Окончание. Начало см. Часть1, Часть 2
***
Последние кочевники
В предыдущей части статьи автором была освещена жизнь и деятельность первых сторонников Российской империи среди казахских батыров – Джанибека и Есета. При этом осталось нераскрытым их противостояние с другой частью батырства, придерживавшейся принципиально иной политической идеологии. Это была группа казахских вождей “черной кости”, деятельность которых представляет огромную важность для понимания казахской истории этого периода. Одними из самых ярких лидеров этого направления, были такие известные герои войн с джунгарами, как Малайсары из рода басентиин племени аргын и Кабанбай из рода каракерей племени найман. Оба батыра являются одними из основных действующих лиц в цикле сказаний об Аблае и его рыцарях, что вкупе с документальными данными помогает полнее оценить их историческую роль.
Согласно этнографическим данным, эти батыры приходились друг другу родственниками: Кабанбай был женат на сестре Малайсары. Впервые они прославились в степях Сары-Арки в 20-х гг. XVIII в. В ходе войны 1723-1730 гг., по сведениям В. Н. Никитина, лагерь Малайсары располагался среди гор неподалеку от современного Каркаралинска. Небольшая долина с трех сторон была окружена неприступными скалами, а с четвертой, батыр соорудил стену в 4 километра длиной и высотой свыше двух метров. Эту импровизированную крепость джунгарам взять так и не удалось. “Материалы по киргизскому землепользованию” – исследования Н. А. Аристова и Н. П. Балакшина – также подтверждают, что род басентиин во главе с Малайсары пришел в Сары-Арку в числе первых.
Отстояв территорию Каркаралинских гор, Малайсары вместе с другими батырами двинулся к Баян-Аулу, откуда затем ушел далее к Иртышу. Это движение, как можно судить по некоторым данным, было в определенной мере вынужденным. На отвоеванную территорию прибывали все новые аулы. Обнищавшие за годы скитаний люди нападали на своих соплеменников, сумевших сохранить или нажить некий капитал в борьбе с джунгарами, и об этих инцидентах сохранилось множество народных преданий.
Кабанбай в эти годы также проявил себя в качестве одного из самых известных и влиятельных батыров своего племени, подтверждением чему является его печать в коллективном послании найманской верхушки, направленном российским властям в 1735 г. Найманы были вторым по численности племенем после аргынов, и это обстоятельство многое определяло в истории Среднего жуза. У них был собственный хан Кучук, хотя более влиятельным правителем являлся его брат Барак. После выигранной войны большая часть найманских родов заняла кочевья от р. Сарысу до хребта Чингизтау. Эта территория явно уступала богатым пастбищам аргынов, но даже с нее аулы найманов постоянно вытеснялись. В сартских районах Кучуку и Бараку достались заброшенные городки, напоминавшие деревни, в то время как аргынский хан Самеке захватил богатый Туркестан.
Найманы, кочуя рядом с джунгарами, были просто обречены на постоянные конфликты с соседями. Прекрасные пастбища Алтая и Тарбагатая манили того же батыра Кабанбая, не желавшего ограничиваться обычной барымтой. А вскоре сама жизнь подкинула ему повод для нападения на джунгар. Летом 1740 г. к казахам бежал один из руководителей башкирского восстания, оставшийся в истории под прозвищем Карасакал. Сам себя он предпочитал называть ногайским султаном Гиреем. Казахи рода канжигалы пленили его, но выдавать российским властям неожиданно отказались, переправив беглеца вглубь степи. Оренбургское руководство сулило крупную награду, обращалось с приказами и просьбами ко всем своим крупным степным подданным, но это не дало никакого результата. Причина “неуловимости” выяснилась очень скоро, когда стало известно, что Карасакала укрыл Кабанбай, с которым, видимо, никто не хотел понапрасну осложнять отношений.
