Редакция публикует фрагменты из книги казахстанского бизнесмена Руслана Азимова и московского журналиста Виктора Шацких – «Политически некорректные диалоги на темы новейшей истории».
– Виктор, перестройка-то на самом деле началась попозже. Более или менее заметные движения пошли в восемьдесят шестом — восемьдесят седьмом годах.
– Горбачев к власти пришел в марте 1985-го. После дряхлого Черненко это такой был красавец. Пятьдесят четыре года. Ходит легко. Буквы все выговаривает.
Помнишь, он через месяц поехал в Ленинград и прямо на улице стал общаться с народом? По тем временам это было неслыханно. Вечером в программе «Время» всё показали, и страна пришла в восторг от Михаила Сергеевича.
– Какая-то опаска все же чувствовалась у стариков, с первых месяцев: мол, этот может дров наломать. Пожившие люди с самого начала чувствовали в Горбачеве легковесность, он слишком бойко сыпал словами.
– Да, было такое. Помню, я еще удивился, когда мне Витя Кияница сказал, что его дед, старый журналист (он в 60-е годы был главным редактором «Казахстанской правды»), недоверчиво отнесся в 85-м к Горбачёву. Дед говорил, что один демократ у нас уже был, тоже Сергеевич, и ничего хорошего из этого не вышло.
– Хрущев имелся в виду?
– Да.
– Старики опасались, а молодежь, наоборот, как ей положено, хотела перемен. Её достала советская пропаганда, вся эта занудность. Предприимчивые и просто работящие люди тоже хотели свободы, надеялись, что дадут возможность заработать денег. А в самых смелых мечтах – что дадут открыть свой магазин или мастерскую.
– И будет примерно как сейчас в Белоруссии.
– Думаешь? Как-то неожиданно ты…
– Почему? Там как раз «социализм с человеческим лицом». Мы к этой теме не раз будем с тобой возвращаться.
– А ты сам бывал в Белоруссии?
– Бывал.
– Минск красивый город. Чистый, ухоженный. Правда, бедноватый.
– По сравнению с Москвой и Астаной?
– Да. И сервис у них, если честно – так себе.
– Но я думаю, что Минск производит очень правильное впечатление на белорусов. В воспитательном смысле.
Вот, допустим, приезжает белорус из глубинки в свою красивую, но скромную столицу и видит широкие улицы, большие парки, выметенные тротуары. Асфальт подлатан, дома тоже не новые, но в порядке. И практически ни одного навороченного небоскреба с тонированными стеклами, ни одного «Гелендвагена», летящего на скорости 160 километров и «крякающего» на всех. Такую столицу небогатый житель Белоруссии будет любить, она не вгоняет его в столбняк. Он не начинает думать: вот твари, зажрались за мой счет.
А в пригороде у них коттеджные поселки в один-два этажа, машины почти все скромные. Вообще, впечатление такое, что в Белоруссии очень мало людей с доходом выше двух тысяч долларов в месяц, или они вынуждены маскироваться.
– И тебе это нравится?
– Я думаю, белорусам есть за что уважать Лукашенко. Он им как раз впору, по крайней мере, простому народу. Наблюдает за справедливостью, свой достаток не выпячивает. Учитывает местную ментальность. Он заставляет областных и районных начальников докладывать – всем ли одиноким старикам крыши в домах починили, всем ли картошку по осени завезли. И публичные порки устраивает по телевизору, если не сделали.
Кстати, ВВП у них в Белоруссии до кризиса рос примерно с той же скоростью, что и в России. И так глубоко не упал, как у нас. Причём, это всё без нефти, без газа и без металлов! У них же в земле почти ничего нет, кроме картошки. Поднимаются белорусы не на торговле сырьём, а на том, что телевизоры выпускают и продают, одежду, обувь, продукты, грузовики, тракторы и другую сельхозтехнику. Завод с недетским названием «Гомсельмаш» как работал хорошо во времена Союза, так и сейчас работает. Может, всё-таки не самый плохой руководитель Александр Григорьевич Лукашенко? Как думаешь?
