Продолжение, начало: Часть I
***
Я уже не раз писал, что в отличие от мужчины — создания в основном логически-этического, женщина — создание почти полностью эстетическое. Нет, однако же, ни женщины без мужчины, ни мужчины без женщины, а потому, когда мы произносим слово “человек”, под ним надо разуметь двойную систему “мужчина-женщина”, иначе понять сущность человека не удастся. Будучи самой Природой, то есть феноменом, близким к Божественной (творящей жизнь) сущностью, женщина, вместе со своей энергетикой, передает мужчине первичное понимание красоты Божественного творения. В свою очередь, мужчина, тоже близкий к Богу только в основном духосознательной сущностью необязательно в супружестве передает женщине, тоже первичное философское (глубина философии не в учет) видение мира. И в их духовном единении рождается целое, то есть именно человек. Нет надобности далеко ходить, чтобы найти подтверждение этой мысли. Приглядимся к тому, как происходит супружеское единение разнополых особей.
Природа устроила так, что физиологически женщина вызревает раньше мужчины. Еще будучи девочкой-младенцем, она пытается стать центром притяжения — плачет, когда не чувствует рядом людей, и не только быстро успокаивается, когда ощущает внимание, но улыбчивостью, телодвижениями, радостным взглядом приковывает (особенно мужское) внимание исключительно к себе, распространяя магнетизм, который наука называет экстрасенсорностью (сверхчувствительностью) и который в быту именуется обаянием. На нее действует симфония космических энергетик, побуждающая к продолжению рода человеческого, и дитя, даже не подозревая об этом, безотчетно (помимо логики) начинает развивать в себе обаяние всеми силами: разговаривает с игрушками сверхласковым голосом, больше, чем мальчишки, вертится у зеркала, отыскивая в себе привлекательные черты, чтобы за их счет довести обаяние до сверхобаяния; позднее с той же целью станет прибегать к косметике, к гимнастическим упражнениям, к голоданию; тренировки же у зеркала, в точности как у актеров, станут постоянными. За всеми этими действиями кроется лишь одна мысль: посмотрите, сколь я прекрасна; неужели вам не хочется обладать мною?
Это враки, что мужчина выбирает женщину. Женщина выбирает мужчину, и вовсе не обязательно для совместной жизни, часто — всего лишь, чтобы потешиться. Наступает, однако, время, когда женская особь начинает испытывать неодолимую потребность в более объемном творчестве познания, в углублении эстетических, и — не только эстетических, игр, в создании собственного продолжения — предмета творчества познания, а потому задумывается о строительстве гнезда, и первый мужчина, на которого падет ее выбор, будет сокрушен могущественным шквалом магнетизма (обаяния), обрушенного на него. Мало кто может устоять против захватывающей вихревой женской энергетики; включенный магнит женщины притягивает к себе даже на расстоянии — токи магнита могут идти через сотни километров, не выпуская жертву из сетей; токи эти продолжают действовать и тогда, когда женщина утратила интерес к жертве. Иными словами, плутовское гравитационное поле женщины так сильно, что большинство мужчин принимает сексуальный (хищнический) магнетизм, очень похожий на гипнотический магнетизм некоторых ядовитых змей, за любовь. Спросите, однако, хотя бы брачующуюся пару, что такое “любовь”, и она вряд ли сможет ответить. А между тем, понятие настоящей любви существует. Бог — это Любовь, говорит Христос. Но давайте вглядимся, что есть Бог, и прибегнем к определению, кристаллизовавшемуся в народных духосознаниях многие тысячелетия: “Бог Творец, Бог Сын, Бог Дух Святой”. С несущественными разночтениями мы найдем такое определение почти во всех мировых религиях. Не оспоривают этого определения литература, искусства, философия, если не считать материализма, выбросившего метафизику на помойку, что значит, ликвидировавшего человеческое содержание и оставившего индивиду лишь тварную форму для существования, а потому утверждающего, что стоит только построить нужную систему, как над человечеством воссияет счастье. Сталин резко разорвал с этим положением марксизма, объединил новую форму с новым содержанием, а потому страна в считанные годы получила колоссальное количество мужеско-женских личностей, то есть особей, стремительно идущих к истинному вочеловечению.
