“Я остаюсь в политике и журналистике”

— Лира Максутовна, в каком состоянии сейчас находится дело о смерти Вашей дочери Лейлы? Возбуждено ли уголовное дело? Идет ли расследование? То есть вопрос касается официального уровня.

— Некоторые средства массовой информации еще 1 августа (“Экспресс К”, “Караван”) сообщили о том, что уголовное дело по факту самоубийства моей дочери прекращено за отсутствием состава преступления. В тот же день, связавшись по телефону со своим адвокатом, я узнала о том, что постановления о прекращении уголовного дела не было. Более того, адвокат в это время находился в Медеуском РУВД, где по моей просьбе должен был получить копию заключения судебно-медицинской экспертизы. Следствие продолжается уже более четырех месяцев, и за это время уголовное дело дважды прекращалось, затем постановления о прекращении уголовного дела отменялись прокуратурой города Алматы.

Удивительно, что министр внутренних дел совершенно не владеет информацией по этому делу. В интервью, данном газете “Время” (от 19.09.2002 г.), на вопрос журналиста Геннадия Бендицкого о гибели моей дочери господин Сулейменов заявил: “Там была проведена проверка, и вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела”. Как будто каждый день в полицейских застенках гибнут дети политиков и журналистов. Видимо, для министра внутренних дел это рядовой случай, а не ЧП республиканского масштаба, о котором информирован весь цивилизованный мир, но только не чиновник, возглавляющий ведомство, по вине которого произошла эта трагедия. Все казахстанские и многие зарубежные СМИ сообщали об этом случае в мельчайших подробностях. О нем было доложено на слушаниях в Конгрессе США. В Алматы приезжал представитель международной журналистской организации “Репортеры без границ” и Миссии по борьбе с безнаказанностью “Damocles” Александр Леви для проведения независимого расследования, международные эксперты ожидают разрешения на въезд в республику для проведения независимой судебно-медицинской экспертизы, а господин Сулейменов не знает даже о том, что уголовное дело возбуждено. Интернетом наш министр внутренних дел, видимо, не владеет, а газет не читает. Тем, что происходит в подчиненных ему структурах, не ведает… Только за невладение информацией по одному этому делу господина Сулейменова следует не только отправить в отставку, но и лишить генеральского звания.

— Видимо, полковник Давлетов не ознакомился с заключением судебно-медицинской экспертизы. В пунктах 3 и 4 этого заключения ясно написано: “Повреждения в виде ссадин и кровоподтеков в области шеи, верхних и нижних конечностей получены от воздействия тупых твердых предметов или при ударе о таковые. Данные телесные повреждения могли образоваться около 4-5 дней до наступления смерти…” На этом фоне странными выглядят показания врача \»скорой помощи\», доставившего Лейлу в реанимацию. Он утверждал, что осмотрел ее тело и не обнаружил никаких повреждений. Из анализа только этих двух документов вытекает, что либо все синяки и ссадины получены моей дочерью в реанимации, либо на врача \»скорой помощи\» было оказано давление, так как не увидеть имевшиеся на теле повреждения мог только слепой.

— Я бы не хотела, чтобы меня обвинили в давлении на следствие. Все, что мне стало известно в связи с гибелью моей дочери, ее общение с некоторыми сотрудниками из управления по борьбе с наркотиками ГУВД, их имена и их роль во всем случившемся будут озвучены мной после того, как следствие будет завершено, и я получу официальный ответ от следственных органов.

— Никаких сомнений, это напрямую связано с моей деятельностью. Но пока следствие не будет закончено, я не могу говорить о том, что непременно будет расценено как давление на следствие. На любой приведенный мной факт будут найдены сотни объяснений и контраргументов. Поэтому я вынуждена молчать, а ведь со дня смерти Лейлы прошло уже больше четырех месяцев, и многие не могут понять этого молчания.

Следствие неоправданно затянулось. Вместо того, чтобы расследовать причину трагедии, полицейские выясняют, в каких школах училась моя дочь, от кого она родила ребенка, и занимаются поиском компромата на меня, интересуясь моральным обликом Лиры Байсеитовой.

Вылив на мою дочь тонны грязи, УВД города продемонстрировало по телеканалам единственную фотографию (из переданных мной 16 фотоснимков!), на которой якобы видны следы от инъекций наркотиков. Почему же они не покажут и другие переданные им фотографии? Или в остальных снимках заключается страшная тайна следствия?

Противоречивые показания полицейских относительно того, что же было использовано в качестве крюка для самоповешения — отопительная батарея или решетка, ограждающая лампочку, их самих нисколько не смущают.