– Возможно. Однако эти его повадки колхозного бригадира…
– Да, претензии к батьке Лукашенко носят по большей части эстетический характер. Или небескорыстный…
Ну ладно. Чего ещё мы ждали в 85-м? Многие люди просто хотели справедливости. Чтобы отменили привилегии у начальников, и власть стала честной, «как при Ленине». Мы же все воспитывались на рассказах о том, как Ильич отдавал в детские дома продуктовые посылки, которые ему присылали рабочие. И как нарком продовольствия Цурюпа падал в голодные обмороки. А в 80-е годы начальники были толстые, на «Волгах» ездили.
– Ленин-то, наверно, и в самом деле отдавал посылки. Устраивал пиар-акции с помощью твоих коллег. А может партийные детские писатели потом все это придумали. Главное, агитпроп позаботился, чтобы в воспоминаниях и в детских книжках остались не расстрелы и не оборванцы с винтовками, которые просто заходят в приличные дома и всё оттуда выносят. И хорошо, если хозяева дочку успевали спрятать от «революционеров». Нет, в книжках оставили доброго дедушку Ленина с лучистой улыбкой, друга всех детей, кошек и собак.
– В восемьдесят пятом году этого еще никто не понимал. Призыв «Назад, к Ленину!» или «Вперед, к Ленину!», я сейчас уже не помню, как было правильно — вовсю работал. На полном серьёзе взрослый мужик мог сказать: «Ленин бы им показал!»
А начал Горбачев не с этого. Он начал с заявлений о том, что нужны интенсификация, ускорение и более продуманная инвестиционная политика. Я тогда слово «инвестиции», честно тебе скажу, впервые услышал.
– Горбачёву не повезло: к середине 80-х упали цены на нефть. Надо было, хочешь не хочешь, что-то делать с экономикой.
– Я думаю, его реформаторский пыл объяснялся всё же другими причинами. Он мечтал войти в мировую историю в качестве лидера, который сделал из страшного и угрюмого Советского Союза приятное для всех государство. Вроде большой-пребольшой Норвегии. Или Швейцарии. Сидели они вдвоём с Александром Николаевичем Яковлевым под южными звёздами во время отпуска и мечтали о таком счастье. Яковлев эти посиделки потом описывал.
– Да. Горбачёву очень нравилось красоваться. А самой заметной кампанией в начале перестройки стала борьба с пьянством. Народ к тому времени действительно квасил по-черному. У меня, бывало, механизаторы на работу выходили в таком состоянии, что к трактору нельзя было подпускать. Обычное дело, когда жена тракториста просила начальство: заберите вы его на лечение.
– О том и речь. Не на ровном месте Горбачев эту борьбу придумал.
– И с треском её провалил.
– Да. Горбачёв наломал с этой кампанией дров и похоронил саму мысль о том, что с пьянством нужно и можно бороться.
Вообще, что я хотел бы сказать с высоты сегодняшнего опыта, лет десять назад в основном перейдя с водки на сухое красное — по поводу горбачевской антиалкогольной кампании?
Сказать я хотел бы примерно следующее. Эту кампанию вспоминают как одну из главных глупостей «отца перестройки». Мол — вот же дурак! Так не понимать свой народ! Да этот народ снесет любого, кто попытается ограничить его в праве на пьянство. Вот и Горбачев, дескать, потерял популярность из-за ненавистной для народа кампании…
– Скажи, что не так.
– Не так. Горбачев потерял популярность из-за своей манеры говорить и не делать, начинать и не доводить до конца. В «борьбе с пьянством» эта его манера во всей красе и проявилась.
Народ же как раз был готов к тому, что его начнут «оздоровлять» — принудительно, через парткомы и профкомы, через отбирание премий, через увольнение с работы и отправку на принудительное лечение. Потому что страна к тому времени допилась.
– Значит, ты считаешь, что надо было бороться с пьянством? Жестокими административными мерами?
