Вместо предисловия
“В этом году земляне общались с инопланетянами 2348 раз”. “…Администрация Буша позволила военным строить базу на Луне для наблюдения за передвижениями гостей из космоса и атак, если это будет решено…” (“Комсомольская Правда, Казахстан”).
“Если вы спокойны, когда все вокруг теряют голову, возможно, вы недооцениваете серьезности ситуации” (надпись на судах ВМФ США).
“Не выношу, когда на мою ложь отвечают ложью. Это нечестная конкуренция” (Янина Ипохорская).
“Чтобы искоренить, необходимо как минимум докопаться” (Евгений Сагаловский).
“Здоровое общество перенесет даже нездоровую критику” (Жарко Пентан).
“Государственные дела ведутся таким образом, что нынешнее поколение оплачивает долги предыдущего облигациями, по которым заплатит следующее поколение” (Лоренс Питер).
“У каждой эпохи есть свидетели, но большинство составляют зеваки. Особенно если эпоха попала в аварию” (Гжегош Станьчик).
“Времена редко бывают хуже, чем люди” (Норманн Мейлер).
“Телевидение слишком важная вещь, чтобы доверять ее телевещателям” (Антони Бенн, британский политик).
“Телевидение сотворено по вашему образу и подобию” (Петр Шулькин, Польша).
“Человеку со школы разрешается пошуметь во время перемен” (Виктор Шендерович).
“Сказки – это страшные истории, которые должны постепенно подготовить детей к чтению газет” (NN).
“Нация, которая ведет беседу сама с собой, — вот что такое хорошая газета” (Артур Миллер, американский драматург).
“Я читаю газеты от первой до последней страницы. Это для меня единственный способ оставаться в мире фантазий” (Анайрин Беван).
“Сидя в кожаном кресле, Заманбек Калабаевич берет револьвер и дважды стреляет себе в область сердца. Но оба выстрела оказываются неточными. Пули прошивают тело насквозь и застревают в левом подлокотнике кресла. Сильнейшее снотворное и небольшое количество спиртного притупляют боль. Заманбек Калабаевич сползает на пол. Осознав, что еще жив, лежащий на левом боку Нуркадилов прижимает ствол к правому виску и в последний раз нажимает спусковой крючок. …Родственники Нуркадилова и его супруга решительно отвергают версию о самоубийстве покойного” (“Караван” № 49, 9 декабря 2005г.).
***
1. Ломки
![\"\"](\"tee020306a1.jpg\")
Наконец мне позвонили. Я дождался. Но прийти приказали без него. Я погладил его нежно и оставил в столе. Это мой молчаливый единственный друг, он говорит, когда повелеваю я. Вместе мы приносим смерть. В отличие от меня он не голодает. Я же извиваюсь, как змея, если за неделю не прикончу хотя бы крадущегося под забором кота. Это ломки. Они мучают меня давно. Я прятался от своих предков только вначале, потом они перестали меня волновать. Откуда им было знать, что со мной; меня тошнило при моих ломках от их жалостливой гримасы – она у них была точно такая всегда, когда на экране лилась кровь, с самого моего рождения. Я их порезал последними, после попугайчиков, пса и всех в округе котов. Никто меня не подозревал – слишком много негодяев экранных учили меня жизни. Я оказался хорошим учеником, черт возьми, даже гипнозом овладел в пять лет – с тех пор смотрю на всех исподлобья. На меня мой же гипноз действует слабее. Вот я подошел к трюмо, черные глаза блеснули с запотевшего зеркала… проклятье – забыл про чайник на плите, хотел же кофе перед выходом выпить. Уже не успеть. “Что ж,- говорю я себе вслух,- не пуха,- и вывожу на зеркале, — к черту”.
—Черт тебя побери,- крикнул я водиле тачки, — порода аульская, обгоняй вот этого, сейчас опять на красный попадешь.
Он повернулся ко мне с отвисшей челюстью и тут же, отведя взгляд, погнал на всех парусах с сигналом и про деньги не вспомнил, когда я вышел, буркнув: “Бывай, старик”.
