Галымжан Жакиянов: Я считаю, что публичный политик не имеет права ничего скрывать от народа

Внешне Галымжан Жакиянов, на первый взгляд, выглядит почти так же, как и три года назад. Однако, приглядевшись, замечаешь нечто неуловимое, что не сразу бросается в глаза. Возможно, это объясняется тем, что за годы, проведенные в местах лишения свободы, он похудел, но от этого весь облик стал как бы одухотворенным. Изменился и взгляд, который словно пронзает человека насквозь. Иначе воспринимаются и слова, суть которых не изменилась. А в общем-то, человек, прошедший через такие испытания, естественно, меняется, но здесь ситуация несколько иная. По большому счету, как показывают события, Жакиянов не изменился. И тем больше он вызывает любопытства, ибо новейшая история нашей страны полна обратных примеров.

— На самом деле особо ничего не говорили, не объясняли. И это понятно, ведь в Кушмурунской колонии были исполнители. Когда меня вдруг выдернули и повезли в Костанай, работники колонии оправдывались передо мной, дескать, не мы решаем. Они принесли мне извинения, что так срочно отправляют меня по этапу. А в самом СИЗО я встретился с начальником управления КУИС. Он сказал, что меня вывезут в Павлодар в колонию-поселение по месту проживания до ареста. На это я ответил: «Ну, я же до ареста проживал в Алматы, это же всем известно». В ответ он пожал плечами: «Не я решаю, мое дело маленькое. Решает министерство юстиции, обращайтесь туда, мне приказали, я – солдат».

И это было буквально все, что мне объяснили. Сенатор Зауреш Батталова и мажилисмен Толен Тохтасынов встречались в это же время с министром юстиции Оналсыном Жумабековым, с руководством КУИС. По словам Зауреш Батталовой, министр юстиции Оналсын Жумабеков был не в курсе моего перевода в Шидерты. Он сослался на то, что был в отпуске, а потому не знал о происходящем. Батталова напомнила ему, что, будучи первым заместителем Генерального прокурора, он приезжал во французское посольство, и именно он, согласно тогдашнему протоколу, сопровождал меня и мою семью в Алматы. Зауреш Калибековна подчеркнула, что моя супруга проживает именно там, и поэтому меня должны направить в колонию-поселение именно туда. Здесь не может быть ссылки на то, что я не проживал в Алматы до своего ареста. Кстати, напомню о существовании документов, использовавшихся во время следствия и судебного процесса надо мной. Из них вытекает, что наша семья не имеет прописки в Павлодаре. Мы все проживали на момент моего ареста в Алматы. Однако, как видим, эти доводы пока не имеют силы.

Но ведь существует и чисто гуманная сторона вопроса. Дело в том, что колония-поселение предполагает смягчение режима. Осужденный переводится на вольное поселение вместе со своей семьей для общественной реабилитации, адаптации к жизни. Это высокие цели колонии-поселения. Предполагается, что люди могут устроиться на работу по месту жительства своей семьи. Практика показывает, что при смягчении наказания этот момент стараются учесть. Я не знаю в Казахстане других случаев отказов, в которых семья проживает в одном месте, а осужденный в другом. В случае со мной эта сторона не учтена, что лишний раз доказывает политическую составляющую моего дела.

Не знаю, может быть, у государства есть лишние деньги на содержание заключенных. Вы ведь понимаете, что в этой колонии-поселении нет работы. Из 142 осужденных, содержащихся сегодня здесь, работы не имеют 73 человека по вине администрации колонии, потому что они сорваны со своих рабочих мест. Кто-то работал в Павлодаре, кто-то в Экибастузе, но все они проживали со своими семьями, и вот сегодня эти 73 человека находятся на полном содержании у государства. Их три раза в день бесплатно кормят, как говорится, им дают крышу над головой. На них тратят электричество и т.д. В самой колонии нет никакой работы, кроме прополки газонов да ремонта техники. Здесь есть небольшое подсобное хозяйство, там и заняты отдельные заключенные.