Если приглядеться к только что приведенному определению Бога, легко заметить, что слово “любовь” в нем отсутствует. Так, может, Христос ошибался, давая свое определение? Как бы не так. Если Бог — Творец, а он — Творец, так как находится в постоянном развитии и совершенствовании, это не может означать ничего другого, как именно Любовь — любовь к плодам радости творчества познания и творчества созидания; а результат Любви — Дух Святой, высокоразвитая метафизичность, или, что одно и то же, высокоразвитая духовность. Что же принимают за любовь объединяющиеся мужеско-женские пары? Ответ однозначен: сексуальную озабоченность, исходящую от полов. Не надо думать, что в этой озабоченности нет творчества познания и творчества созидания. Есть. Но это почти сплошь — тварное творчество, обмен низменными физико-метафизическими энергетиками. Вот и выходит, что единение на основе всего лишь желания любви (на основе неосмысленного “хочу”), единение без любви (тоже неосмысленное “хочу”) и животное спаривание суть одно и то же. Не отдавая себе отчета, что есть любовь, мы, таким образом, собственной волей скатываемся в тварное состояние, а потому обретаем не творческое познание ситуации, не постоянное творческое пересоздание особей в этой ситуации, а погоню за сексуальными игрищами; в этом случае Шопенгауэр абсолютно прав, говоря, что индивидуальное “хочу” находятся выше закона мотивов, потому что человек в этом положении уравнивается с тварью, руководствующейся любыми “хочу” без разбора и удовлетворяющей эти “хочу” без разбора же. У человека, уравнявшего себя с тварью, в физических удовольствиях тоже есть творческое познание и творческое созидание, но оно лишь в разнообразии приемов сексуальных игр, в обучении потомства тварным приемам выживания, что не расширяет, но, формализуя (полностью офизичивая) процесс жизни, не исключает совсем, но — резко сужает поле информационной метафизической гравитации. Начинается движение не по восходящей спирали, как при возбуждении новых интересов, а по замкнутому кругу, которое по причине повторяемости рождает скуку, а следом поиск, якобы новых, впечатлений с новыми партнерами, заканчивающийся крахом, так как эти впечатления — штамповка впечатлений прежних с прежними правилами. Отсюда легко сделать заключение: единение полов, которое мы наблюдаем чаще всего, лишь видимость человеческого единения, на деле это чисто животное (тварное) единение.
Таким образом, если видеть брак исключительно под сексуальным углом зрения, как его чаще всего и видят, вряд ли можно отыскать рецепт от скуки, а значит, и от постоянной неверности супругов. И потому — вывод: нетварные особи должны искать творческого объединения не тел, но — душ, стремиться не к отказу от чистой физики, как это делают схимники именно в сексуальном направлении, а к сочетанию (балансировке) физических и метафизических энергетик, так как лишая дух его носителя — физической мощи, мы снобистски исключаем как раз дух из энергетического поля индивидуальной и вселенской гравитации. Наука уже знает, что внутри физических идут метафизические процессы, точно так, как внутри метафизических — физические: нет творчества без труда и радостного труда без творчества. Все слито в едином потоке множественности гравитационных энергий, которые определяют наше движение по жизни.