Старый хрыч меня уже ждал. Давно я не видел его таким раздраженным, не шелковую птицу высокого полета, видно, уложить надо, не продешевить бы; когда еще к моей услуге прибегнуть приспичит скряге. На воробья он и сам пойдет без дрейфа. Увидев меня, он пошел к забрызганному джипу и сел впереди. Когда подошел я, открылась задняя дверь. Мне это совсем не нравится, не привык я к такому к своей персоне обращению. Чего они из себя корчат, скоты.
—Цкотина, цё опаздываець?— посвистывающий базар, не фильтруя и не поворачиваясь, из кривого рта извлек старик.
Я рванулся, чтобы одним ударом сломать ему шею, но в этот момент за мое запястье схватилась крепкая рука. “Трогай,- приказал толстяк шоферу, отбросив от себя мою кисть, затем обратился ко мне, — еще одна неточность и вон в той канаве под листьями сгниешь. На, прочитай несколько раз – что и как с напарником будете делать, по приезде перескажешь,- бросил он на мои колени текст, набранный на компьютере.
Глаза бегали по тексту, но мозг ничего не схватывал, он не мог одновременно бороться с яростью и сосредоточиться на письме. Я посмотрел в зеркало и впился в глаза водителя, машина поехала зигзагами на бешеной скорости. Старик в страхе повернулся ко мне, губы его побледнели и затряслись:
-Ммы ффце убьемця, цукин цын, ты цё цделал?
—Вы – да, я – нет,- спокойно прозвучал мой голос.
— Ладно, — похлопал в ладоши толстяк и, сняв темные очки, обнажил щелки под нависшими от жира веками, — ты испытан, извини за резкость, тормози.
— Смотри в зеркало, — сказал я в сторону водилы. Он послушно глянул с прищуром и поехал ровно и медленней. Сосредоточившись, я ознакомился с предстоящей работой.
Работа не то чтобы рисковая, она была абсурдной. Охранники не открывали дверь незнакомым, все делалось согласно указаниям хозяина-мишени; двор был напичкан видеокамерами. Значит, все дело в тучах, которыми я с некоторых пор мало-мальски умею управлять. Вот она, где собака зарыта.
— Удваивайте сумму, торговаться не буду. Если нарвусь на кровожадных туч, мне не сдобровать. Собрав их в два термоса: один, чтоб попасть в дом и другой – обратно, я потеряю половину своей гипнотической силы.
— Идет,- согласился толстяк.
— Едем в банк, перечислим деньги.
— Мы уже у банка,- ответил шеф, — твой помощник получил наличными, у него и билет готов на обратный путь; это его первое дело.
Деликатно, по звонку, на мою карточку за считанные минуты перечислили названную сумму, я проверил, ухмыльнулся понаглее и пошел вперед, устроители сзади. Гражданин страны, где убивают политиков и бизнес-соперников, потенциальный предатель или палач – ради семьи, собственной шкуры, денег или… хотя я бы мог всех троих усыпить и смыться, пристрелить какую-нибудь бродячую кошку и избавиться от начинающейся ломки. Но меня тянул рок, я чувствовал, что мой испорченный мозг испытает сегодня что-то невероятное. Что?
2. Тучо
Я снова забилась в угол. Волчица выскочила из настенных часов и стала выть: у-у, у-у. Одновременно она, увеличиваясь в размерах, искала меня налитыми кровью глазами и, найдя, остановила взгляд готовая к прыжку. Часы перестали бить, и волчица, уменьшившись, со злобным оскалом скрылась за дверцей над циферблатом.
— Что только не придумает время, чтобы свести людей с ума, — подумала я и подошла к окну. Сумасшедшей мысли – может подняться на крышу и слиться с этими, спустившимися перед грозой, тучами, — возразила другая, — нет, не успею. Не хочу быть схваченной налетевшим неистовым ветром, от которого деревья зашелестели густой желтизной, ветками друг друга отхлестывая, макушками кланяясь.
