Пока ехала в электричке в район Панков, зарядил противный прусский дождик, и я малодушно подумывала: не повернуть ли назад, домой? Нет, нельзя повернуть. Не каждый день в Берлине открывают памятники нашему всё – Абаю, сыну Кунанбая.
Заодно поищу дом, где штандартенфюрер Штирлиц шурудил граблями в палисаднике, и, приняв наркомовские сто грамм с печёной в камине картошкой, беззвучно пел:
«Ой ты, степь, широ-о-кая…».
Для полевого бытописателя никакое наблюдение не будет лишним.
Наблюдение номер один. На перекрестке улицы, где стоит наше посольство, установлена двухаршинная стрелка, на ней крупным шрифтом: «Botschaft Kasachstan». Стрелка указывает: азамат, тебе сюда. Как предупреждал мой киношный земляк-джамбулец: «Эй, гражданина! Ты туда не хади, ты сюда́ хади…».
Видно, не один наш соотечественник долго и безнадежно кружил по этим неотличимым улочкам, где домом господина Бользена прикидывается каждый второй: черепичная крыша, узкие эркерные окна, распластанный по стене багровый дикий виноград, а в палисаднике мёрзнет магнолия.
Магнолиям и советским разведчикам в Берлине зябко.
А нудный дождик, последыш накануне напавшего на Берлин урагана Игнатц, всё сеял, и была в нём какая-то тоскливая безысходность.
Памятник стоял, укутанный белым и подвязанный у основания алой лентой.
На улице и во дворе посольства ни души. Подъехали полицейские. При встрече с центурионами правопорядка наш человек внутренне подбирается, заранее чувствуя себя без вины виноватым. Полицаи вышли из авто, пристально глядя на меня, что-то сказали в рацию. «А вот это провал» – подумал Штирлиц.
Тьфу, наваждение.
***
Наши люди собрались быстро. Подтянулись телевизионщики, увешанные лупоглазыми камерами и штативами. Почти строевым шагом пришли немцы.
Берлинского интеллектуала ни с кем не спутаешь. Если у него изысканно взлохмаченная куафюра, тонкие очки, твидовый пиджак с замшевыми «заплатами» на локтях, коротковатые брюки и крепко поношенные, но начищенные кожаные ботинки – знайте, это немецкий интеллектуал.
Прибыла министр культуры госпожа Раимкулова с небольшой свитой. Объятия, поцелуи в воздух, приветствия. Явились какие-то юноши холеной казахской наружности, говорящие на английском и ни бельмеса по-казахски. Европейские казахи, своего рода «потерянное колено».
Наконец началось. Под аплодисменты и щелканье затворов с памятника сдернули покров. Немая сцена.
А что, похож. Портретное сходство уловлено довольно точно. Сужу по широко растиражированному дагерротипу, где Абай Кунанбаев сидит, засунув большой палец правой руки за ворот халата.
Автор скульптурного портрета – художник Булат Мекебаев, уже лет тридцать живущий в Берлине.
Живописец он яркий, патетический, эмоциональный. Любимое слово: «Бомба!».
Всех пригласили в конференц-зал. Начались приличествующие случаю речи. О том, что творчество Абая является связующим звеном, что Абай стал прочным мостом, и что пусть процветает культурное сотрудничество между Казахстаном и Германией.
Выступили: наш посол Карипов, говорящий по-немецки с милым талдыкурганским акцентом; министр Раимкулова; кто-то бородатый от немцев, посол Казахстана в Швейцарской Конфедерации импозантный Алибек Бакаев и ещё эффектная казашка, предводительница сообщества қандасов откуда-то то ли из Швейцарии, то ли из Швеции.
Ещё одно наблюдение — красивых сотрудниц на квадратный метр площади посольства Казахстана в Германии концентрация погуще, чем, например, в посольстве… Ладно, не буду говорить, в каком.
Многие дамы в вечерних нарядах блистали антикварными серебряными украшениями: тұмарша, омрауша и самым изысканным, что когда-либо было придумано для украшения женских рук — бес блезік.
Начался концерт. Трио домбристов исполнили кюи Курмангазы, Дины Нурпеисовой и «Татьянанын хаты». Дольше всех аплодировали немцы.
После концерта посол пригласил всех отведать, чем бог послал.
Казахскому человеку европейская манера угощать гостей птичьим кормом кажется несколько скуповатой, мягко говоря. Правильно у Гоголя сказано: «что у них немецкая жидкостная натура, так они воображают…».
У нас не так. У нас как у Собакевича; ежели баранина — всего барана тащи, гусь — всего гуся.
