Свой среди своих

— Школу я закончил с отличием и удивил всех тем, что решил пойти на исторический факультет Улан-Баторского университета. В конце 50-х в Монголии считались престижными профессии врачей и инженеров. Но я поступал на этот факультет сознательно, потому что хотел знать свои корни. На третьем курсе темой моей курсовой работы стали национальные меньшинства Монголии. Вот тогда я, наконец, и нашел ответ на вопрос, почему мой дед решил в 1917 году покинуть Казахстан: в этом были виноваты большевики. И когда однажды нам, четверокурсникам, сказали, что в университетский киоск поступила “История КПСС” и ее нам нужно купить, потому что на будущий год у нас государственный экзамен, я сказал: “Мне она не нужна”. Преподаватель удивился: “Почему?” “Потому что я ненавижу большевиков”, — ответил я. Политическую неблагонадежность припомнили мне через год. По рекомендации преподавателя философии, профессора Александрова, который приехал к нам из Ленинграда, я должен был остаться на кафедре. Вместо этого меня отправили в дальний аймак лектором обкома партии. В Москву я поехал учиться только в 1972 году. Кандидатскую и докторскую защищал по вопросам национальных отношений. После этого до конца 80-х работал в системе монгольских профсоюзов.

— И в это время Вас стали называть “политическим пожарным Монголии”…

— … А зарубежная пресса — главным идеологом демократических преобразований в Монголии, а еще “умеренным вариантом Бориса Ельцина”. В середине 80-х годов я предложил переделать программу партии и Конституцию Монголии и отказаться от теории марксизма-ленинизма. Это был взрыв. Статью перепечатали в Америке, Японии, Пекине, Гонконге. Она стала толчком для выхода демократических организации, советником которых я был, из подполья. В 1988 году из группы ученых я организовал демократическое крыло партии. Мы написали новую программу и устав партии, а также концепцию преобразования Конституции. В декабре 1990 года под нашим идейным руководством монгольская молодежь вышла на демонстрацию. После этого позиции социализма в стране сильно пошатнулись и к концу года члены Политбюро в полном составе ушли в отставку. Они правильно сделали, иначе в стране были бы неминуемы народные волнения. Состоялись первые демократические выборы. Я к тому времени из вице-премьеров страны стал спикером парламента.

— Словом, карьера у Вас, несмотря ни на что, складывалась удачно.

— Я о ней никогда не думал. Она получалась у меня случайно и удовольствия не доставляла, хотя в глаза и за глаза меня называли карьеристом. В 1990-м году центральная партийная газет “Унэн” посвятила мне около 70 материалов. Демократы меня хвалили, ортодоксальные коммунисты поливали грязью. В эти годы я сильно постарел, от накала политических страстей из черноволосого мужчины я за год превратился в седовласого пожилого человека. Приходилось очень много работать. Днем в парламенте, ночью — с демократической молодежью. Поэтому, когда в 1991 году меня направили генеральным консулом Монголии в Узбекистан, я вздохнул с облегчением. Через два года я стал советником посольства в Казахстане. А в 1996 году я решил добровольно остаться в Казахстане. Бурная политическая жизнь позади, теперь я рядовой ученый-историк, зато у себя на родине. Сейчас работаю над своей любимой темой “Появление казахской государственности”.

— Многие репатрианты из Монголии жалуются на то, что родина встретила их неласково.

— А я считаю, что Казахстан сделал героический шаг в отношении переселенцев. Какая страна, кроме Казахстана, берет все затраты по переезду своих зарубежных соотечественников на себя? Выделяет для этого самолеты и грузовые машины? Мне кажется, оралманам пришло время сказать “спасибо” казахстанским властям за прием. Препятствия с получением гражданства больше надуманные, чем реальные. Я сам до сих пор еще не гражданин Казахстана. Но этому есть объяснение: я носитель государственных тайн и пока не истечет срок, я буду считаться гражданином Монголии. Я не отрицаю: есть проблемы с трудоустройством, с жильем. Но ведь и переселение было стихийным. И опять же, на мой взгляд, все это зависит от самого человека. Ни один из моих пятерых детей, к примеру, не остался без работы, но я не прилагал к этому ни малейших усилий. Сыновья работают за границей, дочери здесь в иностранных компаниях трудятся ведущими специалистами.

— За те годы, что Вы живете в Казахстане, приходилось ли вам испытывать душевный дискомфорт? Все-таки там у Вас был статус одного из первых людей государства.

— К народу Монголии — малочисленному, но гордому — я всегда испытывал уважение. Они влюблены в свою родину. Это у них, видимо, осталось от их могучего предка Чингисхана, который правил половиной мира. Если здешние старики очень тоскуют по большевистскому строю, то тамошний народ, по моим наблюдениям, гораздо гибче в этом плане. Как бы им трудно ни приходилось в условиях переходного периода, но монголы никогда не будут ругать свою страну и существующий строй. Они законопослушны в хорошем смысле. Здешнее же старшее поколение, я считаю, больше думает животами, чем головой. Независимость, говорят они, ничего не значит, когда в желудке пусто. Беседы с ними у меня часто кончаются ссорами, мне легче найти общий язык с молодежью, чем со своими сверстниками. Пословица “рыба ищет где глубже, а человек — где лучше” не для меня. Жить можно, конечно, зажиточно и среди чужих, но когда ты находишься среди своих, в тебе присутствует необъяснимое чувство какой-то внутренней защищенности. Его я не променяю ни на какие блага в этом мире.