Их сплошной хор смешался с громом, грянувшим с максимальной силой, так что все затряслось, как в набирающем скорость поезде. Не защелкнутое на шпингалет окно распахнулось, и моя открытая тетрадь, впитав несколько капель только начинающего ливня, полетела со стола, как испуганная куропатка, и шлепнулась, ударившись о закрытую стеклянную дверь. Я вскочила на стол и с трудом захлопнула створки. Стремительный ливень наполнил до отказа желобки, с их краев полился прозрачный водопад. Любуясь этой стихией, я увидела, как напротив соседнего окна остановился промокший насквозь человек и, подставив лицо к водопаду, стал с упоением пить дождь. Лицо его, несмотря, казалось бы, на отчаянное положение, выражало покой; ангельски нежное, оно несколько не соответствовало этому высоченному росту с широкими плечами. Заметив, что за ним наблюдают, он, как бы приветствуя, улыбнулся и медленно опустил шляпу на лицо. Густые с проседью кудри его рассыпались по спине. На мгновение мне показалось, что это девушка, но осанка и походка, которой он пошел, рассеяли сомнения в его мужественности. Необычность или даже странность прохожего притягивала, я схватила зонт и, поборов себя, выбежала во двор. Мне не составило большого труда догнать его – казалось, он, как огородник, не спеша перешагивающий с грядки на грядку и весело заглядывающий под урожайные кусты, был на седьмом небе от обилия воды. Удивившись, точно выросшему на глазах грибу, он, молча, разглядывал меня.
— Я предлагаю вам высушить одежду и переждать дождь, — повторила я громче, видя, что он не может сообразить, чего от него хотят.
— Любезная вы моя, я не боюсь быть мокрым. Я сам есть вода. Я туча, свалившаяся целиком.
— Простите,- выдохнула я и пошла на попятную. Но, видно, отметив для себя, что вышло – он неестественно для людей отказался от человеческого участия, неслышно пошел за мной и под скрип открывающейся двери сказал как бы между прочим:
— Надеюсь, у вас не сильно натоплено.
Теперь уже удрученная своей выходкой, я, нехотя, кивнула ему. Не снимая ни обуви, ни шляпы и никакой другой одежды, с которой струилась вода, он как мяч прыгнул на диван.
— Помилуйте,- сказала я, — но вы сейчас испортите мебель. Сделайте одолжение – пройдите в ванную.
— Виноват, — отвечал он,- я не сведущ в деталях человеческого бытия. Но когда, просохнув, я начну превращаться в пар, прошу не пугаться.
— Ради Бога, — согласилась я подавленно.
Из ванной он вышел завернувшись в большое махровое полотенце, которое я дала ему, предварительно, на всякий случай, объяснив, что с ним надо делать. От горячего кофе он отказался, но лимонный чай со льдом выпил залпом и попросил еще. Развесив его выжатую одежду над камином, я села у телевизора, искоса поглядывая, как он строит себе гримасы перед зеркалом. Не выдержав, я громко рассмеялась. Он, повернувшись ко мне, ответил тем же и присел рядом. От него шла теплая волна. Я удивилась и дотронулась до его лба. Он горел.
— У вас жар.
— Не бойтесь, скоро я превращусь в пар, вы откроете окно, и я умчусь в небо и когда-нибудь еще навещу вас, — он держался естественно, и принимать его всерьез было легче, чем наоборот.- Безобразие, — с брезгливостью на лице он встал, — в детское время так безжалостно унижать больных птиц. Вот вам наглядное пособие для жестокости, которым мы часто заражаемся от людей, — он отвернулся от экрана, где замаскированные фигуры, упаковывая живых кур в мешки, швыряли их в контейнер. Я переключила канал. Зазвучал вальс. Он сделал реверанс и закружил меня в танце.
— Ты несвойственно для тучи совершенен, — сказала я, чувствуя от танца легкое кружение головы. Искорки глаз его говорили, что никакая он не туча, а самый настоящий мужчина. Мгновение, и я стояла перед окном в густом тумане, стекла заслезились. Я открыла форточку.
— Пренебречь святыми законами высшей силы легче, чем соблюсти, но за выбором легкого приходит расплата, — был голос в тумане, что, собравшись в клубок, вылетел на улицу и, махнув мне крылом, полетел к вырисовывающимся на горизонте тучам. Несколько дней стояла жара. Дождя хотелось как никогда. Но глобальное потепление нещадно проявляло себя засухой. Ночью, услышав негромкий стук по стеклу, я распахнула окно и увидела тучу-друга. Обдав свежестью, он холодным ликом приветственно дотронулся моей щеки.
