Всем известно, что барон Мюнхгаузен “с восьми до десяти совершал подвиг”. Бургомистр, узнав об этом, парировал: мол, и в моем ежедневном походе в магистрат тоже есть нечто героическое. Итак, следуя логике посыла, сотни тысяч казахстанских служащих, отправляющихся на работу, – люди весьма самоотверженные. Хотя бы потому, что изо дня в день противостоят бастыкам с их хамством, самоуправством и байскими замашками. Однако, по мнению ректора Международной академии бизнеса Асылбека Кожахметова, он нашел прием против лома.
Ректор предложил проводить среди служащих некое тестирование на способность говорить начальникам “нет”. Иными словами, научиться сдерживать прессинг руководителя, когда тот несет чушь, быть принципиальным, стоять на своем, а в крайнем случае тащить его в суд.
Но реально ли бороться подчиненному с начальником, когда заранее известно, “кто из них дурак”? У нас даже профсоюзы, заступники угнетенных, похожи на сорную траву, кою выпалывают и травят, а тут речь об отчаянных одиночках, возомнивших, будто они под сенью нашей демократии сумеет прогнуть-таки свою линию.
Жизнь рядового чиновника убога и неказиста, да и не совершенна у всех тех, кто в “генералы не вышел”. Это подтверждает беллетристика.
Хотя и говорят, что вся русская литература вышли из гоголевской “Шинели”, первым отечественным писателем, препарировавшем мир “маленьких людей”, был Николай Михайлович Карамзин, а сие оскорбительное понятие изобрел Белинский в статье “Горе от ума”.
Так вот, за повестью Карамзина “Бедная Лиза”, как в прорву, кинулись “чесноки” Гоголь, Достоевский, Чехов и многие другие. Социальное неравенство персонажей, их бедность и моральное угнетение – не красной линией, а раскаленным нервом протянули они через знаменитые повести и романы об “униженных и оскорбленных”.
Бедственное положение маленького чиновника, и его мечты о новой шинели были понятны Гоголю. В первые годы жизни в Петербурге он сам не мог пошить себе новое платье, о чем жаловался матери. И когда заматерел, выплеснул социальный протест на бумагу, приглаженную при публикации цензурой. Что касается рассказа Чехова “Смерть чиновника”, то реальный “простудный” случай произошел в московском Большом театре. Некую подобную оказию претерпел и широко известный в театральных кругах господин Александр Жемчужников. Наступив намеренно на ногу высокопоставленному вельможе, он затем ежедневно являлся к нему с извинениями, пока не был вышвырнут взашей. Был у Чехова и третий прототип – сортировщик Щетинкин, повесившийся после устроенного ему разноса почтмейстером, извергом и педантом.
Главным героям Гоголя и Чехова – Башмачкину и Червякову – этим беззубым рептилиям, авторы противопоставили сановников высшего ранга. Первый (если коротко и без подробностей) умер после того, как на него рявкнул генерал, другой – после окрика. В итоге, Червяков, “придя машинально домой, не снимая вицмундира, лег на диван и… помер”.
Время не меняется… О каком устном противостоянии, о какой надежде на восприятие справедливого замечания, о каком “нет” может идти речь между начальником и подчиненном сегодня, если “вчера” – еще полтора века назад – было достаточно чихнуть на лысину вельможи, чтобы отправиться к праотцам? Как и встарь, при царизме, “маленьких людей” размножали при социализме, а ныне их пестует сама система, всякий раз подтверждающая, что у бастыка под рукой свора иезуитских уловок, чтобы списать неугодного со счетов. Если возропщет.
Комический инцидент с убогим служащим Червяковым, распространителем сырости, мог превратиться в эдакий канцелярский анекдот, но автор, понимая, что скользит по схожей гоголевской сюжетной основе, вытащил из него проблему.
Он настаивал: Червяков проявил волю и характер: извинился по принципиальным соображениям, считая, что уважение к персонам есть священная основа общественного бытия, и был глубоко обескуражен, когда генерал отмахнулся от него: “Да вы просто смеетесь милостисдарь!..”. Червяков рассердился: “Какие же тут насмешки? Генерал, а не может понять!”.
Нет, Червяков это не Акакий Акакиевич Башмачкин. Он умер не от испуга. Он протестовал! И бытовое происшествие с “маленьким человеком” приобрело гуманистический пафос и превратилось под пером Чехова в сатиру на нравы.
Позже Антон Павлович в письме признался брату Александру: “Неужели ты нюхом не чуешь, что эта тема отжила и нагоняет зевоту? Угнетенных чинош пора сдать в архив. Реальнее изображать коллежских регистров, не дающих жить их превосходительствам”.
Ну вот же!
Ничего не меняется. Чехов еще тогда призывал мелкую сошку тягаться с чинарями. Как писатель и врач, он видел в том исправление социального недомогания страны. Вот только к чему это привело?
***
© ZONAkz, 2011г. Перепечатка запрещена