Сценаристы, дети мои, режиссеры, гордость моя

Рабочие заметки на полях киносценария

Съемки фильма «Жамбыл. Новая эра» проходят в Алматы и окрестностях. Премьера намечена на конец года. Читаю сценарий. Воображение включается, как волшебный кинопроектор.

Вот Алма-Ата тридцатых годов. А это, извольте поверить, Второй казахстанский слет акынов. У здания Казахской филармонии припаркованы несколько осликов и старинных авто. В воздухе тополиный пух, жара, июль. Всё изменилось с тех пор, кроме гор. Они всё те же. Удостоверив нас в этом, камера заныривает в интерьер.

Зал филармонии. Он полон, в ложах блещет цвет нации; Ораз Жандосов, Сакен Сейфуллин, Мухтар Ауэзов, Беимбет Майлин, Ильяс Жансугуров и другие официальные лица.

(Одних костюмов сколько надо пошить и массовки нагнать)

Сцена интригующе пуста. Оказывается, выступление Жамбыла Жабаева устроители поставили последним. Чтобы удержать публику. (В советское время Пугачеву тоже выпускали в финал.) Группа акынов, взбунтовавшись, заявляет решительный протест. «Он должен выступить первым!» – митингуют аташки. Однако публика в нетерпении ду қол шапалақтап жатыр, требуя начинать. Зал скандирует: «Жамбыл! Жамбыл! Жаса, Жамбыл!».

Да где же он?

Девяностолетний старец, примостившись на подоконнике, крошит кошке хлеб. Взгляд его обращен внутрь. За кадром звучит текст его эпоса «Сұраншы батыр».

Жамбылу грезится бой:

Сураншы и дружина бьется с кокандцами. (Сураншы – персонаж эпоса Жамбыла «Сураншы батыр») Кони, воины, пики, крики, вопли, брызги крови на объективе. Лик Жамбыла, его длань на домбре крупным планом. Он как бы внутри боя. Поверженные кокандцы позорно улепетывают, роняя тапки и копья. (В какую сумму обойдется бюджету минутная грёза акына? Грёзу ведь тоже надо одеть, обуть, снарядить, снабдить табуном коней).

А впрочем, смена кадра. Газеты с ликом Жамбыла слетают с типографского транспортера и складываются в стопки. (очень свежий прием).

Смена кадра. Отборная казахская интеллигенция – Жандосов, Ауэзов, Байсеитова, Майлин, Жансугуров – чествуют Жамбыла, вручая ему цветы. Фотограф делает «атақты селфи сурет». (Клянусь здоровьем, так в сценарии).

Пока властители дум селфятся с Жамбылом, некто Кабдилман скромно стоит в сторонке с газеткой в руках. За кадром звучит его голос; «Девяностолетний Жамбыл поразил гостей Второго слета акынов своей поэмой «Сураншы батыр». Вся страна прочла его строки. А я последние девять лет нахожусь в орбите акына. Меня зовут Кабдилман Кадыров. Это Жамбыл. Это новая эра Жамбыла…».

Камера отъезжает и сходу, бесцеремонно влетает в кабинет Сталина. Отец народов, попыхивая трубкой, читает «Правду» с портретом Жамбыла.

Иосиф Виссарионович поднимает телефонную трубку и требует связать его с Мирзояном.

(Мирзоян, Левон Исаевич, первый секретарь ЦК Компартии Казахстана).

Смена кадра. Алма-Ата, мастерская (!) Мирзояна, уставленная разнообразными макетами. Мирзоян, весь в поту и в фартуке, прилежно красит макет Тянь-Шанских гор.

(Намек на предание, будто Левон Исаевич приказал Хан-Тенгри переименовать в «пик Мирзояна»).

Крупно: номер «Правды». За столом Ораз Жандосов. Говорят по-русски.

Мирзоян: Я поклялся самому великому Сталину, что Жамбыл займет место Сулеймана Стальского и даже превзойдет его. Надежен ли этот старик? Чем он лучше других казахских акынов?

(Сулейман Стальский – народный поэт Дагестана).

