Есть в казахском языке понятие – ақкөңілдік. Простосердечие, бесхитростность. Был у нас родственник по имени Шашубай. Сутулый, поджарый, руки по-обезьяньи длинные, оплетённые вздутыми венами. Ладони с полотно лопаты и шершавые, как наждак. Загорелый до баклажанной, даже зимами невыцветающей черноты. Я в детстве всерьёз думала, что тетка замужем за негром. Ақкөнілдік было его сущностью. Самый маленький шкет в роду мог дать ему поручение и Шашубай, побросав свои дела, кинулся бы его исполнять. Скромности, смирения, доброты был необычайной.
На любом тое Шашубай там, где нужны мужские руки. Не в прохладе комнат, где важные сородичи обсуждают за дастарханом вопросы мировой политики. То дрова подтаскивает поближе к кипящим казанам, чтобы женщины не надрывались, то воду таскает, то разделывает мясо. Счастлив уже тем, что вся родня вместе.
Будь моя воля, назвала бы шашубаем единицу измерения честности. Однажды нашёл на автоcтанции портмоне. Внутри пресс денег. Участковый из пункта милиции даже не сразу понял, что нужно этому колхознику. Нашёл на земле? И? Хочешь, чтобы мы хозяину вернули? Ну, давай…
Всю жизнь он умудрялся вкалывать на самых неблагодарных, физически изнурительных работах. То руду колоть на адовой глубине, то в кузне подсобным. Предавался любому труду с самоотречением, балансирующим на грани безумия и праведности. Никогда ему не доплачивали за переработки, обходили при раздаче премий, хамски переставляли в конец очереди на жильё. Будто испытывали на терпеливость — интересно, когда этому малахольному надоест… Семейство с кучей детей постоянно кочевало из одной дыры в другую. С теткой у них был идеальный брак, я таких больше не видела. Они будто заражали друг дружку простодушием. Даже носами шмыгали с одинаковыми интервалами.
«Как ни бесилося злоречье, как ни трудилося над ней, но этих глаз чистосердечье – оно всех демонов сильней». Когда Тютчев это сочинял, мою тетку имел в виду.
Нанялся как-то Шашубай чабаном в животноводческий колхоз. Родственники, толпой на нескольких машинах поехали их проведать на джайляу. Пока тетка радостно хлопотала, накрывая дастархан, дядя Шашубай куда-то смылся. У неё спрашивают:
– А Шашубай где?
– Поехал на соседнее пастбище, барана покупать. Не волнуйтесь, он быстро обернётся. Куырдак сделаю, бешбармак… Молодцы, что приехали!
– То есть как – барана покупать? Вон их в загоне, тысячи голов… Вы что, не держите при отаре своих личных овец?!
– Не-ет… Это же нечестно!
Родня на кошму попадала. До глубокой ночи приделывали бестолковой парочке головы: «Нормальные люди в чабаны идут для чего? А? Чтобы завести и множить свое собственное поголовье. А так бы на черта оно вам сдалось – ни сна ни покоя же! То отёл, то бескормица, то их стриги, то ночами от волков сберегай…».
Толку от внушений было – ноль. Шашубай с женой искренне не понимали, как можно путать личную шерсть с государственной.
Однажды на родственной свадьбе поручили ему закупить овощи для салатов. Ходит он по базару, преисполненный важностью миссии, приценивается. У самого изобильного овощного развала остановился. Товар глянцевый, отборный, как на ВДНХ. Торговка – пышная турчанка, чисто шамаханская царица. Шашубай приосанился, чтобы придать себе товарный вид и начал деловой торг:
— У нас тут большой той намечается, племянника женим. Огурцы нужны, килограммов восемьдесят…
Турчанка мгновенно раскусила, с кем имеет дело. Подставляй мешок! Складывает и нахваливает – лучшие тебе отдаю, от сердца отрываю. Вернулся Шашубай с базара тихо сияющий от гордости. Вывалил добычу на топчан. Женщины ахнули хором. Каждый огурец калибром с артиллерийский снаряд. Спелый, желтый в полосочку бронебойный огурец.
Лет двадцать ещё потом на тоях шутили – за огурцами-помидорами Шашубая снарядите.
Припоминали и другой случай, достойный экранизации в жанре трагикомедии. Сбежала замуж племянница Шашубая. Положено посылать за беглянкой гонцов (қуғыншылар). С ответственной миссией снарядили её брата, пару келинок и для какой-никакой солидности приставили к ним Шашубая.
Доехали они до дома похитителя, спешились. За воротами сонная тишина. Не похоже, что готовятся встречать невестку. Ни музыки, ни голосов. Не шкворчат баурсаки, не дымят самовары. Вышли на стук в ворота две девчушки.
Где хозяева? На базар поехали, покупать кое-чего к беташару. А где жених, где наша сестрёнка? Оказалось, что машина сломалась, кукуют где-то на обочине, ждут подмоги.
По обычаю, положено бушевать, грозить карами небесными и прокуратурой, метать громы и молнии. А в кого их метать? В этих малолеток?
Любой другой командир оконфузившейся боевой группы постарался бы бесшумно покинуть плацдарм, залечь в складках местности и дождаться, когда невесту хотя бы заведут во двор. Но не таков Шашубай, простая душа. Скинул пиджак, деловито закатал рукава рубашки. Скоро гости придут, а тут ещё конь не валялся. Показывайте, какого барана готовитесь резать. Вот этого? Несите ножи, тазы, воду!
