Я ушел в оппозицию весной 1996 года, до этого почти четыре года проработав в правительствах Терещенко и Кажегельдина. Пережил несколько составов, но ушел сознательно.
Первую половину жизни я провел энергетиком и считал, что лучше этого и нет ничего. Успешно рос профессионально и на всех ступенях мне всегда нравилась моя работа и как она у меня получается. “Перестройка” зашвырнула в политику, стал депутатом ВС, ярым рыночником и демократом, и мне тоже это нравилось. И нравилось, как у нас тогда получалось.
Но вот на высокой должности Председателя Государственного комитета по ценовой и антимонопольной политике мне, впервые в жизни, перестало нравиться мое занятие. Вернее, отрицательная результативность этого занятия: правительство вело дело к монополизации, а не наоборот.
Сам себе поставил вопрос: что я делаю в таком Правительстве и что мне делать дальше: либо надо приспосабливаться, либо уходить. Может быть, если бы должность доставалась мне дольше и труднее, если бы сам я был поумнее и правильнее оценивал бы органичность и долговечность складывающегося тогда режима для местного и глобального контекста, — то и остался бы. Хотя сам себе нравиться бы перестал, а с этим жить плохо.
Короче, когда ко мне пришли три академика, показали текст заявления “Не можем молчать” о создании Движения “Азамат”, — я подписал. Сказал только, что фактически подписываюсь под отставкой, и спросил, есть ли среди подписантов, кроме меня, дурака, другие министры или хотя бы депутаты. Они сказали: “Нет, но Вы нам нужны”, на том и порешили.
С “Азамата”-то и начал постигать, что такое местная политика. Демократические устремления в верхних кругах интеллигенции, конечно, тоже были реальностью, но конкретно тот проект “замутили” академики-среднежузовцы, чтобы отбить попытку посадить им Президентом очень увесистого южанина. Это я тогда ничего не понимал в таких играх, а “наверху” все поняли правильно и “разрулили” умело. Часть “азаматовцев” отреклась от подписей через “Казправду”, другие отошли потихоньку. “Своего” Президента академики отстояли, и потому “соскочили” быстро и дружно. Зато потеряли саму Академию: ее присовокупили к Миннауки, а потом и вовсе отправили в никуда.
Из пяти сопредседателей остались мы с Муратом, хорошо, вскоре подключился Галым Абильсиитов. Тот период был чисто романтическим во всей моей оппозиционной эпопее, самым трудным и самым лучшим. У нас ничего не было, кроме принципиального убеждения, что Казахстану нужен не режим личной власти, а устройство власти на демократических принципах.
Впрочем, лучше понимающий местные реалии Галым убедил, что им надо соответствовать: для подтверждения политического статуса мы обязаны иметь своего кандидата в президенты. Помню, как долго и трудно мы уламывали Мурата сделать соответствующее заявление.
Но тут в “демократическую” оппозицию ушел премьер Кажегельдин. Собственно, вся демократичность его поступка заключалась в объявлении намерения баллотироваться на президентский пост. Это было уже серьезно, потому что премьер был не случайным романтиком в режиме, а составной его частью. И он не просто уходил из режима персональной власти в персональную оппозицию — уводил и свою часть денег, и кое-кого из своих людей.
Демократическая же риторика, мгновенно обретенная бывшим премьером, лишь камуфлировала ту же суть: борьбу за пост, дававший неограниченные властные и экономические возможности. На системные изменения упора не было, все вписывалось в ту же политику и экономику. Подразумевалось просто, что президент Кажегельдин будет лучше президента Назарбаева. Единственно действительно системное изменение, предложенное лидером РНПК, это проект Конституционного закона “О выборах”. Проект, действительно, был неплох, — подробно проработан и соответствовал критериям ОБСЕ. Акежан Магжанович отлично понимал, в какое самое уязвимое место режима, — фальсифицируемые выборы, надо целить демократически отточенным копьем…
Потом случился ДВК, — это было еще серьезнее. Потому что состав “Демократического выбора Казахстана” являл собой уже не персональный откол от режима, а групповой раскол – едва ли не по самой сердцевине и власти и бизнеса. Впрочем, с самого начала проявилось все то же – персональное соперничество за звание вождя оппозиции, позволяющее претендовать на главное – президентский пост.
Да, опубликованная тогда Платформа ДВК критиковала режим именно за недемократичность, и провозглашала демократическое переустройство страны. Но если взять все пять провозглашенных пунктов этой демократизации: выборы акимов всех уровней, выборы судей, свобода СМИ, митингов и демонстраций, и собственно свободные выборы, то из них никак не возможно понять – какое же именно политическое устройство страны предполагается. Но если те же пять пунктов демократизации приложить к режиму, набор получается вполне связный и логичный: это целевой подрыв именно тех основ, на которых он держится.