В найманских кочевьях, ногайский султан Гирей неожиданно превратился в джунгарского принца Шоно – умершего родного брата хунтайджи Галдан-Церена. Более того, Кабанбай даже “избрал” его ханом найманов. Уже в сентябре того же года, казахское войско под началом Кабанбая, Барака и Карасакала совершило большой поход в Джунгарию. Правда, расчет не оправдался. Джунгары (за исключением торгоутов) не верили Карасакалу, не знавшему ни единого слова на ойрастком языке, и стекаться под его знамена не спешили. Но самого Галдан-Церена новость встревожила очень сильно. Он решил во что бы то ни стало умертвить наглого самозванца. Это было одной из основных причин военной кампании, предпринятой джунгарами в 1741 г.
В феврале этого года, джунгарское войско численностью в 30 тысяч человек, разделившись на три отряда, стало громить дозимовывающие и оттого неспособные оказать серьезного сопротивления казахские роды и племена. К тому же джунгары на сей раз широко использовали свою полевую артиллерию. Казак Ф. Найденов сообщал о джунгарских войсках, что “одна часть идет по Ишиму, другая от Ташкента, третья от Туркестанта, а все на киргис-кайсаков коих весьма разоряют”.
Это сообщение раскрывает нам весь замысел джунгарских военачальников, удар которых был направлен, главным образом, против Среднего жуза, где находился Карасакал. Джунгарская конница достаточно стремительно продвигались по степи, подвергая разгрому зимовья казахов. Серьезное сопротивление встретил лишь отряд, которым командовал именитый ойратский полководец Септень, действовавший в районе Ишима. Здесь казахские улусы были, видимо, готовы к нападению и организованно сумели откочевать, а небольшие отряды батыров численностью в несколько сотен человек стали совершать неожиданные нападения на джунгарское войско. В этой борьбе активное участие приняли Кабанбай и Малайсары. О результатах этих столкновений мы знаем из сообщения енисейского кыргыза К. Чюганова, который информировал российские власти, что “с правого крыла калмыков Казачья орда много побила”.
Но этим неприятности для джунгар не закончились. Какой-то абсолютно безвестный казах, обещавший вывести на след ушедших улусов, завел войско в совсем безлюдные места. Как рассказывали впоследствии джунгарские военачальники, проводник оказался чародеем и стал напускать на войско “снег и мороз великой”. За это его сожгли, но потери от мороза оказались столь велики, что продолжать поиск аулов Септень не решился. Зато ему удалось в одном из боев взять в плен султана Аблая, который с горсткой своих бойцов совершил нападение на главные силы джунгар.
В итоге этого джунгарского наступления, племена Среднего жуза были почти полностью вытеснены из Сары-Арки. Они расселялись в землях Младшего жуза, тесня роды алшинов и жетыру. Понесшим тяжелые потери, казахским родам и племенам не оставалось ничего иного, как просить перемирия у победителей. Джунгары, которым победа также далась нелегко, со своей стороны не стали возражать против этого предложения. Осенью 1741 г., в Джунгарию направилось посольство во главе с Акчурой-батыром, которому хунтайджи изложил свои условия заключения мира. Во-первых, по десять знатных семей от Среднего и Младшего жузов должны были представить в ургу аманатов; во-вторых, выдать Карасакала живым или мертвым; в-третьих, жузы должны были выплачивать ежегодную дань.
После возвращения Акчуры-батыра, в Среднем и Младшем жузах состоялось несколько крупных народных собраний, на которых обсуждались все требования джунгарского хунтайджи. Естественно, что в ходе курултаев звучали различные мнения и предложения. Часть знати предлагала не гневить далее Галдан-Церена и выполнить его требования. Некоторые бии Младшего жуза традиционно предложили прорываться к ногайцам на Кубань. Но возобладало мнение батыра Джанибека, предложившего требований не исполнять и продолжать войну. Российские власти, заботясь о престиже державы, всячески поддерживали эту позицию, категорически запрещая степным правителям выполнять требования джунгар. В случае обострения ситуации, власти обещали защиту своим подданным, но в секретном указе Правительствующего сената от 20 мая 1742 г. признавалось, что “в том случае, когда утесненные от зюнгорца кайсаки х крепостям для защиты прибегнут, и зюнгорцы наступление учинят, то не только их, кайсаков, защитить, но и крепости оборонить будет неким”.