На предыдущих страницах я говорил в основном о женщинах, отыскивая только в них тварное начало. Но взгляните на некоторых женоподобных мужчин (не по конституции, разумеется). Разве они не бывают самоочарованы большими глазами, длинными ногами или бархатистостью кожи, разве не вешают на себя украшения в виде серег и даже колье, разве не подвивают волосы и не употребляют особые кремы, или, может, проводят меньше времени у зеркала, чем женщины? И разве почти все мужчины, не имея только что описанных приятных внешних черт, не стараются компенсировать недостатки наращиванием мышц или, якобы героическими, драками со своими сверстниками лишь для того, чтобы привлечь внимание самок, показать свое превосходство перед другими в будто бы мужских качествах? А потому не следует думать, что тварность — чисто женская особенность: компенсация физикой метафизики наблюдается у обоих полов.
От зарождения человека духовно-разумного и по сей день индивид развивается, как писал я не раз, в потоке цивилизации. И не то особенно страшно, как говорилось многими философами, что цивилизация увлечена вещизмом, страшно то, что она увлечена только физикой, и все метафизические открытия приспосабливает под надобности именно физики. Исторический цивилизационный процесс прерывался лишь короткими, мало того — локальными, периодами развития культурного (Индия, Китай, Египет, Греция), когда метафизико-физические знания нарабатывались с большой скоростью и — одновременно, а говоря по-иному, когда логика нравственной сдержанности и красота нравственной сдержанности, пусть и не в полной мере, но — сочетались между собой, и человек при таком балансе начинал стремительно идти по восходящей, пересоздавал себя и общество на глазах, помимо воли организуя физико-метафизическое гравитационное поле, которое захватывало все сообщество и, как мощный сель, несло его к цели вочеловечения. Все остальное время было отдано процветанию пройдох и негодяев, заинтересованных не в вочеловечении человека с помощью красоты нравственности и высокого творчества, но в его непреходящей тварности, которая вырабатывает в индивиде коровью покорность бесноватым пастухам. Нельзя же, и впрямь, считать себя людьми, если все индивидуально-общественные усилия направлены, как в животном царстве, исключительно на поддержание физического состояния, то есть на жратву, сон и секс, и на отторжение развития метафизического — утоления духовных потребностей, связанного с постоянным духовным страданием и жертвенностью пересоздания. Проецируя такое положение на лоно семьи, мы легко замечаем, что если мужчина — главный снабженец семьи, вынужден-таки прибегать, пусть к суррогатному, чаще всего — к ловкаческому, творчеству, то женщине отведена всепоглощающая роль няньки детей, мужа, стариков. От начала времен для женщины все как бы расписано наперед: она выбирает партнера чаще не по бытийному, а по бытовому принципу — он может не быть слишком образованным или слишком нравственным, но должен быть сильным и здоровым, хорошим добытчиком и ритуалистом (постоянно произносить восхищенные слова, целовать ручку, дарить цветы и побрякушки, словом выказывать всяческое преклонение перед партнершей, вне зависимости оттого, достойна она таких почестей или нет); его внешняя привлекательность не в счет (будь ты хоть обезьяной), эту привлекательность, женщина заранее знает, можно отыскать на стороне. Второй этап: строительство совместного гнезда — создание на поле семьи государственности. Если в период ухаживаний женщина намеренно не предъявляет претензий на власть, напротив, делает вид, что полностью подчинена мужчине, то с первых дней замужества борьба за верховенство в семье разгорается с необычайной силой. Мужчина старается утвердить свое главенство логикой мышления, приказом и насилием; женщина же ведет себя с точностью до наоборот: ее укоризны в сторону мужа, ехидные замечания, ворчание по поводу и без повода, полицейские установки могут быть совершенно алогичными, но зато окутаны как бы пеленой заботливости; ласкам же и нежностям придан смысл покорности — она, вроде бы уступая, создает впечатление стремления удовлетворить исключительно мужские потребности, иными словами, как бы подчеркивает свою вторичность, чем в конечном счете не всегда, но — часто, отвоевывает себе в лоне семьи безраздельное правление, понужая мужа к исполнению своих прагматических и