Поэт Ербол Жумагулов презентовал книгу стихов “Ерболдинская осень”, переизданную в Москве.
Первый раз эта книга была издана при содействии Минкультинформа Казахстана в 2006 году. Но положенные Ерболу 100 экземпляров быстро разошлись. А судьба остальной части двухтысячного тиража неизвестна даже автору. По этой причине при поддержке друзей книга была издана еще раз, но уже в России. Ербол прожил в Москве почти пять лет. Его стихи публиковались в таких российских изданиях, как “Знамя”, “Дружба народов”, “Октябрь”, “Континент”, в сборниках “Антология новейшей русской поэзии” (Москва, 2004), “Московская кухня” (Петербург, 2005) и др.
Не так давно поэт вернулся в Алматы. Когда-то, в юности, он учился тут в спортивной школе, затем окончил Академию туризма и спорта, а потом пренебрег карьерой профессионального футболиста ради поэзии. На жизнь сегодня зарабатывает как копирайтер. “Рекламный бизнес – одновременно и интересно, и скучно, и обидно. Чувствуешь себя Майей Плисецкой на утреннике, когда тебе говорят – мол, парень, никакого креатива”, – описывает он новый род занятий.
Казах Жумагулов пишет стихи на русском, переживая его на литературном уровне глубоко и тонко. Чувство языка помогает создавать Ерболу яркие, поэтические образы, наполнять стихи внутренней энергией, которую начинаешь ощущать, когда слышишь их в исполнении автора.
“Хоть слюной исходи или вены режь:
Миру – мир, а казахам – арак и беш,
И карманов тугое жженье.
Потому и невесел я ни хрена,
И одна только музыка мне дана,
В знак последнего утешенья” – пожалуй, самые известные и чаще всех цитируемые строки.
“Я не считаю себя поэтом с неповторимым стилем, я похож на очень многих. Но в большей степени испытываю влияние Алексея Цветкова и Льва Лосева. Почему-то их не знают в Казахстане, хотя они все еще живы и активно работают. Мне интересен русский язык не только потому, что мы столько лет вместе. Но и потому, что это англифицированный, офранцуженный язык, на который повлияли и тюркские языки”, – рассказывает Ербол.
– Вы окончили казахскую школу. Говорите по-казахски, пишете по-русски. Вы билингв?
– Наверное, я специально не учил ни русский, ни казахский. Первое, что я стал читать на русском – “Советский спорт”. Я не могу сказать, что очень большой знаток казахского языка. Но бытовым языком я смогу объясниться с любым из соплеменников. Человек, закончивший казахскую школу на твердые “4” и “5” и имеющий таких родителей, как у меня, не может прилично не изъясняться на родном языке. Кстати, могу и неприлично выразиться на родном языке. Другое дело, что на уровне Мухтара Ауэзова казахский мне не подвластен.
– Вы по-казахски только читаете, не пишете?
– Всегда возникало желание погрузиться в казахскую языковую среду на более глубоком уровне. У меня есть свои настольные книги на родном языке. Часто перечитываю Мукагали Макатаева, Магжана Жумабаева, Толегена Айбергенова и многих других. Думаю, что когда-нибудь буду писать по-казахски. Но сначала надо разобраться с русским. На двух лодках одновременно далеко не уплывешь. Писать стихи – каторжный труд. В юношестве я мог писать по три стихотворения в день, а сейчас пишу десять строчек с десяти вечера до шести утра. Запросы и критерии были другие, внутренняя редакция другая. А сейчас они изменились, и чтобы написать стихотворение, нужно потратить много времени и сил. И потом, я реально оцениваю свои скромные возможности и считаю, что человек должен делать то, что ему удается лучше.
“Бессонница. Абай. Пасутся табуны.
Я список лошадей прочел до середины.
Как бы ложилась ночь на горные седины,
блеща заржавленною фиксою луны.
Еще Кебек, шатаясь между юрт,
испытывал сердечный неуют.
К чертям считать кобыл! Я вышел на балкон.