— Почему ты так тяжело дышишь?
— Я оторвался от Катрины и Камиллы,- объяснил он, — но мои лучшие друзья остались с ними. Полетаем вдвоем.
— Сумасшедший, я не умею,- говорила я, зажмурившись, уже на лету.
— Чего ты не умеешь?- услышала я другой знакомый голос с китайским акцентом и, открыв глаза, увидела мужчину в смокинге.
— Летать,- ответила я тихо.
— У тебя жар, я вызову врача.
— Не надо, открой форточку, я скоро превращусь в пар и улечу.
— С ума можно сойти. Проводник… — крикнул он почему-то, и его бело-розовое английское лицо с глубоко посаженными индийскими глазами исказилось в тревоге.
—Тучо, где ты? — позвала я нового друга.
— У моей жены птичий грипп? — спросил у врача взволнованный человек, выходило, мой муж; я вспомнила, мы возвращались из свадебного путешествия с его родины.
— Почему вы так решили?
— Она хочет улететь.
— Да, грипп, но не птичий, — ответил он и уколол мышцу. В этот момент я услышала железный стук колес и тревожный гудок.
— К Туу-чоо, — повторила я за ним и уснула.
3. Печать рока
На этот раз волчица не пожелала по закону времени возвращаться в свою нору. Мой страх довел ее до предела. И она, роняя толчком задних лап настенные часы, сделала прыжок-полет и рухнула у моих ног вместе с люстрой. Этот ее просчет дал мне шанс. Я выбежала под усыпанное звездами небо. Луна покатилась не отставая от меня. Ее испуганное лицо было немного кем-то надкусано, и я вообразила ее своей пособницей.
— Скажи, ты не знаешь, где мой друг Тучо? – крикнула я на бегу. Она заволновалась потому, может, что не могла ответить, и ударилась о Большую Медведицу, распластавшуюся в виде ковша. Медведица тут же луну проглотила, но до этого от удара с ее лба посыпались искры – я насчитала пять. А желаний у меня всего было два: первое – убежать от волчицы, дыхание которой я уже слышала за спиной, второе – встретиться с Тучо. Три желания оставались на запас. Когда волчица в прыжке занеслась надо мной, я растянулась в большой луже и почувствовала телом сковывающий холод. От моего тепла лужа, превратившись в тучу, приподнялась с земли и вылетела из-под брюха волчицы. Так что ей оставалось с шумом удариться о землю и взвыть. Туча опустилась на крышу жилого здания и, подгоняемая ветром, чуть было не оставила меня одну. Я схватила ее за полу серого плаща, и она, сделав сальто, приняла облик моего широкоплечего приятеля.
— Не улетай без меня, — наконец расслабилась я и оперлась о его плечо.
Он нежно погладил мои волосы и ответил, что не властен над собой, в отличие от нас, людей, умирающих однажды, а они, тучи, бесчисленное количество раз, и носимые ветром где угодно. И все же взял меня за руки, и мы бесшумно проскользнули в чердак, где было достаточно просторно и уютно, чтобы передохнуть. Он любезно согласился спуститься в виде облака в дом и принести чего-нибудь от жажды, но через минуту, запыхавшись, вернулся назад.
— Сейчас сюда поднимутся двое убийц. Они тремя выстрелами расправились с хозяином дома, — с этими словами он увлек меня в самый дальний угол чердака, куда никто не вздумал бы пробраться, и, превратившись в тучу, укрыл меня.
— Почему ты сразу не выстрелил в голову? Что за импровизация,- возмутился один из вошедших в чердак.
— Я хотел посмотреть ему в глаза уже раненого.
— Ну и что ты прочитал в них?
— Что хотел, не увидел.
— Чего ты хотел увидеть?
— Мольбу.
— И ты оставил бы его в живых?
— Нет, я хотел его унижения перед страхом смерти.