Слабость приграничных российских крепостей, располагавших небольшими гарнизонами, хорошо осознавали и многие казахские вожди. При этом им было отлично известно, что двадцатитысячное джунгарское войско во главе с нойоном Сары-Манджи находится в полной готовности к новому походу. Большая часть народа не хотела разорительной войны и желала заключить мир с джунгарами. Правда, условия хунтайджи были просто невыполнимы. Кабанбай не собирался выдавать Карасакала, знать Младшего жуза вовсе не собиралась давать аманатов, и о возможном сборе дани речи идти тоже не могло. В итоге на одном из съездов было решено предложить джунгарам компромиссный вариант. Ф. Найденов сообщал, что знать Среднего жуза хочет просить джунгарского хунтайджи, “чтоб толикого числа ханских детей и знатных людей не посылать, а взял бы он, Галдан-Чирин, только одного ханского сына и старшинскими детьми в аманатство”.
Источники сообщают, что казахское посольство в Джунгарию возглавил батыр Малайсары. Это посольство прибыло в ургу в октябре 1742 г. Малайсары привез сына Абулмамбет-хана – Абулфеиза – и еще двух аманатов. В перспективе казахский посол обещал выдать Карасакала.
Естественно, что такая позиция, представленная побежденной в прошедшей войне стороной, не могла не вызвать раздражения джунгарского хунтайджи. Но в ответ на свои претензии о количестве привезенных казахами аманатов Галдан-Церен, согласно сведениям капитана А. И. Яковлева, получил неожиданно дерзкий ответ от батыра Малайсары, заявившего, что “у нас и в Россию со всех родов в аманаты не требуют, а ты де хочешь быть больше Великороссийского государства”.
Никто не знает, оценивал ли заранее в должной степени батыр Малайсары последствия своего рискованного поведения, либо это была просто эмоциональная реакция, вызванная грубым напором джунгарского хунтайджи. Известно лишь то, что Галдан-Церен в результате подобного разговора на повышенных тонах сменил гнев на милость и выразил свое согласие на условия заключения мирного договора, предложенные казахской стороной.
Видимо, мудрый джунгарский хунтайджи решил, что союз с казахами будет гораздо жизнеспособнее их сомнительного подданства. В мире очень серьезно нуждались и сами джунгары, тем более что кроме очевидных выгод способствовала заключению мира и еще одна очень существенная причина. Несмотря на огромное количество военных конфликтов, для казахов ойраты были гораздо ближе в культурном плане, чем близлежащие оседлые, даже тюркские, народы. Известно, что XVIII век — это век огромного количества полукровок, детей казахско-ойратских браков. Так, матерью того же Малайсары была джунгарка, и вряд ли батыру было по душе резать своих нагаши (родственников по матери). По оценкам российских чиновников известно, что калмыки и джунгары, к примеру, в Младшем жузе составляли пятую часть населения, и нет никакого основания полагать, что в Джунгарии казахов было меньше. Столь многочисленные родственные связи не могли сказаться на настроениях народов.
Лозунг кочевого единства был близок очень многим казахам и ойратам. Эпоха Чингисхана и его преемников казалась кочевникам “золотым веком”, когда тюрки и монголы благодаря своему единству правили миром. Именно эта идея примирила джунгаров и казахов. Галдан-Церен принял ее, а Малайсары явно напоказ был осыпан почестями. Джунгарский хунтайджи без выкупа передал батыру 40 казахских пленников, подарил прекрасную наложницу и 100 отборных кобылиц. Также Малайсары был удостоен звания тархан и стал одним из четырех самых влиятельных вельмож при дворе Галдан-Церена. Не меньший авторитет приобрел батыр и в родной степи, куда он вернулся весной 1743 г. вместе с освобожденным султаном Аблаем.
