Мировая политическая реальность демонстрирует весьма широкий спектр поставторитарных траекторий развития, включая переходы от одних типов недемократических режимов к другим, а также возникновение “гибридов” и “мутантов”, которые никак не вписываются в понятие демократии в его привычном значении. Именно потому в современном научном и политическом дискурсе и появляются в таком количестве так называемые “демократии с прилагательными” – “делегативная”, “авторитарная”, “имитационная”, “электоральная”, “нелиберальная” и другие. При всех нюансах сквозной линией в подобных интерпретациях является понимание того, что очень часто, особенно в посткоммунистическом пространстве, внешне демократические институты и процедуры используются, как “фасад”, за которым скрыты те или иные формы авторитарной власти.
Стоит отметить, что проблема здесь, скорее всего, не в качественных характеристиках (“управляемая”, “делегативная”, “электоральная”, “авторитарная”), а в самом понятии “демократия”. Действительно, если в подавляющем большинстве случаев мы имеем дело не с “переходными”, а уже вполне состоявшимися недемократическими режимами, то и оценивать их нужно в иной – недемократической – понятийной рамке. Отсюда следует, что в фокусе анализа должны быть не те или иные “прилагательные” к “демократии”. Но раз так, то важнейшей задачей становится типология современных недемократий, т.е. автократических режимов нового типа.
Некоторые шаги в этом направлении уже делаются. Одна из известных классификаций современных политических режимов представлена американским “Freedom House” (Дом свободы) – неправительственной организацией, занимающейся ранжированием стран мира по критерию соблюдения политических прав и гражданских свобод. По данным “Freedom House”, если в 1972 г. на всем земном шаре насчитывалось 42 “свободные” страны, то к 2003 г. – уже 89. Оценка каждой страны дается в интервале от единицы (максимум свободы) до семи (минимум свободы). Посткоммунистические страны, согласно “Freedom House”, поделены на три группы:
“консолидированные демократии”:
— Польша — 1,50,
— Словения — 1,81,
— Литва — 1,88,
— Эстония — 1,94,
— Венгрия — 1,94,
— Латвия — 1,94,
— Словакия — 1,94,
— Чехия — 2,13,
— Болгария — 3,00,
— Хорватия — 3,25.
“переходные режимы”:
— Румыния — 3,31
— Югославия — 3,63
— Албания — 3,94
— Македония — 4,13
— Молдова — 4,19
— Грузия — 4,44
— Армения — 4,56
— Босния — 4,56
— Украина — 4,69
— Россия — 4,81
— Киргизия — 5,38
— Азербайджан — 5,44
— Таджикистан — 5,50
— КАЗАХСТАН — 5,58
“консолидированные автократии”:
— Узбекистан — 6,56
— Беларусь — 6,56
— Туркменистан — 6,94
Хотя методология “Дома свободы” предусматривает определенную количественную дифференциацию в каждой группе, она все же не позволяет выявить качественные характеристики различных разновидностей “переходных режимов”. Более того, в ней не преодолена тенденция к употреблению абстрактного понятия “переходности”, которое используется по отношению к вполне состоявшимся недемократиям.
Полемизируя с трехчленной типологией “Дома свободы”, Л.Даймонд предлагает более дифференцированную классификацию:
— “либеральные демократии” (всего 73 страны) – Чехия, Венгрия, Польша, Словакия, Словения, Эстония, Латвия, Литва, Болгария, Хорватия, Румыния;
— “электоральные демократии” (31 страна) – Молдова, Югославия, Албания;
— “амбивалентные (двойственные; англ. ambiguous) режимы” (17 стран) – Армения, Грузия, Македония, Украина;
— “конкурентный авторитаризм” (21 страна) – Босния-Герцеговина, Россия, Белоруссия;
— “гегемонистский электоральный авторитаризм” (25 стран) – Азербайджан, КАЗАХСТАН, Киргизстан, Таджикистан, Узбекистан;
— “политически закрытый авторитаризм” (25 стран) – Туркменистан.
Одна из первых попыток классификации политических преобразований на постсоветском пространстве была осуществлена Б.И.Макаренко, который в своей работе “Консолидация демократии: \»детские болезни\» постсоветских государств” предложил нижеследующий рейтинг бывших республик СССР по шкале “убывающей консолидации” демократии:
— “выздоравливающие” (Латвия, Литва, Эстония) – от практически “здоровой” Литвы до двух стран, где наступает улучшение. Сомнений в необратимости демократических реформ почти нет.
— “есть надежда на поправку” (Молдавия, Украина, Россия, Армения) – “острые симптомы” либо не сильно выражены, либо преодолены несколько лет назад. Главная проблема данных стран – отсутствие не только механизмов преемственности власти, но и не тождественной ей политической силы, способной возглавить государство.
— “хроническая болезнь” (Грузия, Белоруссия, Азербайджан) – в этой категории объединены три очень разные страны. Грузия – из-за затяжного кризиса государственной идентичности и неспособности заняться своей безопасностью. Азербайджан и Беларусь уже заступили за черту, где начинается авторитарное государство, и пока нет симптомов их возвращения в демократическое поле.
— “острая стадия – опасно для жизни” (Киргизия, КАЗАХСТАН, Таджикистан) – формальные признаки демократии имеют все более декоративный характер. Почти нет оснований оспаривать тот факт, что эти государства уже (или еще) авторитарны.
— “доктор сказал в морг” (Узбекистан, Туркменистан) – эта фраза исчерпывает диагноз. Сегодня в качестве преемников правящих режимов более вероятен кто-то похожий на талибов, чем “демократизаторы”.