Жандосов отвечает величаво, в худших традициях театра им. Ауэзова:

О нем в народе говорят; Жамбыл – великан поэзии. Акынствует с четырнадцати лет. В 15 лет получил бата от самого Суйынбая. Помнит наизусть миллионы поэтических строк. Если мы представим его советскому народу, это покажет им всю глубину казахского искусства…

Мирзоян: Суйынбай – это у нас кто?

Жандосов, закатив глаза: О, Левон Исаевич! Это великий человек. Жамбыл его ученик…

Тут входит некто Гильман, щегольски одетый, в котелке, в пенсне и с тростью.

Мирзоян представляет гостя Жандосову:

Это Иосиф Гильман. Специально прибыл из Москвы. С его помощью мы распространим свою славу по всему миру!

Гильман Жандосову, фальшиво-любезным тоном: Много слышал о вас и о ваших заслугах в насаждении большевизма в Семиречье…

Обмениваются неприязненными взглядами и раскланиваются. (Оба почему-то вспотевшие. По-видимому, на киноязыке режиссера Кусаинова это какая-то недоступная для простодушного зрителя метафора).

Мирзоян: Товарищи! С этого дня вы оба отвечаете за здоровье, быт и литературную производительность Жамбыла! Приказ понятен? Каждую неделю ждем от Жамбыла новое произведения. К делу!

Гильман с Жандосовым проворно уходят. Мирзоян берет список с именами казахской интеллигенции и вписывает в него имя – Жамбыл.

Его внутренний голос произносит за кадром, по-копелянски: «Жамбыл, Жамбыл… Может, мы тебе и не нужны, зато ты нужен нам, старый тарлан…».

(Тарлан – поэт. старый боевой конь, перен. наставник, мастер)

Смена кадра. Повествование уносит нас в 1875 год.

Тридцатилетний Жамбыл с Жагыпаром (при акыне состоит в качестве Санчо Пансо) едут верхом по ночному лесу, дискутируя о принципах художественного освоения действительности.

Жагыпар, вспотевший, улыбается собственным мыслям. (Опять вспотевший)

Вдруг! Из ночной тьмы выныривают четверо разбойников!

Короткая схватка.

Дальше, как вы понимаете, Жамбыл и его потеющий товарищ идут пешком. И доходят до жилища отшельника-сказителя.

Смена кадра. Сказитель, раскачиваясь всем телом, исполняет эпос «Едиге батыр». Жамбыл слушает его с величайшим вниманием. Жагыпару фольклор поднадоел и потому он слоняется снаружи. Как вдруг, внезапно, из темноты выступают четыре фигуры… Разбойники! Опять они! Жагыпар бросается и в несколько мгновений одолевает их.

Измотанный и вспотевший (ну тут хотя бы понятно почему) Жагыпар вбегает в кибитку и объявляет Жамбылу, что «кони пьяные, хлопцы запряженные». Жамбыл с досадой отмахивается – не мешай слушать!

Смена кадра. 1935 год. Аул. На солнечной поляночке Ораз Жандосов представляет Жамбылу группу поддержки:

Жаке, это Иосиф Гильман, доверенное лицо товарища Сталина. Он из Москвы. А это Кабдилман, он напечатал ваше стихотворение в газете. Теперь он ваш личный секретарь. А это переводчик Павел и Мария, ваш доктор…

И протягивает Жамбылу пачку денег:

Это вам за газетные стихи. Называется – гонорар.

Жамбыл остается равнодушным. До презренных ли денег, когда в его воображении проносятся картины народных бедствий: встающие на дыбы кони, рыдающие бабы, горящие юрты. (Догадается ли режиссер подбросить в кадр пустой перевернутый бесiк?).

Жандосов, умоляюще: Жаке, дадим Москве, что она просит… Ради казахов.

И насильно сует купюры сыну Жамбыла, Алгадаю.

Алгадай: Зачем это? (тут уже хочется крикнуть – айналайын, басты қатырма, бери, пока дают).

Гильман, обращаясь ко всем: Теперь мы все вместе будем готовить Жамбыла в Москву. Сделаем из него Гомера двадцатого века! (Как сказали бы сейчас, автор жжот).

