23 августа дискуссионный клуб «Шантимес” под эгидой республиканского молодежного движения “За будущее Казахстана”, молодежного крыла РПП “Отан” и Общественного объединения “Движение молодых журналистов и издателей” провел круглый стол под громким названием «Будущее казахского языка…” Отрадно, что молодежь республики обеспокоена столь актуальной и глобальной проблемой государства, однако организаторы, мягко говоря, не совсем четко определили для себя, а тем более для приглашенных подискутировать гостей, суть самой проблемы.
Во-первых, форма прошедшей встречи, обозначенная как “круглый стол”, скорее напоминала партсобрание или конференцию, где сначала с трибуны выступают серьезные дяди с докладами в несколько листов, а потом начинаются прения. Кстати, “круглый стол” имел даже свой президиум из трех человек. Казалось бы, что тут особенного, но изначально аудитория была настроена на живую дискуссию. Позже, организаторы оправдывались тем, что до сих пор им не приходилось заниматься проблемой языка на профессиональном уровне…
Во-вторых, сама постановка обсуждаемой темы была не правильно изложена: есть проблема казахского языка и есть проблема государственного языка. И это разные понятия. Пока мы не уясним для себя особенности этих двух проблем, дискутирования, вкупе с докладами и прениями, будут продолжаться и далее. А “воз”, как говорится, “и ныне там”.
Однажды в разговоре с представителем уйгурского народа, я заметила, что мой собеседник называет газету “Ана тiлi” “Казак тiлi”. Я попыталась сделать замечание, на что он добродушно ответил, что в его понятии “ана тiлi” (родной язык) — это уйгурский язык, а мой родной язык (“Ана тiлi”) — казахский язык. Можно было позавидовать патриотизму собеседника, но я предпочла объяснить это, как лже-патриотизм или даже неграмотность. Я далека от мысли, что все представители уйгурской национальности рассуждают в таком же духе. Тем более что, вопрос не в этом. А в том, что пока казахстанцы будут решать проблему казахского языка, данная проблема вряд ли поднимется на государственный уровень. Проблема казахского языка разрешима только в среде десятимиллионной казахской части населения всего мира и, возможно, исследователями заинтересованные особенностями одного из древнейших языков тюрков. Другое дело — проблема государственного языка. Государственного языка страны, в Конституции которой гордо записано: “В Республике Казахстан государственным является казахский язык” (с. 7, п. 1.). И только обсуждая проблему государственного языка, мы можем говорить об игнорировании им руководством страны, чиновниками, представителями других национальностей и подрастающим поколением.
Конечно, было бы легко сказать, пусть каждый человек начнет с себя внедрение государственного языка, пусть ощутит его необходимость и востребованность. Здесь не стоит ссылаться на Литву или Узбекистан не утратившие многовековые традиции при тоталитаризме, которых ставит нам в пример старшее поколение. Необходимо изучить общественное мнение путем социологического опроса. Где корень проблемы, почему невостребован государственный язык? Помню, как гражданин Бельгии, впервые приехав в Казахстан удивился схожести казахского языка с русским: он воспринял русскую речь казахстанцев за казахский язык… Вполне возможно, что общественное мнение даст какую-нибудь ориентацию в дальнейших действиях по решению этой проблемы.
Стоит обратить внимание и на уровень преподавания казахского языка в русских школах. Сколько часов в неделю отводится на изучение государственного языка страны, которая дала работу учителям этой школы и возможность получить знание их ученикам? В свое время, нам — учащимся казахских школ отводилось 6 часов в неделю на изучение русского языка и литературы, помимо факультативных и консультационных занятий. Замечу, что между учителем и учеником всегда сохраняется четкая субординация. Учитель всегда должен быть авторитетом для ученика. Поэтому преподавание казахского языка в русской школе должны вести учителя, прошедшие специальный конкурс. В конкурсный -тур я бы включила и умение обрести имидж. Не стоит забывать, что мнение учащихся школ при определении причин невостребованности государственного языка, далеко немаловажно.
И наконец, учитывая, что человек по сути своей жаждет хлеба и зрелищ, поговорим и о наглядной пропаганде. Если всем достоверно известно, что “дукен” — это “магазин”, а “нан” — это “хлеб”, зачем вывешивать переводы с казахского на русский в общественных местах. Тем более что есть опознавательные знаки аптек, столовых, гостиниц, парикмахерских, фотосалонов и т.д. Почему на упаковках продукции отечественных товаропроизводителей стоят надписи на казахском, русском и английском языках? Если товар предназначен для экспорта (вне зависимости в дальнее или ближнее зарубежье), то можно ограничиться казахским и английским. А внутри страны необходимо постепенно, плавно переходить к надписям на государственном языке с внесением общепринятых опознавательных знаков. Но не стоит чрезмерно увлекаться переводами, особенно, когда вопрос касается мировой терминологии. Прав политолог Камал Бурхан, когда называет абсурдом перевод на казахский язык таблицу Менделеева.
Конечно, одним “круглым столом” разрешить проблемы государственного языка не удастся и ученым-академикам, и лидерам молодежных движений, и молодым журналистам. Все равно последнее слово остается за руководством страны. Но сам факт проведения данного мероприятия молодежью республики (пусть и с огромными недостатками), вселяет надежду на то, что сдвиг в общественном сознании в осмыслении о необходимости полноценного внедрения государственного языка во все сферы жизни, все-таки произойдет. Во всяком случае, нам хотелось бы верить в это.
«Ана тiлi», № 19 (30)
30 августа 2000 г.