Джинсы, с помощью которых якобы хотела повеситься Лейла, исчезли. При этом в печати, со слов работников ГУВД, прошла информация, что это были джинсы из стрейча, то есть из эластичной ткани, и на них без труда можно повеситься. В протоколе личного обыска моей дочери, проведенного следователем следственного отдела Медеуского РУВД майором полиции Г. Ешенгазиевой, написано: “одета: футболка бело-синего цвета, джинсы коричневого цвета, шлепки голубого цвета, трусы белого цвета, бюстгальтер серого цвета”. У Лейлы были единственные джинсы коричневого цвета, из довольно жесткой ткани, расклешенные книзу, я сама ей их покупала, и удивительно, каким образом работники ГУВД установили, что они были эластичными?

В больницу Лейлу привезли без нижнего белья. В таком виде, совершенно нагой, ее застал и врач \»скорой помощи\», прибывший в Медеуский РУВД по вызову. Куда делось нижнее белье моей дочери, обувь, маечка и джинсы? Эти же вопросы я задавала в своем заявлении прокурору города Алматы, высказав предположение о том, что, учитывая многочисленные повреждения на ее теле, я подозреваю, что нижнее белье могло исчезнуть только потому, что было изорвано на ней. Если это не так, то откуда множественные синяки на внутренней стороне обеих бедер, на руках и ступнях? Синяки и ссадины на теле Лейлы работники следственных органов объясняют ломкой. Так куда же девалось ее нижнее белье? Надеюсь, у следствия не возникнет версии, что в состоянии ломки моя дочь съела свои вещи?

При встрече с заместителем начальника Медеуского РУВД Виктором Костенко, состоявшейся уже после похорон, он утверждал, что все вены Лейлы исколоты и на ней почему-то не было нижнего белья. То, что касается нижнего белья, я уже сказала. Насчет исколотых вен, надеюсь, последнюю точку поставит дополнительная экспертиза. Мы с родственниками внимательно осмотрели все вены дочери и обнаружили только два следа от инъекций на правом локтевом сгибе. Из заключения судебно-медицинской экспертизы следует, что “потерпевшая Байсеитова Л.С. находилась в стационаре 5 суток, в течение которых ей проводилось интенсивное лечение с внутривенным вливанием лекарственных препаратов и кровезаменителей, в связи с чем взятие внутренних органов и крови от трупа с целью обнаружения алкоголя и наркотических веществ нецелесообразно, т.к. обычно алкоголь и наркотические вещества после употребления выводятся из организма в течение суток”. Предстоит ответить на такие вопросы: являются ли обнаруженные нами два следа от инъекций результатом внутривенных вливаний в реанимации, или же это следы, как утверждал В.Костенко, от уколов наркотиков. Почему наши эксперты утверждают, что алкоголь и наркотические вещества выводятся из организма в течение суток после употребления, а европейские эксперты говорят, что в волосах их можно обнаружить даже в течение 6 месяцев после их употребления?

В акте судебно-медицинской экспертизы написано: “…в истории болезни на имя Байсеитовой Л.С. при поступлении в стационар каких-либо данных о наличии или отсутствии алкоголя и наркотических веществ нет”, тогда как заведующий реанимационным отделением на мой вопрос о том, почему, если у моей дочери, как утверждают работники Медеуского РУВД, была ломка, ее не повезли в наркологию, удивленно пожав плечами и листая при этом историю болезни, ответил: “Странно, мы не обнаружили в крови ни наркотиков, ни алкоголя”.

Мнение директора Казахстанского Международного Бюро по правам человека Евгения Жовтиса, озвученное через СМИ: человек, который просит привезти ему теплые вещи, не думает о смерти. А Лейла разговаривала по телефону с моей двоюродной сестрой буквально за один час до того, как в РУВД вызвали \»скорую помощь\». По словам сестры, Лейла была абсолютно спокойна и сказала буквально следующее: “Найди маму и сообщи ей о том, что случилось. Я потом все объясню. И привезите мне теплые вещи”.

Кстати, один из главных редакторов тесно сотрудничающей с органами внутренних дел газеты и называющий себя известным правозащитником, ерничал по поводу просьбы моей дочери о теплых вещах, так как в эти дни стояла очень жаркая погода. Между тем никого из моих родных эта просьба не удивила. Они знали об особенности организма Лейлы. Ее начинало знобить, если она сильно волновалась, и со школьных лет она всегда тепло одевалась, когда шла сдавать экзамены, а после этого отлеживалась под слоем из нескольких одеял.

Координатор международной организации “Репортеры без границ” и Миссии борьбы с безнаказанностью “Дамокл” Александр Леви, приезжавший из Парижа для проведения независимого расследования обстоятельств смерти Лейлы, подготовил большой и подробный доклад по результатам 2-недельной поездки, который был направлен правительству Казахстана и разослан международным правозащитным организациям и средствам массовой информации.

