Весна запаздывает, а отопление уже отключили. От местечковых новостей тошнит. Форбсовский розовощёкий пупс, обожравшись икры с золотой ложки, рекомендует обучать детей азам предпринимательства. Как будто сам разбогател от того, что салажонком торговал газетами вразнос, а папа его, как водится, был подпаском. Некто с говорящей фамилией Гандапас приглашён обучать народных (ха-ха) избранников ораторскому искусству. Будет гандапасить депутатов и депутаток. За казённый счёт. На празднование юбилея Астаны потратят туеву кучу миллиардов.
Какое сказочное свинство!
Всё явственнее ропот: «Эй, вы там, наверху! Вы там все окончательно с глузду съехали? У вас полстраны тонет. У вас банки, как их не кипяти, надулись ботулами и вот-вот лопнут. У вас…». Впрочем, что толку от этих ламентаций, когда мир сошёл с ума окончательно.
Ну, а что там у нас в культурке делается?
Я вам не скажу за всю Одессу, поскольку её уже нет, вернее, она осталась лишь в песнях Утёсова и рассказах Бабеля. Но в одной частной галерее, хоть верьте, хоть нет, проходит очень приличная и симпатичная выставка керамики и живописи. Авторы – супружеская чета Григорьянов, Елены и Владимира.
Трудно писать о художественных выставках, избегая искусствоведческих банальностей. Бормотать пошлости — «художник такой-то работает в живописи, графике, керамике, работы имярек хранятся в государственных и частных коллекциях Франции, Канады, США, Англии» – себя не уважать. Если художник самобытный, интересный, то какая мне разница, в гостиной какого канадского или британского богача висит его картина?
Попытаюсь рассказать по-своему.
Хорошо, что есть в городе такое место, как Kazarian Art Center. Далековато от центра, правда. На углу Будённого и Станкевича. Туда не дотянулись пока «академики от ономастики». С порога начинается очень по-дизайнерски сработанное пространство. Грубоватая и тем привлекательная дорожка, выложенная из разнокалиберных плоских камней. Безукоризненно-изумрудный газон. На стенах барельефы узнаваемо-казаряновские – застывшие в прыжке то ли тигры, то ли единороги. За оградой беснуется, притворно изображая полицейский гнев, головастый алабай. Погавкал для порядка и улёгся, царственно развалившись, на каменной тропинке. В белом элегантном лофте, куда меня сопроводил юноша с ликом и повадками послушника Эчмиадзинского монастыря, я единственный посетитель. Проводник включил негромкую музыку, что-то барочное, и удалился с бесшумным тактом.
Называется выставка светло и торжественно — «Трапеза». Фамилия Григорьян армянская, разумеется, но за нею выстраиваются стихи Мандельштама. «Ах, Эривань, Эривань», «лавашные влажные шкурки», «виноградины с голубиное яйцо», «завитки бараньих рогов», «сытых форелей усатые морды», «где буквы — кузнечные клещи, и каждое слово — скоба».
Осип Эмильевич любил эту страну, считал её младшей сестрой страны Иудейской, называл её «муравейной», а наркома Мравьяна, своего гостеприимца, перекрестил в «наркома Муравьяна». Здесь библейский Арарат, который на турецкой стороне, здесь магический Матенадаран, где в свитках спят века, здесь имена Месропа Маштоца и Андраника, которые знает любой трехлетний ребёнок, а первосвященника называют – католикос, что на слух круче, чем Папа Римский и уж тем более круче, чем премьер-министр.
Как же хорошо иногда быть единственным посетителем! Можно тихо ахать от восторга, никому не мешая. Вот керамические, казалось бы, груши. В пояснительной записке сообщается – глина, глазурь, раку. Раку – это техника ручной формовки керамических изделий, если кто не знает. Допустим, я поверю, что это глина. Ладно, пусть глазурь. Понятно, что это обожжено в печи, при адской температуре. Но как, как, чёрт побери, это сделано, если мне кажется, что разрежешь эту грушу, а там внутри медовая зернистая плоть. А если надкусить, то сок потечёт по пальцам и ниже по руке, до самого локтя. Нет, вовсе не хочу сказать, что это неотличимо от настоящей груши, сорта, например, дюшес. Было бы ужасно, кошмарно, оскорбительно, если неотличимо. Пусть похожестью хвастаются парафиновые бананы-яблоки, завалившие полки интерьерных бутиков.
У художника Елены Григорьян не груша, а аватар груши. Её райский аналог, если можно так сказать. Цвета, какие цвета! Переливы всех оттенков зелёного, изумрудного, малахитового, золотистого, охристого. Цвет розового туфа, главного отделочного армянского материала. Цвет старого золота и молодого вина. Цвет мха, ржавчины, сырной плесени, влажной речной гальки, рыбьей чешуи. Эти средневековые трещинки, кракелюры, эта тяжесть плода, эти женственные линии. Изящные короны на плодах граната. Невесомые птахи, присевшие на дольку дыни. Чаши в космических разводах. Вишенки с тончайшими, как реснички, черенками. Удод в горделивом «ирокезе» на головке.
На полотнах Владимира Григорьяна человеки в холщовых одеждах. Не мужчины, не женщины. Человеки. Обнимаются, преломляют хлебы, уловляют рыбу сетями, вкушают вино и плоды. Любят. Молятся. Живут. Несут свой крест.
Поискала в сети биографии Елены и Владимира. По рождению оба бакинские армяне. Про которых известно, что это особая каста.
Экспонаты выставки «Трапеза» предназначены для интерьеров, а не «помещений». Невозможно представить эти картины в коридорах санаториев или государственных поликлиник. Или в учреждениях и организациях. В налоговой. В прокуратуре. В приёмной акимата. Там своя живопи́сь. Ростовые портреты знатных дяденек, скачущие кони, снежные вершины, берёзовые рощи и пенистые речки, заключённые в золочёные гипсовые рамы, никогда не будут изгнаны оттуда на помойку.
Думаю, что работы Григорьянов должны жить в человеческих жилищах. И не всякое жилище «потянет» их. Они потребуют себе в соседи простых льняных или холщовых скатертей. Их ставить на деревянные столы. В тёплых каменных домах с дощатыми полами и чистыми окнами. Где звучит негромкая старинная музыка. Где пекут домашний хлеб и делают домашний слоистый нежный сыр. Где не орут на детей, на собак и друг на друга. Где собираются за накрытыми столами умные гости. Преломляют хлеб, пьют вино, беседуют и поют при свечах. Расходятся под утро, насытившиеся теплом дружества и братства.
Уже в сумерках я возвращалась домой, когда всплыли в памяти строчки, неведомо, где прочитанные и запомнившиеся. Простые как детский рисунок.
Солнце старше планеты.
Бронза старше монеты.
Речка старше моста.
Рыба старше Христа.
***
© ZONAkz, 2018г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.