсурд, простительный для голливудских кунштюков, стремится стать новой реальностью. И во многом преуспел.
Верую, ибо абсурдно – вот слоган наших дней.
Обыденное сознание миллиардов (!) людей вакцинировано хроническим ужасом. Тест на внушаемость и подверженность манипуляциями сдан на отлично. Чанг уже корчится от бешенства и скоро помрёт, за ним последует Энг. Они не нужны новой реальности. Они остались в Yesterday, в той Америке, где на сцене Блер-Хауса поёт Дарига, а по ноге её, распоротой случайным коленопреклонением, струится тёмно-алая змейка крови.
***
© ZONAkz, 2020г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.