Основное заключение, сделанное Александром Леви: “Репортеры без границ-Дамокл” считают противоречивой и малоубедительной версию, предоставленную казахстанскими властями”. Далее следуют 6 пунктов, на основании которых две международные организации просят власти Алматы разрешить им:

“- ознакомиться с актом судебно-медицинской экспертизы;

— ознакомиться с историей болезни Лейлы;

— с помощью судебно-медицинских экспертов установить состояние здоровья, в котором молодая женщина находилась во время своего пребывания в отделении милиции;

— установить, что происходило в камере, в которой якобы повесилась Лейла;

— предоставить правдоподобное объяснение исчезновению из дела важного вещественного доказательства – джинсов, которые якобы помогли погибшей девушке при ее попытке самоубийства;

— объяснить противоречия, содержащиеся в официальных объяснениях, упомянутых в данном докладе”.

Фотографии, переданные мной Александру Леви, изучены международными экспертами и описаны в вышеназванном докладе. Несколько фотографий я передаю редакции “Навигатора” для публикации.

В прессе уже появлялась информация о том, что ГУВД Алматы не считает необходимым приезд международных экспертов и в случае моего согласия готово само провести эксгумацию и дополнительную экспертизу.

Еще в начале августа у меня состоялся разговор с адвокатом, которому звонили из прокуратуры города Алматы, так как для проведения эксгумации требовалось заявление о моем согласии на ее проведение. Но я обратилась к “Репортерам без границ” с просьбой помочь в организации экспертизы независимыми судмедэкспертами и специалистами по токсикологии из-за рубежа. Следственные органы республики информированы о том, что я дам согласие на эксгумацию и дополнительную экспертизу только при условии, если правительство Казахстана даст разрешение на приезд международных экспертов. Между тем прошло уже более двух месяцев с того дня, как независимые зарубежные эксперты обратились к правительству Казахстана с просьбой разрешить им въехать в страну для проведения эксгумации и дополнительной экспертизы с целью установления истинной причины смерти моей дочери. Я через своего адвоката обратилась с аналогичной просьбой в ГУВД Алматы, Министерство внутренних дел и Министерство иностранных дел. Но ответов на эти наши обращения нет до сих пор, и это не удивительно. Представляете реакцию казахстанской и международной общественности, когда зарубежные эксперты дадут заключение о том, что моя дочь не являлась наркоманкой и погибла насильственной смертью?

Правоохранительные органы все свершившиеся против журналистов, политиков и редакций независимых газет преступления с удивительной легкостью объясняют обычной “бытовухой” или уголовщиной, исключая политическую подоплеку даже без предварительного расследования. Но смогут ли те же полицейские объяснить, почему эти преступления совершаются именно против оппозиционно настроенных политиков, независимых журналистов и средств массовой информации?

— Никогда, ни на секунду я даже в мыслях не допускала такой возможности. Слухи появились, видимо, из-за того, что в конце июня я собиралась выехать на три недели в США. За неделю до предстоящей поездки я потеряла дочь, и многие спрашивали, поеду ли я в Америку и вернусь ли оттуда. Некоторые из знакомых журналистов высказали мнение не откладывать поездку, а кое-кто даже советовал остаться там и просить политическое убежище. Даже мои родственники настаивали на этом, но буквально за одни сутки до вылета я отказалась от поездки. Ведь о случившейся трагедии уже знали за рубежом и на каждой встрече мне задавали бы вопросы. Но в те дни я не смогла бы объективно ответить ни на один вопрос, а выплескивать лишь эмоции и слезы не имела права.

Я благодарна посольствам зарубежных стран за внимание, проявленное ко мне в те дни. Практически никто не остался безучастным к моему горю, и когда две европейские страны предложили мне помощь в вопросе предоставления политического убежища, я сразу отказалась от этих предложений. Но, несмотря на принятое мной решение, у нас состоялся серьезный, взрослый разговор с моим внуком. Я сказала ему, что у нас с ним есть выбор: мы можем либо навсегда уехать за границу и жить в полной безопасности, либо остаться здесь и продолжать бороться за свои права, несмотря на то, что это очень опасно. Я подчеркнула, что решение мы должны принять вместе. Он немного подумал и сказал: “Мы останемся и будем продолжать борьбу”. Я заплакала, внук обнял меня. Для меня были очень важны его ответ и поддержка.

— Каковы Ваши дальнейшие планы в продвижении уголовного дела о гибели дочери, а также в Вашей политической и журналистской деятельности?

— Все зависит от результатов расследования. Я намерена дождаться официального ответа. Мои дальнейшие действия будут зависеть от того, чем закончится следствие. Одно дело, если виновные в смерти моей дочери будут найдены и наказаны, на что я уже не надеюсь, и другое дело, если уголовное дело прекратят, как уже было однажды объявлено, “за отсутствием состава преступления”.

Относительно второй части вопроса — не буду пока говорить, что конкретно буду делать. Страх за внука, за его будущее не позволяли думать ни о чем другом, кроме обеспечения его безопасности. Но сейчас, когда эта проблема решена, и он находится у моих друзей в одной их европейских стран, однозначно могу сказать о том, что продолжу дело, которым занималась. Я остаюсь в политике и журналистике. Есть определенные планы. Власть своими действиями, а вернее преступлениями против меня и моих единомышленников, окончательно развязала мне руки для более активной деятельности.