– Может, ты скажешь, что в цивилизованном мире так не поступают? Еще как поступают. Вот та же Норвегия — не самое дикое место на земле. А у них вводили в 20-е годы «сухой закон», по полной программе, и он принес очень внушительные результаты: потребление алкоголя там за семь лет снизилось с 20 до 3 литров на душу населения. И остается самым низким в Европе. Норвежцев отучили бухать!
Знаменитый Prohibition 1920-33 в США при всех издержках, что бы ни говорили, помог превращению американцев в малопьющую нацию. Две бутылочки пива в пятницу вечером для американца хорошая доза. Он больше не хочет! А в ХIХ веке прадеды этих ребят пили вряд ли меньше наших прадедов.
Но самое интересное, что и в Российской империи, которая в 1914, с началом Первой мировой войны, ввела сухой закон (а большевики его продлили), к 1923-му потребление алкоголя, вместе с самогоном, снизилось в шесть раз. Страна, которая к тому времени уже называлась СССР, отвыкала от пьянства!
Однако потом товарищ Сталин решил, что денег на индустриализацию взять неоткуда, кроме как от возобновления массового производства водки. Соратники пытались его отговорить, но вождь сказал свое знаменитое: «социализм в белых перчатках не построишь!» — и опять понеслось. В общем, не такой простой это вопрос. Если бы Горбачев действовал твердо…
– А как он мог действовать твердо, когда сам объявил курс на демократизацию? И что такое «твердо»? Сажать за стишки про «Мишку и Райку»?
– Ну, не сажать…
– И ведь все продолжали потихоньку выпивать. И мы с тобой, и большие начальники тоже. Народ, всё это видя, почуял: власть дает слабину. Она хоть и грозится, но почти не карает, а только «давит на сознательность» и сама не очень верит в успех. И вся конструкция зашаталась.
– К тому времени в стране успела повыситься рождаемость и уменьшиться смертность. Гораздо меньше народу калечилось по пьяни на заводах и на стройках. Начали уже просыхать запойные мужички, их жены глядели на мир повеселее.
– Но тут оно всё и кончилось.
– Да. И с тех пор не только о горбачевской кампании, но и вообще об идее ограничивать продажу алкоголя, вводить её в берега, о пропаганде трезвого образа жизни или хотя бы культуры пития – обо всем этом и в России, и в Казахстане, принято говорить с ухмылкой. Это в корне неправильно!
– Если убрать эмоции, то все-таки получается, что Горбачев не должен был начинать борьбу с пьянством.
– Так, как он ее проводил – конечно, не должен был.
– Надо еще сказать, что уменьшение объемов продажи водки очень болезненно сказалось на бюджете. В середине 80-х цены на нефть упали, а тут еще водочные доходы сократились. А они составляли третью часть всего бюджета.
– Горбачев с Лигачевым рассуждали так: доходы от водки снизятся, но зато народ начнет на трезвую голову лучше работать. Повысится производительность труда, сократятся прогулы. Это компенсирует потери. Но не сбылось.
– Облом вышел сдвоенный: и доходы снизились, и народ обозлился.
– Ладно. Ты чем занимался в восемьдесят пятом году?
– Я классно жил в 85-м. У меня было всё хорошо на работе, я севообороты продолжал осваивать, с потравами боролся. У местных жителей раньше была традиция пасти скот на кукурузных и люцерновых полях нашего спецхоза. Мы этот скот стали собирать и отправлять в загон. Народ вечером приходил ко мне объясняться. Бывало, человек по пятьдесят собиралось. На первый раз я внушением ограничивался, а рецидивистов уже штрафовал. Постепенно отвыкли, хотя поначалу всякое случалось. В меня даже стреляли.
– О.