чувственных желаний. Однако сама государственность семейного уклада приводит обоюдным насилием к полной несвободе всех членов семьи, и члены эти всеми силами стремятся за границы ими же созданного замкнутого пространства. И чем более индивид зажат семейной государственностью, тем сильнее его стремление вырваться из нее. Временной фактор лишь определяет степень полной изношенности семейного уклада и подсказывает сроки его разрушения. Таков финал абсолютного большинства семей, и то, что они существуют формально, не дает повода быть уверенными в их фактическом существовании. Можно в очередной раз констатировать, что шопенгауэровская воля, удовлетворяющаяся тварными, а не человеческими “хочу”, которые, якобы отвечают всем запросам бытия, — миф для малолеток, еще не умеющих отделить тварное от человеческого. И если бы только для малолеток. Беда, что глупейшей традиционностью, повторением опыта дедов и прадедов, признавая разор за устойчивость, удовлетворяются взрослые, мало того — образованные люди, почитая за благо наплевать на себя во имя детей, а дети, в свою очередь, во имя своих детей. И так до бесконечности. И странно, никто не восстает против устаревшей, более того — напрочь изношенной формы “семья”, защищают ее всеми силами, хотя и дураку должно быть понятно, что, не нарушая сущности добродетельных отношений между членами семьи, можно создать форму новую, которая бы никого не насиловала, но, напротив, приносила ежедневную и ежечасную радость.
Природой определена необходимость сочленения полов для получения цельного человека, форма, однако, в которой происходит единение, как видим, не соответствует поставленной Вселенной задаче. Так почему же в любых сообществах форма эта признается непреходящей? По той простой причине, оказывается, что человечество по сей день не научилось мыслить вне экономических категорий. Любой тимархии мира выгодна эксплуатация именно формы “семья”, так как она освобождает чиновников от необходимости создания новых физико-метафизических форм, которые вынули бы человека из именно экономических тенет и, таким образом, показали ему ненадобность чиновничьего насилия, но — надобность свободных союзов свободных граждан. И тут возникает вопрос: а возможен ли свободный союз свободных граждан и будет ли он способствовать реализации идеи совершенствования индивидов?
Давно известно, что единение полов продиктовано не только сексуальной потребностью, которая может быть удовлетворена и помимо семьи, но — главным мотивом нетварного мира — страхом одиночества, сочетающимся с чисто метафизической необходимостью ответственности: человеку не хочется ходить на поводке или под хворостиной, ему нужно хотя бы за что-то или за кого-то отвечать, и ради этой ответственности он готов идти на уступки и старому, и малому, и близкому, и дальнему. Ответственность рождает в нем гордость самим собой, поднимает значимость в собственных глазах, делает именно человеком, так как в этой ответственности он реализует свою человеческую сущность. Для того, однако, чтобы что-то реализовать, нужно иметь, что реализовать. Тем не менее, как правило, накоплению главных человеческих — метафизических — энергетик мешает лень. А что есть лень? Если пристально задуматься — это неощущение и непонимание потенциала, который заложен в каждого индивида, неумение отличить сильные и слабые стороны этого потенциала, а говоря по-иному, открыть в себе главные таланты, увечься ими и совместно с другими талантами сообщества начать пересоздание бытия ответственно, а не по принципу “тыка”. Понятно, что в неинтересе со стороны детей к собственному потенциалу повинны взрослые — обывательская среда, исповедующая равнодушие ко всему и вся (можете обижать кого угодно и сколько угодно, только меня не нужно обижать: я же ничего дурного не делаю), именно та среда, которую беспощадным кнутом порол еще Гоголь. Если учесть, что ребенок на первых порах существует исключительно за счет подражания взрослым, копирует поведение ближнего и дальнего окружения, если окружение это занято лишь поглощением вкусных обедов, шумными застольями и перемыванием косточек соседям, то у ребенка, впитавшего именно такое поведение, вряд ли появится стремление к бесконечному чтению книг, к походам в оперу, к ежедневному занятию гимнастикой или хотя бы к стоянию у столярского верстака, и значит, потенциал его талантов так и не будет раскрыт.