Заслуга освобождения Аблая в различных работах сейчас приписывается самым разным историческим персонажам, но существующие источники (показания И. Лапина, М. Асанова, Т. Балтасева) прямо указывают, что истинным освободителем султана был именно Малайсары. Об этом также свидетельствует и почтенное отношение к батыру самого Аблая. По сведениям Ч. Валиханова, Малайсары и Баяна Аблай называл самыми умными и храбрыми богатырями своего времени.
Но, разумеется, народ был обрадован не столько освобождением Аблая, сколько вестью о возможности вернуться в Сары-Арку. Вернувшись в родные кочевья, вожди казахских племен самым жестким образом расправились со всеми степными буянами и конокрадами и тем самым положили конец приграничной барымте. Впервые за долгие годы в джунгарско-казахских отношениях установился прочный и длительный мир, что, разумеется, было в интересах обеих сторон. Так, 27 декабря 1745 г., поручик Ф. Аблязов сообщал: “У оных зенгорцев слышно, что с киргис-кайсаками и кары-калпаками согласно, и кайсаки кочуют к ним со здешней стороны во близости. А именно по речке Чар Гурбану не в далности зенгорских караулов, например з две тысячи юрт владения Аблай и Барак солтанов и чрез те киргиз-кайсацкие улусы я обратно к Семиполатной ехал и следующий из Зенгорской землицы в Россию купеческий караван шел, и обид от тех каисаков нам и зенгорским купцам не было, напротиву ж того оным кайскам от них, зенгорских чириков (воинов — Р. Т.), утеснения де и обид не чинитца”. В том же году российский подпрапорщик С. Соболев, характеризуя казахско-джунгарские отношения, докладывал, что “дети Аблай-салтана и Барак-салтана в орду ко владельцу их Галдан-Чирину с лехкими юртами [приезжают] и живут по месяцу и по два и гуляют с галданскими детми и находятся у Галдан-Чирина в милости”.
Правда, Карасакала Галдан-Церен так и не получил. Кабанбай по-прежнему не соглашался выдать своего соратника, чем, видимо, и был вызван конфликт найманского батыра с султаном Бараком. Так, П. И. Рычков в одном из экстрактов отмечал: “Барак-салтан Найманскую волость, коя прежде была в ево ведомстве, в совет к себе не принимает, а кои для того и приезжают, тех отсылает, понеже ныне она состоит в послушании вора Карасакала”.
Полностью всякую власть над найманами Барак потерял после убийства Абулхаира в 1748 г.. Об этом своем “подвиге” султан, бахвалясь, сразу известил Кабанбай-батыра и Казыбек-бия. Но они ответили Бараку, что “когда он того хана убил, то-де к нам ханом не надобен, потому что-де он нужного им человека погубил, ибо-де они чрез него, Барака, сколько, как чрез реченного Абулхаира всякую пользу получали, видеть не надеются”.
В итоге, Барак, спасаясь от мести сыновей Абулхаира, бежал в Старший жуз под защиту Толе-бия. Правда, султан сумел напоследок досадить Кабанбаю и угодить джунгарам: в 1749 г. люди Барака отравили Карасакала. Но Барака и самого вскоре ожидала подобная смерть. Ему отраву в еду подсыпал один из ходжей Карнака, подкупленный джунгарами. После смерти своего харизматичного брата, остатки власти над найманами потерял и хан Кучук.
Новым правителем сначала рода каракерей, а затем и всего племени найман, при прямой поддержке Кабанбая стал кроткий султан Абулфеиз, сын номинального хана Абулмамбета. Кандидатура, разумеется, была не случайной. Батыр собирался самолично определять судьбу своего племени, и ему не нужны были какие-то чересчур самостоятельные чингизиды вроде Аблая. В отличие от того же Малайсары, Кабанбай к джунгарам относился крайне враждебно и только выжидал удобного случая, чтобы нанести удар старому врагу. Ждать пришлось недолго.