– Ещё я хорошо помню революционный парад восемьдесят пятого года в нашей деревне. К ноябрьским праздникам ко мне приехал из Москвы отдохнуть и водки попить на природе, под свежее мясо, мой старый приятель. Он был режиссёр, специалист по организации театрализованных представлений. И мы, значит, выпили и решили, что надо устроить у нас революционный парад. За три дня всё подготовили. Загримировали УАЗ под броневик, нарядили трактористов революционными матросами – бушлаты, там, пулемётные ленты, винтовки деревянные…
Лозунги развесили кумачовые, с «ятями», музычка соответствующая. Ленин с броневика речь сказал: товарищи, мол, социалистическая революция, о необходимости которой так долго твердили большевики – совершилась!
Очень весело вышло. Весь район обсуждал и завидовал.
– Ленин с броневика речь говорил не в октябре, а в апреле 1917-го. На Финляндском вокзале. Только что приехав из эмиграции.
– Это уже занудство.
— А не надо искажать всем известные исторические факты.
Правдивые истории
О том, как кубинский москит изменил ход мировой истории
Рассказывает Олжас Омарович Сулейменов.
Летом 1976 года два партийных работника из Казахстана отправились в заслуженный отпуск на Кубу. Второй секретарь ЦК Валентин Карпович Месяц и первый секретарь одного из обкомов. Последние дни отдыха на знаменитом пляже Варадеро были омрачены анекдотическим событием. Москит ужалил обкомовского секретаря. Достал сквозь плавки потаенную выпуклость. Укус не малярийный, не смертельный, но неприятный: выпуклость превратилась в опухлость, привлекшую внимание всего партийного пляжа. Можно было, конечно, отсидеться в бунгало, но дней оставалось мало. Товарищеские шутки стали раздражать. Особенно подначки товарища Месяца.
Вернулись в Казахстан, приступили к работе.
Каждый по очереди предстал перед Кунаевым, отчитались за отпуск. Обкомовский секретарь был вторым.
«Ну, как отдохнул?».
«Всё было хорошо, Димаш Ахметович… Погода была хорошая… Встречались с кубинскими товарищами. Ром попробовали…».
«Не договариваешь. Что случилось?».
«Ничего особенного, Димаш Ахметович…».
«Говори!».
«Валентин Карпович сказал как-то нехорошо. Что жена руководителя не должна вмешиваться в дела республики. В кадровые вопросы. Я сказал – нехорошо так говорить про Зухру Шариповну».
«Ладно. Не обращай внимания. Это он на солнце распарился после рома. Много пили, наверное. Иди, работай».
Через несколько недель В.К.Месяц отбыл из Казахстана в Москву на должность министра сельского хозяйства СССР. Соглашаясь отпустить «второго», Кунаев, конечно, не говорил об основных мотивах своего нежелания далее работать вместе. Они проявились позже, через несколько лет, когда умер секретарь ЦК КПСС, курировавший сельское хозяйство, Кулаков. Первым кандидатом на освободившееся место стал В.К.Месяц. Его козыри – лучше всех в стране знает отрасль (был министром сельского хозяйства РСФСР, затем, после Казахстана, — министром СССР); имеет опыт партийной работы (был вторым секретарем ЦК Компартии Казахстана, любимой республики Брежнева – она стала поэтому трамплином для многих высших чинов страны); генсек по-доброму относился к Месяцу, сам направил его на работу в Казахстан – и теперь рекомендовал в состав секретариата ЦК КПСС.
Итак: компетентен, партийно подкован, относительно молод (около пятидесяти).
Почти все члены Политбюро согласились с кандидатурой.
Брежнев позвонил Кунаеву:
«Ты с ним работал, как он тебе?».
«Замечательный специалист. С работой справится, Леонид Ильич».
«Значит, одобряешь?»
«На девяносто девять процентов, Леонид Ильич!».
Брежнев помолчал, видимо, вычитая из ста:
«А что?»
«Иногда работает против первого. Но если позаниматься с ним, лучшего кадра нет, Леонид Ильич!».
Времени «заниматься» у Брежнева уже не оставалось, и кандидатура Месяца не прошла.
Вторым в списке стояла фамилия партийного секретаря одного из краев России, которого «толкал» шеф КГБ Андропов – Михаил Сергеевич Горбачев.
Продолжение следует
***
© ZONAkz, 2019г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.