Представьте, что такое горнило обывательской среды (а ее не менее 90 процентов от всего населения Земли) прошел школьный учитель. Сможет ли он разбудить в учащихся тягу к знаниям, если знания, которые он несет ученикам, ему самому неинтересны, если мысли его заняты примитивными домашними заботами или предвкушением обывательских развлечений? Уверен, его ученики будут точно так же отбывать школьные часы, как и он, а по выросте, подобно ему отбывать часы на работе, так как профессия, избранная ими, будет случайной — не соответствовать заложенным в индивида талантам.
Человечество на протяжении веков только и делает, что борется с браком на производстве, в общественной жизни, в семье. Но брак — следствие чисто экономической (тварной) направленности цивилизационного развития, когда ради денег человек жертвует своими метафизическими запросами, заглушает или отбрасывает в прагматических целях даже открытый в себе талант, так как видит, что чаще не талант (стремление принести людям новое благо) доставляет дивиденды, а умение приспособиться к тварной ситуации или к повелениям чиновничества, которое постоянно заинтересовано не в реализаций чьих-то талантов, особенно талантов, не способствующих упрочению силовой сущности чиновничества, а в эксплуатации черного (нетворческого) труда, и — только черного труда. Их не волнует, что подневольный (без заинтересованности) труд не приносит высоких результатов; они уверены, что результаты можно выбить насилием, то есть вселением постоянного страха перед выбором: либо подчиниться насилию, либо остаться без куска хлеба. Вовсе не хочу сказать, что насилие всегда отрицательно, и — только отрицательно. Насилие, направленное на постижение и достижение хотя бы элементарных азов нравственности, напрямую сопряженной с жертвенностью, а по-иному, насилие, способствующее вскрытию индивидуальной метафизичности (творчества познания) и реализация ее, есть безусловное благо. Не следует только насилие, как и бесконечное потакание прихотям индивидов, превращать в отдельные и единственные инструменты движения по восходящей, при этом условии они становятся инструментами усиления тварности. А потому вряд ли прав Лев Толстой, создавший целую теорию “непротивления злу насилием”, не прав и Федор Достоевский, утверждавший нередко то же самое. Необходимо сочетание насилия и потакания прихотям, или двойная система подходов к одной и той же проблеме.
Вглядитесь и подумайте, почему тимархи мира только и делает, что треплются об экономике, почему культура финансируется по остаточному принципу, почему писатели, философы, актеры, как, впрочем, большинство жителей Земли, увлекаются водкой, наркотиками, хождениями налево? Ищут способ борьбы с постоянными стрессами? Но стрессы возникают не сами по себе, стрессовые ситуации запланированы именно экономической однобокостью развития, которому подчинено все человечество, то есть отсутствием двойственности подходов к решению проблем, отсутствием понимания неразрывности добра и зла, их постоянной взаимопересоздаваемости, что и ведет к всеобщему отварливанию. Не имея при экономической (тварной) направленности жизни выхода для духа (метафизического творчества), человек начинает задыхаться, наступает “на горло собственной песне”, насильственно вгоняет себя в веками установленные правила, а по-иному, сам себя лишает свободы. И особенно это видно на примере семьи. Удушающая атмосфера борьбы за экономическое выживание, изготовленная, как писал Маркс, капиталом, заставляет забыть обо всем, кроме выживания любым путем. Семья становится экономической тюрьмой, а часовые у этой тюрьмы — твердолобые чиновники. И ребенку, в котором проснулись-таки и требуют своей реализации метафизические силы, приходится прилагать немалые усилия и приносить многочисленные, и — совсем необязательные, жертвы, дабы вырваться из затхлой атмосферы и задышать чистым воздухом. Но многим ли это удается?