Сын и наследник Галдан-Церена Цеван-Доржи, пришедший к власти в конце 1745 г., оказался крайне слабым правителем. Развратный и жестокий, он любил лишь пиры и охоты. Очень скоро оружейные заводы были заброшены, дисциплина в войсках расшатана, пришла в упадок торговля, что породило недовольство всех влиятельных политических группировок. В 1750 г. военная знать свергла правителя и посадила на престол своего кандидата Ламу-Доржи. Однако по причине неблагородного происхождения матери нового хунтайджи часть аристократии отказалась ему повиноваться.
Мятежники объединились вокруг князя Даваци, чья родословная также восходила к Батуру-хунтайджи и потому давала возможность претендовать на престол. Он собрал в свой улус около 15 тысяч семей, с которыми решил откочевать в пределы Цинской империи. Но Лама-Доржи разгромил мятежников. Даваци с несколькими своими сторонниками решил уйти к калмыкам, по пути перезимовав у казахов.
Аблай оказал гостеприимную встречу беглецам. Причем султан даже не собирался скрывать факт пребывания в его улусах представителей ойратской знати и направил посланца к Ламе-Доржи с извещением, что его вассалы прибыли к казахам по собственной воле и могут покинуть Средний жуз только, когда сами пожелают этого.
Лама-Доржи был серьезно обеспокоен этим заявлением казахского султана. Война с казахами ему абсолютно была не нужна. Чтобы урегулировать вопрос, хунтайджи обратился весной 1752 г. к батыру Малайсары. Как сообщается в источнике, “послан был от зенгорского владелца Бекей-бек во сте человеках калмык для разведывания о ноенах Дебачи и Амурсаны, где и у кого они находятца по надежде к киргискому старшине Малай-Сары-батырю, который де и люди ево частые приезды в Зенгорское владение употребляют и приказал им быть у него с месяц и заподлинно о них разведать и как возможно привесть в ургу”.
Малайсары-батыр доброжелательно принял джунгарского посла и решил оказать ему посильную помощь. Человек, чьими усилиями был достигнут первый прочный мир с джунгарами, продолжавшийся уже на протяжении девяти лет, естественно крайне отрицательно относился к попытке обострить ситуацию. Малайсары был убежден, что необходимо немедленно выдать противников Ламы-Доржи, тем самым подтвердив нерушимость договора 1743 г.. Поддержал Малайсары и прославленный батыр Джапек, в свое время томившийся вместе с Аблаем в джунгарском плену.
Малайсары и Джапек отправили своих сыновей в качестве посланцев к керейскому батыру Каипу с просьбой выдать мятежников. Самому Даваци и его сторонникам от лица Лама-Доржи фактически была обещано полное прощение. Но все попытки “с приласкательным приветом взять и привести в ургу” беглых князей окончились неудачей. По приказу батыра Каипа, посланцы были нещадно избиты плетьми и возвращены “с тем ответом, чтоб он, Малай-Сары, с зенгорской стороны не вспомогал и живущего у них Бикей-бека во ста человеках отпустил обратно”.
В данной связи представляют интерес сведения, сообщающие о том, что в вопросе о предоставлении убежища беглым джунгарским князьям разногласия среди казахской элиты в какой-то мере являлись конфликтом поколений. Так, в рапорте тобольского дворянина А. Плотникова сообщалось, что беглецов “старшины казацкие и отдать согласны, токмо де молодыя люди отдать не согласны”. Как бы то ни было, организованный летом 1752 г. по инициативе Аблая курултай подтвердил его решение не выдавать беглецов. После этого произошел еще один инцидент, обостривший двусторонние взаимоотношения.