Тоска, как волкодав, вгрызается мне в горло.
Зачем, зачем я был четыре этих года
бездушным выскочкой и круглым дураком,
которому на плечи небеса
упали в ночь, когда его броса…?”
– эти ваши строки об этом?
– Не совсем. Это стихи о любви, не имеющие никакого отношения к желанию писать на родном языке.
– Как можно охарактеризовать языковую ситуацию в Казахстане?
– Знать язык кочевников (преимущественно казахский) и русский 600–700 лет назад было нормой. Образованная часть общества Руси владела и тюркскими языками. Сейчас вопрос о популяризации казахского языка актуален, но больше стоит в политической плоскости. Реально мало что делается. Например, у меня русская жена, которая хотела бы выучить казахский язык, но я никак не могу купить ей нормальное учебное пособие. В образовательной сфере (в том числе и обучения казахскому языку) не хватает человеческих ресурсов. А те, которые есть, не настолько квалифицированы. Никто не дает толчков, чтобы неказахскоязычное население учило язык. А ведь это на самом деле интересно. Когда я открыл “Путь Абая” на казахском, был потрясен, насколько это мощно звучит. Проблема и в отсутствии квалифицированных переводчиков с русского и других языков на казахский. Это можно заметить даже на примере билбордов, что уж говорить о научных текстах.
– Не кажется ли вам, что состояние языка зависит от культурного, социального уровня его носителей?
– Да, это зависит от инфраструктуры. Если бы писатель и депутат Мухтар Шаханов произносил совсем надуманные лозунги, это бы не имело такого резонанса. Казахский язык нужно развивать. Но на данном этапе все пока выливается в битие себя кулаками в грудь и лозунги – не учите русский, а учите казахский. На деле же все сводится к личным амбициям. Если ты не можешь сам хорошо перевести, то хотя бы не мешай внедрять в массы достойные переводы. Например, почему перевод Мукагали Макатаева “Божественной комедии” Данте на казахский язык не включен в учебные программы? Это обыкновенная цеховая зависть. В свое время казахскоязычный литературный истеблишмент травил и исключал из Союза писателей Макатаева, который был талантливее, чем все они вместе взятые. Я не думаю, что эти выкрики будут иметь последствия. Они нужны для роста самосознания, но не несут никакой нагрузки, кроме желания получить деньги от Минкульта по программе развития языка.
– Какое решение проблем видите вы?
– Нет смысла говорить о решении проблем, когда люди, от которых зависит это решение, неквалифицированны. Например, месяц назад Министерство образования одобрило и выпустило учебное пособие, в котором произведения, написанные Чайковским, приписывались Римскому-Корсакову. Получается: автор окончил училище по классу домбры и решил написать книгу об истории мировой музыки. Мы часто думаем о надушенных париках, не замечая на ногах грязных лаптей. Когда придут нормальные управленцы, тогда что-то и сдвинется с места. Я понимаю своих друзей, которые прожили здесь всю жизнь и не испытывали надобности учить язык титульной нации, хотя осознаю, что это было бы прекрасно. А сейчас, когда вдруг возникла необходимость, они уже не учат, поскольку из-под палки никого не научишь. Хотя один из ближайших друзей – писатель Илья Одегов знает казахский, но он уникум, знающий девять языков, включая хинди, так что он, скорее, исключение, подтверждающее правило. Мне кажется, следует начинать с младшего поколения, с детских садов. Если человека с детства учить языку в легкой, игровой форме так, чтобы ему было интересно, то он обязательно его выучит. А когда взрослого человека мурыжат по принципу “учи, если хочешь жить в этой стране”, это вызывает естественное отторжение, особенно в условиях, когда учить особо негде и не у кого. Со своей стороны, я призываю всех русскоязычных граждан нашей нефтегазовой державы учить казахский язык потому, что это очень интересно. По той простой причине, что лучше знать два языка, чем один. Это две культуры, которые настолько проникли друг в друга, что любознательный человек откроет для себя очень много интересного.