— Если посмотреть на саму колонию, то она не предусмотрена для проживания такого количества людей. Здесь, как я понимаю, находится нечто вроде офиса, т.е. само учреждение АП 162/10 представляет собой лишь место регистрации. Сюда приезжают люди, получившие право на прохождение дальнейшего срока наказания в колонии-поселении. Их регистрируют, после чего они уезжают к себе домой. Там живут, работают, а сюда приезжают раз в месяц, отмечаются, уезжают обратно. Вот такой принцип деятельности колонии в Шидерты. Если же в процессе этого какой-нибудь осужденный нарушит распорядок, например, не явится на объект или сбежит, или совершит иные правонарушения, то тогда такого осужденного накажут. Кроме того, сотрудники колонии, это написано и в договоре с предприятиями, организациями, где работают осужденные, в любое время дня и суток могут посетить место проживания осужденного, проверить, на месте он или нет, в каком состоянии, нормально себя ведет и т.д. Это идеи и принципы самой гуманизации этой системы, а вот то, что сейчас происходит со мной, не укладывается ни в какие рамки. Если вы зададите вопрос любому сотруднику КУИС, то услышите от них, что и они не понимают, в чем дело.

— Знаете, нормально. Конечно, администрации колонии нелегко, потому что сюда в ускоренном порядке доставили больше сорока человек из Павлодара, а всем им найти работу на территории Шидерты невозможно. Это, во-первых. А во-вторых, условия жизни здесь, естественно, не самые лучшие. На территории колонии находятся несколько помещений барачного типа, где и содержатся заключенные. Для свиданий с родными нет отдельных комнат, хотя таковые предполагаются. Санитарно-гигиенические условия оставляют желать лучшего, как отметил представитель Международного казахстанского бюро по правам человека и соблюдению законности Юрий Гусаков, навестивший меня. Но знаете, я за это время осуждения столько пережил и видел, что вопросы быта не являются непреодолимыми. Как и я, здесь живут все.

— Люди относятся ко мне по-разному, но в основном с пониманием. Здесь ведь те же самые люди, что и на свободе, а потому и отношения складываются такие же, как и там.

— Нет, пока не наблюдалось.

Да, вы знаете, когда меня привезли в Костанайскую область, где был небезызвестный г-н Климентьев (он стал известен после массовой резни в Аркалыкской тюрьме), то он первым делом заявил, что знаком и знает, как обращаться с политическими заключенными. Как оказалось, через его руки прошли Сергей Ковалев и Лев Пономарев, как раз приезжавшие в Кушмурун ко мне. Тогда Климентьев и объявил, что “эти господа прошли через мои руки”, и цинично добавил: “Так что я знаю, как с вами обращаться!”

И это его знание, как обращаться с политическими заключенными, я увидел на деле с первых же минут. Там ведь как? Все направлено на подавление личности, но чтобы никто не видел. Вроде все по мелочам, никто и не замечает сразу, но, представьте, людей выстраивают на плацу и заставляют маршировать, петь песни.

— Затем, чтобы подавить людей. Затем, чтобы испытать удовлетворение от власти над себе подобными. Например, людей заставляют маршировать, отклонившись вперед, при этом, конечно, задеваешь впереди стоящего человека. С одной стороны, думаешь, ну что здесь такого, прошел, отшагал, отклонив голову. Но это далеко не так. Я видел многих осужденных, которых в такие моменты, на мелочах, и ломали психологически. Когда меня привезли в Кушмурун, то всех поставили на колени, я не встал. Один из охранников занес надо мной дубинку, но заместитель начальника колонии велел ему отставить. Тогда я увидел, как психологически действует и на самих сотрудников колонии поведение осужденных, которые не боятся занесенной дубинки. Ведь они привыкли дело иметь с другим человеческим материалом. А когда заключенные отстаивают свое достоинство и права, тогда даже охранники теряются. Я это видел позже не раз. Два с половиной года я слышал: «Ты такой же осужденный, как и все, почему к тебе подход должен быть другим?»