Даже зрелые писатели и философы, как попки, повторяют вслед за Марксом: сначала надо изменить экономические условия, только потом можно реализовать метафизические возможности (духовное человеческое содержание), так как дух, видите ли, всего лишь производное материи (все того же насквозь материального экономизма). Глупость такого утверждения легко опровергается, стоит лишь задать вопрос: существует ли в семьях счастье, если дом этих семей — полная чаша? Был ли счастлив в семье Пушкин, была ли счастлива Наталья Николаевна; были ли счастливы Толстые, Чеховы, Хемингуэи? Ответ однозначен: нет. И это притом, что ни одна из этих семей экономической нужды не испытывала. В то же время, пусть и не слишком, но постоянно нуждались Достоевский и Анна Григорьевна, Жюлио Кюри и Мария Складовская. И хотя нет тому подробных свидетельств, нетрудно догадаться, что обе пары были счастливы. В чем же дело? А дело прежде всего в том, что семьи Достоевских и Кюри не были озабочены излишними экономическими тратами, то есть постоянно жертвенно ограничивали себя, подчиняясь аскетизму. Но это — лишь малая часть дела. Главное же — семьи были спаяны духовным стремлением служения человечеству, хотя, наверное, об этом не только сами не говорили, но, скорее всего, и не думали. Именно обоюдное стремление к великому служению возбуждало постоянный интерес друг к другу, что делало интересным их совместное существование. Интерес же, в свою очередь, побуждал к жертве экономическим благополучием во имя благополучия метафизического. Вывод отсюда, думаю, сделать несложно: если мы хотим мужеско-женское единение сделать устойчивым, сообщества, состоящие из этих единений, должны полноценно взять экономические тяготы на себя — озаботиться как уходящим, так и пришедшим на смену поколениями, чтобы дать мужеско-женскому единению возможность служить и жертвовать во имя всестороннего, то есть экономически-духовного процветания сообщества.
Множество раз сказано еще Платоном, то есть две с половиной тысячи лет назад, что идея (человеческое содержание) само должно продиктовать форму своего комфортного существования. Человечество же только и делает, что насильственно вгоняет свое содержание в неудачные формы. В отличие от многих своих современников, Платон знал, что форма так же видоизменяет содержание, как содержание — форму. И еще он точно знал, что любая форма, в которую помещена постоянно совершенствующаяся метафизическая жизнь, никогда не сможет удовлетворить все расширяющуюся и углубляющуюся идею: чем быстрее нарастает человеческое содержание, тем скорее оно разорвет форму, в которую насильственно втиснуто. Однако что появится на месте уничтоженной формы? Как правило, нечто подобное, но, что тоже правило, в ухудшенном варианте. Если под этим углом зрения посмотреть на развитие системы “семья”, то мы заметим, что поначалу было многоженство и многомужество одновременно, которое сменилось исключительно многоженством: семейная государственность обрела контуры диктатуры мужского начала. В некоторых регионах все было наоборот: преобладало женское диктаторство, которое иногда приобретало уже совсем уродливые формы (амазонки). Что же мы имеем теперь? Оказывается, с одной стороны, многоженство (мусульманские страны); с другой — диктатуру мужчин в моногамной семье; с третьей — защищенную законом диктатуру женщины (США). Но в сущности нигде на свете мир не имеет семей прочных: вновь обрела права полигамия, с которой начиналось человечество, или, говоря по-иному, наблюдается движение не по восходящей, а по нисходящей — все большее и большее одичание, что свидетельствует о полной непригодности формы “семья”. Вот почему, зная, что именно семья есть первый и — основной камешек в строительстве огосударствленного общества, Платон, понимая временность любых систем, созданных разумом исключительно человека, тем не менее, выстраивает систему идеального государства, где диктаторским способом четко определены права и обязанности не только отдельных слоев общества (по Платону — каст), но — права и обязанности каждого индивида. Странно, что он — великий поборник свободы не замечает прославления поголовного рабства в его, якобы, идеальной системе.
(продолжение следует)