Верхние каракалпаки, кочевавшие в среднем течении Сырдарьи, издавна считались джунгарскими подданными, однако это не мешало казахским батырам время от времени совершать на них набеги. В результате численность каракалпаков сократилась всего до 3000 очагов. В связи со сложившимися критическими обстоятельствами каракалпакские правители сами просили джунгарского хунтайджи переселить их в свои владения, но, когда Лама-Доржи изъявил согласие, настроения внезапно изменились. Возникли слухи, что по прибытии на новые места ойраты обратят всех прибывших в буддизм, и перекочевка была сорвана.
Разъяренный подобной непоследовательностью, Лама-Доржи направил трехтысячный отряд, чтобы силой принудить к переселению каракалпаков. Но и этот план оказался безуспешен. Каракалпакские старейшины обратились за помощью к батыру Кабанбаю, изъявив желание стать его подданными. Батыр откликнулся на зов о помощи и двинулся на выручку. Каракалпаки были спасены, а джунгарский хунтайджи получил еще один чрезвычайно болезненный для самолюбия удар.
Многие казахские родоначальники, понимая, какими последствиями грозят все эти события, стали уводить аулы с джунгарской границы. Это было предусмотрительным решением, поскольку в начале сентября 20-тысячное джунгарское войско вступило в казахские кочевья. В этом походе брат Малайсары Кайдаул указывал путь войскам к аулам уак-кереев, приютивших мятежных принцев. Это была последняя попытка сохранить мир с джунгарами, но все усилия оказались тщетны. В результате ошибки удар был нанесен по аулам других родов, чьи вожди, естественно, во всем обвинили Малайсары.
Тем не менее, казахским правителям удалось избежать кровавых междоусобных раздоров. Аблай сумел все-таки найти общий язык со своим старым соратником и уговорил Малайсары принять участие в походе на джунгар. Согласно материалам, собранным в свое время М.-Ж. Копеевым, Малайсары долго не поддавался этим требованиям, не желая нарушать свой клятвенный договор с Галдан-Цереном. В ответ Аблай заявлял, что клятва, данная калмыку, клятвой вовсе не является, и, видимо, ясно давал понять вождю басентиинов, что отказ идти в поход в такой удобный момент будет расценен как переход на сторону противника. Малайсары в такой ситуации не мог сделать другой выбор и со своей дружиной присоединился к объединенному казахскому войску.
Красивое народное предание, записанное М.- Ж. Копеевым, гласит, что в первом же бою едва ли не первой же стрелой джунгарского мергена был убит невольно нарушивший клятву, данную Галдан-Церену, казахский батыр и джунгарский тархан Малайсары. Подтверждаются эти сведения и в трудах Ч. Ч. Валиханова, который тесно общался с внуками батыра и даже делал перевод тарханной грамоты, пожалованной Малайсары Галдан-Цереном. В этой работе знаменитый ученый также указывал, что “Малай-Сары… умер в походе против своих друзей калмыков”. Похоронен же батыр был на одном из отрогов Джунгарского Алатау, с тех пор получившем имя Малайсары.
А Кабанбай стал активным участником всех последующих событий в истории Джунгарии. Батыр был свиреп и беспощаден к джунгарам и приложил немало усилий для их полного уничтожения. Любопытно также, что правитель найманов Абулфеиз, находившийся под полным контролем Кабанбая, во время вторжения цинских войск летом 1757 г. первым заключил перемирие с противником. На переговорах султан предложил китайцам прекратить конфликт и объединить усилия в борьбе с остатками сопротивляющихся джунгар. В ответ он просил признать права казахов на часть территории Джунгарии. Только после этого в переговоры был вынужден вступить и Аблай. Как сообщал поручик фон Фолкман, “Аблай-салтан всех старшин к себе собрал и оным… старшинам сказал, что тепере время с китайцами помириться, ибо де чрез такую войну кроме крайняго разорения ничего не останется, причем нижняя киргис-кайсаки которые де далеко в степи кочуют, об оной китайской с ними войне несогласны и ослушны”.