В наших колониях много людей, несправедливо осужденных. Рядом могут находиться человек, совершивший мелкую кражу, и убийца, совершивший преступление в состоянии аффекта, и рецидивист с большим стажем, за плечами которого не одно преступление, включая убийства и разбои. Немало примеров, когда следователи вместо того, чтобы заниматься расследованием, для оперативности отправляют в места лишения свободы невинных людей.

Что же получается сейчас? Мне кажется, что все международные организации и правозащитники, которые следят за состоянием пенитенциарной системы и дают ей оценку, имеют информацию только от КУИС. Но для того, чтобы они знали, что происходит на деле, во что превращается так называемая тюремная реформа, знали всю грязь, которая ее сопровождает, и все, что творится в СИЗО и колониях, необходимо получать информацию изнутри. Когда воочию люди знакомятся с беспределом, творящимся здесь, то они пересматривают свои взгляды по отношению к КУИС и к реформе пенитенциарной системы. Хотя напрямую СИЗО не относятся к акимату, но в бытность акимом я посетил в Павлодаре изолятор временного содержания. То, что я увидел, меня ужаснуло. И по мере сил мы постарались помочь СИЗО в ремонте помещений и оснащению, хотя далеко не все удалось.

Но, понимаете, главный вопрос, насколько я понял за это время, не столько в бытовых условиях (хотя и это, безусловно, играет роль), сколько в психологической ситуации. Вся пенитенциарная система у нас направлена на подавление человека, как личности. Это по-прежнему вся та же сталинская система. Как она была, так и осталась один к одному, только форма различна, а суть та же. Именно поэтому, нарушив закон, меня не оставили в Павлодаре, где проходил суд, и не отправили в Алматы, где я проживал. Отправили куда-то в Костанай, даже не в сам город, а в поселок Кушмурун за 200 километров от областного центра, а сама колония находится в 10 километрах от поселка. Когда-то кушмурунская колония входила в систему сталинский лагерей, именуемых АЛЖИР. Естественно, за эти годы сменилось не одно пополнение работников колонии, но традиции остались. Они передаются из поколения в поколение. Бывший начальник этой колонии во время беседы со мной сказал, что он помнит, как сюда привозили ребят, выступивших против произвола Центра в декабре 1986 года. Он помнит многих участников тех событий. Ничуть не смущаясь, он рассказывал мне, как этих ребят заставляли грузить уголь, работать кочегарами. При этом все из администрации колонии знали о том, что они были музыкантами. Некоторые из них являлись скрипачами и скульпторами, и для них пальцы представляют особую ценность. Кстати, поэтому, подчеркнул бывший начальник, таких молодых людей заставляли выходить на самую черную работу.

— Ну, во-первых, до свободы еще далеко. Мне разрешено лишь длительное свидание с супругой. Во-вторых, власти всего лишь исполняют закон. А в-третьих, свобода для меня не относительное понятие, а естество. Очевидно, по генам мне передалось свободолюбие. Как бы ни говорили сегодня о том, что у казахов не было демократии, что мы не имеем понятия о демократии и о свободе, это не так. В генах у нас всегда таилась тяга к свободе, но сегодня она живет на подсознательном уровне. Однако вспомните, в прошлом веке именно казахи выступали зачинщиками восстаний против гнета власти. Это и выступление в 1916 году под предводительством Амангельды Иманова в знак протеста против насильственной мобилизации казахов в армию, хотя по закону их нельзя было призывать на фронт. Добавлю сюда и декабрьские события в Алматы 1986 года. Такое свободолюбие – большая сила, которая необходима для прогресса нашего общества. Плюс еще образование, полученное в советские времена, оно тоже способствует свободомыслию.