Гильман не унимается: Это все ради партии!

Жамбыл: Дожилась ваша партия, если ей нужен такой старик, как я…

Хлестнув коня, уносится прочь.

Гильман, впадая в раж: Партия ждет, товарищи! (очень жалко актера).

Смена кадра. В шатре кипит работа. Переводчик Павел предъявляет Гильману свежие вирши Жамбыла. (Ага, все таки уговорили?).

Гильман, прочитав, возмущенно: Здесь же ни слова о товарище Сталине и руководящей роли партии!

Смена кадра. 1935. Алма-Ата. Здание ЦК партии. На столе граммофон и толстая папка с надписью «Враг народа». Мирзоян ест борщ. Композитор Сулейский показывает ему ноты.

Сулейский: Опера готова. Теперь бы кто-нибудь талантливый написал либретто.

Мирзоян, вынимая из борща лаврушку:

Мы выбрали для поездки в Москву старика по имени Жамбыл Жабаев. Что вы думаете об этом?

Сулейский: Левон Исаевич, вы вправду считаете, что такой темный человек нужен советскому народу?

Мирзоян: А в чём проблема? Он же представитель устной литературы, импровизатор.

Сулейский: Но ведь девяностолетний старик что видит, то и поёт! Что, если он в Москве будет болтать аузына келгенiн?

Тогда пусть пеняет на себя! – резюмирует геноссе Мирзоян, отодвигая пустую миску.

 ***

Всего в сценарии пятьдесят три эпизода. Я пересказала лишь малую часть. В каждой сцене кто-нибудь обильно потеет и толкает невыносимо-трескучие речи. Почти непрерывно идут дожди. Прямо не Алма-Ата, а Макондо.

Чтобы зритель не скис от тоски, автор, сглаживая драматизм центральной коллизии, поддает иногда лирического жару. Доктор Мария, когда не ставит Жамбылу градусники, балуется живописью, пишет портреты маслом. Кабдилман, секретарь Жамбыла, в Марию влюблен. И пытается склонить её ко греху, совлекая с себя одежды и изображая натурщика.

Мария всей душой за интернационализм, но телом отвечать на чувства пылкого туземца не спешит: сен қазақ, мен орыс…

Загадочная русская душа.

Армянин Сергей Параджанов, родившийся в Тбилиси, учившийся в Москве, снял пронзительно-лирическую и глубоко украинскую картину «Тени забытых предков». Она и сегодня, спустя много лет, смотрится как чудо.

Почему казах Кусаинов, родившийся и учившийся в суверенной стране, так скверно относится к теням своих предков, пытаясь сотворить бестолковую пародию на Жамбыла и его современников?

У меня лишь один вариант ответа: потому что он прискорбно малообразован и, судя по некоторым признакам, крайне малодаровит или просто бездарен.

Но это, как говорится, его личное горе.

Почему же его личное горе должно воплотиться в киноплёнку и стать горем общественным?

Я наизусть и наперёд знаю, как заголосят, бия себя в грудь, добровольные адвокаты Кусаинова: художник имеет право на неудачу!

Имеет. На свои личные или спонсорские деньги – да на здоровье.

Но подпускать творца к дорогостоящим технологиям кинопроизводства, позволять ему тратить миллиардные казённые средства только потому, что у него есть диплом рискованно. Это бесхозяйственность и головотяпство со взломом. Чтобы не говорить слово – вредительство.

Как для величайшей культурной ценности, для ещё не снятой картины забубенили персональный сайт. У гениальных картин, вошедших в сокровищницу мирового кинематографа, своих сайтов нет, а у «Жамбыла» есть.

Настоящим пропуском в съёмочный цех является сценарий. Литературный или постановочный неважно. На проходной этого цеха должны стоять контролёры, зубастые и глазастые редакторы, которые и выпишут тормоза тому, кто пытается всучить вместо сценария ложнопатриотическую залепуху, с которой ни стыда не оберешься, ни денег не напасёшься.

Кто принимает окончательное решение о запуске фильма в производство?

В глаза бы ему посмотреть.

***

© ZONAkz, 2022г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.