— Зачем? Он же не был твоим врагом, зачем ты дал знать ему, что его смерть пришла? Зачем ты вышел из-за тучи?
— Я наливаюсь силой, когда становлюсь причиной чужого страха, и еще – хочу понять, что чувствует человек при сталкивании его жизни и смерти. Я наблюдал за поведением лис, когда их, израненных, повторно выпускали для беркутов. Они обреченно переставали бороться, но в глазах этих хитрых хищников я прочитывал укор. К кому он был обращен: к самим, выловленным живьем за неосторожность и свою былую жестокость, к человеку-охотнику за дикую любовь к зрелищам или к птицам, не покончившим с ними в один миг?
— Поймешь когда-нибудь, знакомство со смертью предстоит каждому. Во всяком случае, я надеюсь на лучший исход этого дня, хотя он для меня также необычен, не все же в этом деле собаку съели, например, как ты.
Они на свои натуральные лица наклеили седые брови, усы, надели очки с прозрачными стекляшками и, сняв плащи, оказались в форме полицейских.
— Как ты думаешь, они действительно начнут друг на друга вешать собак?
— Нам думать не положено. Что от нас требовалось, мы сделали. Завтра с такими деньгами будем там, где ни одна волчара не достанет. Кто из трех или четырех возьмет верх – меня не волнует. Нам на руку, когда есть кому драться за эту забаву взрослых; пока так, мы…
— Все, пора. Его обнаружили. Скорая уже здесь, сейчас будет полиция. При обыске смешаемся с ними.
— Кто-то чихнул.
— Никого нет, это внизу.
— Полиция! Выпускаем тучу. – Убийца открыл термос; невесомый шлейф потянулся из него.
— Камилла, — прошептал с досадой Тучо.
Обхватив меня, он вылетел из чердака и унес на другую улицу.
— Почему мы не расскажем полицейским, что среди них переодетые убийцы?- спросила я, когда мы опустились на крышу.
— Меня лишат лицензии тучи,- усмехнулся мой покрасневший друг, — а тебя… тебя признают невменяемой, в лучшем случае.
—Что это с тобой? — испугалась я, — ты меняешься в цвете!
— Отяжелел от пара крови, теперь ветер отнесет меня к буйным тучам.
— Зачем?
— Затем, чтобы где-нибудь вылиться в наводнение.
Вдруг мы услышали крики. Этого не может быть! Два переодетых полицейских убегали от голодной волчицы. Прозрачный шлейф летел над ними.
— Камилле за помощь кровью платить надо,- сказал Тучо.
— Помоги им… — завопила я.
— Разве они не заслужили этого? — остался он неподвижным.
— Они могут рассказать, кто ими правит.
— Каждый из вас прежде всего собой правит. Если бы не было исполнителей таких дел, заказчиков тоже бы не было, которые, кстати, боятся даже дохлой кошки. Но урожай от посеянного пожинать потомкам и тех и других.
— Это не справедливо, дети не в ответе за отцов,- и тихо прошептала, — ну бегите же быстрей.
— Проклятья за долги, за зло наследуют, если не дети с внуками, то правнуки. У кого вирусом уничтожен код против сотворения зла, тот на уровне подсознания не ощущает этого и оставляет на челе своего рода печать неминуемого рока, который как воронка затягивает в себя долгожданную расплату. Им не спастись.
— Почему у самого виновника не взять плату за сотворенное зло?
— Возможно, если его аура ослаблена предшествующими поколениями. Так не стало многих родов.
— Спастись нельзя от унаследованного рока?
— Если только растворить печать, оказавшись в благоприятной среде, которую и у других очищая.
— Почему ты не защитил застреленного? На нем была печать рока?- пристально посмотрела я на Тучо.
— Еще немного оставалось, чтобы до конца избавиться ему от преграды между собой и неземной сферой, которую он построил когда-то, ошибаясь общественно. Это одно, другое – не всегда незримому миру дано вмешиваться в жизнь политиков, конечно, если они сами не связываются с ним через магов. Но у этого человека аура сильная, она наследуется тем, кого могла бы его смерть сломать.
— Сомнительно, что причиной незащищенности от насильственных смертей является изоляция от высших сил, — повернулась я к вскричавшему от боли беглецу.