— Думаю, что в этом сыграла роль наша ментальность, то самое свободолюбие, о котором я говорил. Несомненно, какую-то лепту внесли наши взгляды, круг общения. Ведь мы учились в Москве в восьмидесятые годы. А Москва в то время была известна своими свободолюбивыми настроениями, все читали “Мастера и Маргариту”, “Собачье сердце” Михаила Булгакова. По рукам ходили ксерокопированные произведения Александра Солженицина, Василия Гроссмана, Валаама Шаламова и других писателей, чьи произведения открывали правду о сталинских лагерях, коррупции в верхушке КПСС. И хотя большинство из нас училось в технических вузах, вольнодумство оказалось присущим нам. Оно оставило свой отпечаток в образе мышления. Мы тогда уже поняли, что без свободы прессы, обеспечения прав журналистов, независимых судов, прав и свобод человека, создания в целом института гражданского общества нельзя думать о прогрессе, демократическом государстве.

— Вообще, я считаю: мы не вправе давать кому-либо оценку, вешать и раздавать ярлыки. Как вы знаете, я уже достаточно долго нахожусь в лагерях. Многие считают, что любое время, проведенное в заключении, ожесточает человека, и он видит вокруг себя лишь врагов и тех, кто предал его. Почему-то такой стереотип существует. Но, находясь в Кушмуруне, я прочитал Нельсона Манделу (кто-то из друзей привез книгу на английском языке). У него есть одна замечательная фраза, которая в вольном переводе выглядит следующим образом: “Я знал, пока не оставлю свою ненависть и желание мести позади, в прошлом, до тех пор я буду продолжать оставаться в тюрьме”. Мандела думал об этом, выходя из тюрьмы, после 27-летнего заключения. Он просидел во много раз больше меня! Но, даже после всего этого, он не ожесточился. Чувство мести не стало доминирующим в его поведении и отношении даже к тем, кто предал. И в этом плане Н. Мандела – человек, с которого стоит брать пример во всем.

— Если коротко ответить на ваш вопрос, то отвечу так: я остался при своих взглядах. Конечно, за это время определенные коррективы произошли, в том числе и во взглядах. Но, в общем, они остаются теми же самыми.

— Знаете, я хорошо помню тот день, когда пришло окончательное решение бороться с этим режимом. То, что сегодня власти пытаются реализовать отдельные наши идеи, говорит о том, что курс наш правильно был выбран. И это доказывает, что мы должны объединяться вокруг идеи, а не вокруг личности. Личность можно запугать, купить, но идею нельзя ни задушить, ни купить. Вы же видите, что и в политической, и в экономической областях власти Казахстана перестраиваются. Да, можно говорить об отставании, о темпах и т.д. Но нельзя не видеть того, что принятое три года назад в штыки, сегодня главой государства считается приемлемым для развития. А ведь именно за это нас с Мухтаром посадили в тюрьму в буквальном смысле.

— Возможно. Но все еще впереди, и когда будет справедливое общество и правосудие, отвечающее мировым стандартам, настанет время для осмысления пройденного, определиться с выводами.

— Я считаю, что политик, особенно тот, который занимается публичной политикой, не имеет права скрывать что-либо от народа, все равно народ должен знать о нем. Ведь либо с его слов, либо со слов других, либо от журналистов, но народ узнает о нем все. Гораздо хуже для политика, если о нем узнают со слов других, поэтому лучше говорить самому обо всем, даже самом нелицеприятном. Возможно, на такое способны только сильные люди, но мне кажется, что сейчас, когда рыночные отношения получают все большее развитие, а глобализация захватывает весь мир, новые политические технологии предполагают открытость политика, его общение с массами напрямую.

***

P.S. “Не надо сажать в тюрьму таких людей, как Жакиянов. На это поколение завтра ляжет ответственность за судьбу страны и народа. Хотелось бы, чтобы не было стыдно глядеть в глаза истории и в глаза своих детей и внуков. Время вспять не повернуть, но часы еще не пробили…” — эти строки из письма бывшего первого секретаря Павлодарского обкома партии Бориса Исаева своему бывшему коллеге по ЦК Компартии Нурсултану Назарбаеву, ныне президенту Казахстана. Оно было написано сразу после ареста и суда над Галымжаном Жакияновым.