Китайские власти вели себя уклончиво по вопросу о территориях и предлагали казахам сначала продемонстрировать свою верность в борьбе против джунгар. Кабанбай стал одним из самых активных участников этих походов. Отряды батыра действовали в Прибалхашье, и их успехи даже вызывали тревогу у цинского императора. “Если великая армия не прибудет в район Шалабола, то казахи раньше нас захватят всех джунгар в плен”, — писал он своим полководцам в одном из указов.
Эта охота на ойратов продолжалась до 1760 г.. В апреле этого года И. Ураков и Я. Гуляев докладывали, что казахи “на зенгорских же местах кочующие, собрався из разных родов тысяч з десять, с их Тявкой-солтаном и с знатным Карагирей Найманского роду старшиною Кабанбаем, для пленения тех же калмык поехали и намерение положили, естли де оных калмык не найдут, то б в… новопостроенной китайский город Иля для мены с китацами заехать”.
Подробности этого похода остались неизвестными, но из китайских источников известно, что в том же году сын батыра Кабанбая, Коядар, пригонял в Урумчи и Или на продажу около тысячи лошадей. Вообще батыр Кабанбай, будучи одним из организаторов приграничной торговли, еще в 1758 г. стал продавать китайцам коней, которые им пригодились при завоевании Восточного Туркестана. Правда, вскоре хорошим отношениям с китайцами пришел конец.
После уничтожения джунгар, казахские правители вновь поставили вопрос о земле. Но даже без официального разрешения те же найманы стали полным ходом занимать земли Джунгарии. Абулфеиз и Кабанбай звали за собой и Аблая, но султан не решился последовать их примеру.
Вообще, в этот период Кабанбай был, кажется, охвачен планами создать новую кочевую державу. Так, в феврале 1760 г. туленгут Раимбек рассказывал русским посланцам, что “прошедшей осени Аблай-салтан посылал ево от себя их же Средней орды в Карагирей Найманский род, который кочевье свое имеет в зенгорских местах при урочище Каратал имянуемом, к находящемуся в том роду Абулмамет-хана сыну Абулфаиз-султану для отводу в подарки ему Абулфаиз-салтану четырех лошадей. И при обратном де ево оттоль возвращении тогу роду главной старшина Кабанбай приказывал ему, Раимбеку, Аблай-салтану объявить, чтоб он со всем своим улусом прикочевал на Зенгорскую землю на то место, где бывала зюнгорского хана Галдан Чирина Урга, яко де оное порозжее, где б де будучи мог, он Аблай, так как Галдан-Чирин во все тамошние окружные места повелевать, и чрез то б де могла их касацкая орда распространиться и прославиться, что де он, Раимбек, по приезде ему Аблаю и объявлял. Только де он, Аблай-салтан, на то будто ничего не говорил, кроме того что разсмеялся”.
Вероятно, Аблай счел планы Кабанбая слишком наивными. Уже в конце осени 1760 г. цинские войска вытеснили казахов из обживаемых новых зимовий. В феврале 1761 г. император Хунли направил письмо к султану Аблаю с запретом кочевать южнее р. Аягуз.
Но далее стало происходить то, чего не способны оказались предвидеть искушенные в политике китайские стратеги. Ситуация стала повторяться ежегодно. Каждую осень кочевники упорно направлялись на бывшие джунгарские земли, и с этим не помогали справиться даже самые жестокие карательные рейды. Цинские репрессии только озлобляли население, полное решимости бороться до победного конца. Вероятно, тому способствовала и земельная теснота, вызванная увеличением численности казахов. В 1767 г. цинские власти фактически смирились с подобным положением дел и требовали лишь арендной платы и предоставления аманатов.
Видимо, в эти годы и умер батыр Кабанбай. По крайней мере, источники в дальнейшем о нем не упоминают. Кочевой империи батыру создать, разумеется, не удалось. Времена были уже не те. Но земли, добытые его трудами, казахи сумели отстоять, что позднее стало одним из основных аргументов для российского правительства на переговорах о границе между двумя империями.
***
© ZONAkz, 2010г. Перепечатка запрещена