– Переход на латиницу приблизит Казахстан к Западу, глобализирует?
– Переход на латиницу – пустая трата времени, давайте сразу перейдем на иероглифы. Это выход для казахов. Ведь это и так произойдет рано или поздно. Быстрее приготовимся – быстрее адаптируемся.
хулиган вечерних из газет
черт те что позволивший перу
я покинул родину kz
и отчалил на чужбину ru
был судьбы заносчив поворот
что меня внезапно приволок
прямо в сердце господи прости
той страны в которой что ни год
у коней подарочных пород
непременный кариес в чести
в те широты веси и места
где стрижи сострижены с креста
и низка закатная мазня
над бегущим временем зазря
мимо тех о боге чьи уста
но в башке отсутствие царя
бедность ночи небу не порок
если воздух моросью продрог
а луна в туманном киселе
квасит населенье на селе
сын отцу дерзит навеселе
и вокруг отсутствует пророк
– Россия такая же пьяная, есенинская, навзрыд, без царя в голове, с крестами?
– Россия разная. Это просто обыгрывание идиом, аллитераций. Я прощался с Россией, и мне захотелось обыграть как можно большее количество культурных кодов, мифологем, окружающих русскую действительность. Пословицы, устойчивые выражения и прочее.
– Это те же самые образы, которыми пользовалась поэзия XVIII–XIX веков?
– Россия не меняется лет восемьсот. Сто километров от Москвы – и вы в XIX веке. Разве что императорские колесницы сменились “гелендвагенами”. С одной стороны, Дом Булгакова и интеллигентная среда, с другой – метро и менты. Если бы меня колотили в подворотне пять человек, я бы не доказал, что я русский поэт. К тому же три часа в день гробить на проезд – ненормально.
– Как рождаются стихи?
– Ходишь по улице, и тут тебе в голову приходят две-три хорошие строки. Ты садишься и отдуваешься за них, поскольку если ты не досидишь до семи утра, они так и останутся этими строчками. В этом и состоит мужество писателя – воевать с ордой рифм, потому что до тебя были написаны миллионы книг, а ты должен сказать что-то свое. Как говорит мой критик Илона Якимова, в поэзии не бывает широкого круга тем – любовь, смерть, разлука, и где-то на заднем плане маячит ремесло.
– Не сдала ли литература свои позиции кинематографу и телевидению, слово написанное – визуальному образу?
– Думаю, не сдала и не сдаст. Так же как и бумажная книга не сдаст позиций Интернету и аудиокнигам. Чтение – большая работа над собой, труд души. Если, конечно, имеется в виду чтение, подразумевающее под собой познание мира и самого себя, а не способ убить время.
– Какое место в вашем творчестве занимает слово устное, чтение стихов вслух перед публикой?
– Чтение стихов перед публикой – часть моей профессии, и от нее никуда не деться. И потом, было бы лукавством говорить, что мне безразлично, читает ли кто-нибудь то, что я пишу. Писателю важно получать ответную реакцию, не рецензии и критические замечания, которые тоже важны, а заинтересованность авторскими откровениями. Это стимулирует и не дает опускать руки. Словом, если от всего, что я напишу, останется хотя бы полтора десятка стихотворений, которые хоть кого-то сделают немного лучше, я буду считать себя состоявшимся писателем.
– И напоследок расскажите вкратце об анонсированном романе, который вы пишете совместно с известным политологом Досымом Сатпаевым…
– Мы с моим другом Досымом пишем весьма увлекательную книгу. О жанре и сюжете ничего не скажу, но обещаю, что она будет бестселлером. Я уже сейчас представляю, сколько шума она вызовет в нашем затхлом от затишья обществе. В общем, скандалы, интриги, расследования. Даже не думайте, что она пройдет мимо вас. Впрочем, она-то как раз может, а вы не пройдете. Это я вам гарантирую. А теперь поеду-ка я к Досыму и потребую денег за пиар книжки, а то пока я жил в Москве, он совсем изменился в худшую сторону. Перестал занимать мне деньги.