— Сколько смертей, столько со своими нюансами причин их неотвратимости.
Мы видели, как волчица схватилась за горло одного, потом догнала другого. Обоих она утащила в кусты. Мой друг на глазах потучнел и стал багровым, от него пошла горячая волна. Парившая над кустами тонкая полупрозрачная блондинка превратилась в рыжеволосую толстушку. С шумом пролетая над нами, она бросила к моим ногам блокнот. В него была вложена банковская карточка с кодом в конверте и припиской: “Памятка для создания на доброй закваске хитрых ТВ каналов для малышей, подростков, юношества”, дальше текст с названием “Ломки”.
— Почему они не стреляли в волчицу, — не покидал меня ужас от всего происходящего.
— Убийство они совершили оружием жертвы. Зачем улику брать с собой. Им нечем было защищаться от волчицы времени.
—Заман… — сказала я, задумавшись.
—Что это значит? — спросил Тучо.
— Эпоха, время, – перевела я, — а разве ты не все языки понимаешь?
— Мне дано, пребывая в той или иной местности, понимать язык, на котором большинство ее жителей мыслит. Придет время и вся земля, как вначале, заговорит на одном языке, на том, которым будут омывать и исцелять человеческое сердце, а не “мочить” и “выковыривать”, – конкурс большой. Пойдем, я провожу тебя домой. Мы долго не увидимся, пока я не освобожусь от набранной сегодня нерастраченной энергии где-нибудь – по долгосрочным прогнозам – в городах античного мира. Да и наказания мне не миновать, скорее – заморозят на время.
— Тебе нельзя было спасать меня? — удивилась я.
— Ты думаешь, случайно люди невероятным образом выходят целыми из всяких переделок? Не случайно. Просто, всю эту картину я должен был от тебя скрыть.
— Я боюсь быть дома, волчица может вернуться.
— Я прихвачу ее после и оставлю в заповеднике.
— Просыпайся, мы приехали,- услышала я радостный возглас.
— Куда?
— Домой. Видишь, наш перрон. Наша Алматушка.
— А где волчица?
— Откуда ты знаешь о ней? Ты же спала.
— Может, сквозь сон слышала.
— Один странный человек вырастил волчицу как собаку. Повзрослев, она загрызла двух сородичей. Хозяин, пожалев и надев на нее намордник, повез ее в лес. Когда при повороте у леса поезд замедлил ход, они спрыгнули. Мне показалось, какое-то время летели, как в сказке о сером волке с ее всадником.
— Это был мой друг – Тучо, — сказала я.
— Ты все еще бредишь, — ответил мой спутник, помогая мне одеться.
Превозмогая раскалывающую боль головы, я любезно ответила на приветствие шофера мужа, встретившего нас при выходе из вагона.
По дороге домой он включил музыку. Вдруг железным голосом диктора прервался скрипичный плач – сообщалось, что прошлой ночью видный политический деятель в собственном доме тремя выстрелами покончил жизнь самоубийством; следов насильственной смерти не обнаружено, и камеры слежения не показали проникновение в дом чужих. Мне показалось, на губах моих спутников проскользнула улыбка Джоконды.
— Даже туча научилась не оставлять помещение мокрым, — подумала я, закрыв глаза и сжимая виски. — Три желания… три, три, три, — услышала я таинственный голос и взмахи крыльев – вначале рядом, затем удаляющиеся. Машина легко без шума встала. Вздрогнув, я огляделась и вышла уже у дома. Ухватившись за ветку оголившегося дерева, тяжелая туча, гонимая ветром, была на грани срыва. Я махнула ей, и она, сорвавшись все же, одиноко понеслась прочь догонять сородичей. В какой-то из рутинных дней объявили о наводнении в Италии, потом начались суровые морозы. “Скоро оттепель, – подумалось мне, – исполнили бы мои желания те чудесные запасные искры – чтобы не было наводнений и не горела земля, нигде… Размечталась, – ответила думе мысль, – здоровая и завирусованная части человечества составляют один силуэт с печатью рока на челе. Какая из них для другой создаст среду?”.