Вернулись с базара хозяева, а главный громовержец мясо разделывает, келинки требуху чистят.
***
Когда Шашубая арестовали за кражу со взломом и посадили до суда в кутузку, никто поначалу не поверил. Это, конечно, какой-нибудь другой Шашубай. Да наш с себя единственную выцветшую рубашку снимет и отдаст!
Оказалось, никакая не ошибка. Факты были таковы. Под покровом ночи Шашубай проник на подворье односельчанина. Сторожевым псам загодя подкинул мяса. Вскрыл окно на летней кухне, забрался вовнутрь. И вытаскал оттуда дюжину увесистых картонных коробок. Один, без сообщников.
Сельчане удручённо восклицали: страшные, последние времена настали. Ақыр заман! Если уж Шашубай стал бандитом…
А дело было так: саудовские шейхи подарили Казахстану миллионы экземпляров Корана. Для бесплатной раздачи всем желающим. Крохотная доля тиража, тысяч пять, поступила в распоряжение местного муллы, который обошёлся с дарами по-хозяйски, будучи убеждённым, что простолюдинам ничего не следует давать бесплатно.
На очередных аульных поминках местный правдолюбец, из образованных, негодующе показывал собранию титульный лист Корана, где черным по белому пропечатано – не для продажи! А этот отступник мулла торгует высокочтимой книгой, будто картошкой со своего огорода! Выручку кладёт в карман обширного чапана. Аксакалы сокрушённо вздыхали, цокали языками: «ата-бабамыз айтқан – в доме святоши муллы нашли семь кабаньих голов».
Вот к нему-то и наведался в ночи тишайший Шашубай. Припёр дары шейхов домой и наутро уже расхаживал по базару, раздавая божественное послание направо и налево. И ведь не был шибко уж религиозен.
Мулла пришёл в ярость, но сообразил, что лишний шум ему же и выйдет боком. Наябедничал на Шашубая в Управление полиции, где служил шефом его свояк. По адресу неслыханного святотатства был выслан наряд полиции. Разбойник во время штурма мирно спал.
***
Дошло дело до суда. Остриженный наголо Шашубай своей вины не отрицал, улыбался, выказывая недостаток трёх верхних зубов и одного нижнего. Прокурор хотел засадить его на 12 лет – на целый мушель, но ход дела сбился с ноги. Судья хотел было ещё раз допросить муллу, но за служителя вступились по телефону из самой Астаны и вообще потребовали дело спустить на тормозах. Судья разозлился и вынес Шашубаю самое щадящее наказание – три года общего режима.
Зона, как известно, сортирует вновь прибывших арестантов: кто-то блатной или приблатнённый, кто-то просто мужик, а есть ещё ссучившиеся и опущенные. С Шашубаем вышла заминка, он не подходил ни в один разряд. Махнули на него рукой – что взять с придурка? Мыл полы в клубе и в зоновской библиотеке, которой заведовал бывший заместитель министра культуры, уворовавший несметное бабло. Замминистра, услышав историю Шашубая, развеселился:
– Достоевского ты, конечно, не читал? Там такой же, как с тебя списанный. Князь Мышкин. Эх, ты, хан Тышқан. Где вас, таких, делают.
Так появилось у Шашубая погоняло – Хан Тышқан.
Вышел Шашубай по УДО в один день с вице-министром, который и трети срока не отсидел.
***
Давно уже нет на свете Шашубая. Мало осталось и тех, кто помнит все его злоключения.
Недавно побывала я на свадьбе племянника. Съехалась вся родня, аксакалы, апашки, тетки, молодняк со своими наследниками. Самовары кипят, баурсаки шкворчат. Самый деловой из зятьев сделал трогательный жест – купил всем детям подарки. Девочкам куколок Барби, мальчишкам – игрушечные машинки. С визгами радости дети расхватали грошовые китайские дары и оказалось, что одному, самому маленькому, ничего не досталось. Малыш немедленно заревел обильными слезами. На мальчиков зашикали – уступите уже кто-нибудь ему машинку, видите, плачет, мы вам другую купим.
Кто же выпустит из рук такую драгоценность – алый пожарный автомобиль, с выдвигающейся лестницей, с надписью по борту – «Звонить 01»? Или мерс, точную копию Mercedes-Benz G55! Или полицейскую Шевроле-Ниву, с буквами ДПС, с сигналкой на крыше!
Последним надо быть дурачком, чтобы отдать такую крутую вещь какому-то щеглу, пусть он даже тебе четырежды түысқан.
И тут подбежал к плачущему карапузу мальчик лет четырёх. И протянул ему свою машинку. И ведь не упрёки взрослых, не их вероломные обещания купить другую двигали им. Подарил легко, радостно, как делают это самые благородные души.
Облик мальчика будил забытое детское воспоминание… Смуглый как негритенок, ну, может, на пару тонов светлее. И сияющая улыбка существа, не ведающего, что мир полон зла, что неправильно так легкомысленно расходовать себя на тех, кто твоей жертвы оценить не может, а будет только смеяться и крутить пальцем у виска.
Господи, да это же Шашубая внук… Нашёл себе облезлую жестяную коробку из-под печенья, силой воображения наделил её достоинствами лучшего автомобиля и самозабвенно буксует ею по корпешкам. Счастлив уже тем, что малыш больше не плачет, что взрослые веселы, что вся родня вместе.
Главное же, что б никто не плакал, и чтобы всем было хорошо?
***
© ZONAkz, 2020г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.