Бог послал дастархан, как на шымкентской свадьбе: манты, плов, куырдак, казы-карта, десяток салатов, чак-чак, баурсаки, жент, фрукты, вина, напитки…
Госпожа Раимкулова села к роялю, раскрыла его и очень даже недурно стала играть «Көзімнің қарасы». Все таки министр культуры, не заведующая прачечной.
Вкусить от родных блюд я не соблазнилась. В джинсах и свитере не вписывалась в гламурный контекст дипломатического суаре. Да и папа учил – лучше остаться голодным, чем толкаться с тарелкой у чужого стола.
Сделала несколько снимков лукуллова изобилия и вышла.
В углу фойе стояли и плакали, как наказанные, чьи-то зонты. На столе лежали стопки книг. На обложке элегантный профиль Абая. Взяла себе одну.
В электричке раскрыла. Неплохо издано, на приличной бумаге. В редакционной коллегии знатные абаеведы: президент Токаев, Олжас Сулейменов, Мурат Ауэзов и тонкий знаток изящной словесности Крымбек Кушербаев. А также примкнувший к ним – тар жерге тамашалап – недавний юбиляр, избравший себе после семидесяти новое имя – Жан Бахыт. Почти как Жан Батист Мольер.
Внутри тома стихотворения и прозаические тексты Абая на немецком языке. Переводчица Anja Tuckermann. Для изучающей немецкий самое что ни на есть полезное чтение.
***
От Pankov до Spandau дорога длинная, перекладная: трамвай, U Bann, S Bann, автобус. Есть время подумать.
Уберёг ли Иоганн Вольфганг Гёте свою страну от грядущих подонков, имена которых тоже начинаются на «г» – Геббельс, Геринг, Гимлер?
Нет, не уберёг.
И не вмещается в сознании, что Вольфганг Амадей Моцарт и Гитлер – оба австрийцы, қандасы.
Вняла ли Россия отчаянному пророчеству Достоевского о бесах? Нет, не услышала, не захотела услышать. И спустя время наплодила нелюдей с балаганными именами: Ягода, Ежов, Вышинский. Волчья ягода, ежовые рукавицы, вышка лагерная, вышка расстрельная.
Не спасает литература, не помогает философия. Писателей и поэтов ценят только мёртвыми.
То же и с Абаем.
Как ни крути, а памятник, любой – это объект не культурного пейзажа, а кладбищенского. Он может быть сколь угодно хорош, но камень молчит, он мёртв. А тот, кому он посвящён, жив. И он вопиет.
О «Словах назидания» Абая все говорят, но толком их никто не читает, не вдумывается.
«Қара создер» должны быть помещены во всех городах и сёлах, на самых видных местах. На всех языках, чтобы всем доступно было. Потому что каждое из них абсолютно точно описывает нашу сегодняшнюю жизнь.
Есть такой способ гадания: закрыв глаза, раскрывают Библию, тычут пальцем. Читают.
Трясясь в стремительном вагоне S Bann, я это гадание попробовала. Раскрыла, не выбирая, первую попавшуюся страницу, ткнула пальцем. Выпало такое:
«Остался кто? Хитрец да хват. Этих нам не унять! Пока они других не разорят и по миру не пустят…».
А то мы не знаем этих хитрецов и хватов! Их бесстыжие отёкшие физиономии каждый день в новостях: такой-то докладает президенту, что всё у нас окей, сякой опять врет про ковид, растакая-то придумала, как растранжирить ещё сотню миллиардов на туфту.
Трижды я повторяла гадание. И всякий раз попадалось – в десятку, в точку, про нас, про сейчас. Хоть на казахском, хоть на русском. А теперь и на немецком. Угадаете, какое самое цитируемое стихотворение Абая выпало третьим? Не обязательно знать немецкий, просто послушайте:
«Ду майн казахэ! Ихь бедауре дихь…
Айн ланд фон фольк унд дас рюкштэндихь
Об гут одэр бёзэ ист аллес рэхт
Вайль ду шайнхайлихь бис айн цвайгезихьт…»
Я читаю эти строки на чужом языке и чувствую то, что зовётся словом гордость.
Простите за пафос.
Абай жив! И он по-прежнему лучший. Философ. Писатель. Поэт. Публицист. И даже блогер.
Наша страна не нуждается в косноязычной, бездарной, брехливой пропаганде, которая будто бы изменит сознание её жителей.
У неё есть Абай.
Даже немцы это понимают.
***
© ZONAkz, 2021г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.