Собственно, оно ведь и сейчас так: сколько-нибудь связной и аргументированной программы именно системного реформирования эксклюзивного президентского правления ни одна оппозиционная партия так и не выдвинула. Да, в программах ритуально присутствуют разделы, посвященные местному самоуправлению, усилению парламентаризма, и все такое. Но это именно ритуальные отсылки: на них и в текстах-то много труда не затрачено, все скороговоркой, плохо состыковано, внутренне противоречиво.
Если же поднять те немногочисленные документы, которые демоппозиция все же разрабатывала на уровне, например, законопроектов, то набор тот же: о митингах и демонстрациях, о свободе СМИ, о политических партиях, об оппозиции…
То же и в практической плоскости: не помнится, чтобы кто из демвождей когда-нибудь ссылался-опирался на фундаментально проработанные программные установки собственной партии. Зато выступления “от себя”, чисто ситуативные, отражающие ту или иную событийную текучку, и использующие тысячу раз уже произнесенные клише и лозунги – это всякий раз.
Нет, никому не стоит напрягаться на такие мои утверждения – это не личные нападки, а системная констатация. Оппозиция всегда, так или иначе, “зеркалит” ту власть, которой противостоит. А на данном этапе политического и общественного вызревания “демократическая” оппозиция Казахстана рефлекторно воспроизводит то же самое, что являет собой и “приверженный демократизации” президентский режим.
Да, режим современен, поскольку погружен в современный контекст. Но вообще-то это квалифицированная еще Платоном олигархия – совмещение в одних руках власти и богатства. Да, это олигархия не древнегреческая, — модернизированная под нынешний век. Впрочем, не совсем под нынешний: элементы рыночно-капиталистической олигархии вплетены в советскую еще партийно-корпоративную основу, а под ней проступает еще более древнее и основательное: семейно-клановое властвование степного еще типа.
“Ак орда” сознательно воспроизводит и символы и механизмы исконного подчинения Степи: образ “Лидера нации” не только активно предлагается общественному сознанию, на всевластии конкретного Елбасы держится вся государственность.
И все партстроительство в Казахстане, не только оппозиционное, — совершенно такое же вождистское. Конечно, подчас “вожди” получаются совсем мелковатыми, а партии – карликовыми, но это как раз и оттеняет, что главное – не программные различия, не разница между социалистами, националистами или, там, либералами, главное – вождь.
В силу того же вождизма партии, собирающие сразу нескольких лидеров, этим не укрепляются, наоборот, оказываются в ситуации почти неизбежного раскола. Сколько мы их видели — пережили!
В ход идут самые разные взаимные обвинения, кто-то “засланец”, кто-то “предатель”, — а подоплека одна: борьба “вождей”.
В вождистской системе у кого власть и деньги, тот и Вождь.
В оппозиции, казалось бы, какая власть? Да и денег лидеру партии никто не несет, — приходится тратить свои, и они быстро кончаются. Однако и в карликовых партконструкциях сражения за то, кому сидеть выше всех, идут не менее яростно. Это ментально: в традиционалистской, сверху донизу пронизанной вождизмом части казахстанского общества, пост важнее личности.
Другое дело, что оппозиционный вождизм по определению проигрывает властному, и отзеркаливание получается подчас даже карикатурным.
Так, режим все свои выборы и перевыборы “рисует”, но в “демократических” партиях выборов и нет вовсе. Там и Уставы поавторитарнее президентской Конституции, и практика покондовей. Нормально, это когда все дружно поднимают руки за уже принятое партийным елбасы решение. А ненормально, когда дело доходит до не единогласного голосования, — это уже практически раскол.
Тут ведь тоже все симметрично: если есть Вождь, у него должны быть “его” люди – на принципах личной преданности и взаимной сцепки. А профессионализм, собственное мнение или убеждения – это уже только дополнение к патронатно-клиентальной лояльности.
Режим, как и вся государственность, выстроен не на гражданском, а на этническом наполнении. Это объективно: олигархии чем-то надо отделять себя, приближенных и аппарат обслуживания от прочей населенческой массы. Символически это сделано через конституционную запись о государственности казахского языка, что не соответствует действительности. Однако это несоответствие как раз и работает, — говори на казахском вся страна и все население, пришлось бы выдумывать какие-то иные заужения для пропуска “своих” на ключевые места во власти и бизнесе.
Олигархия эксплуатирует идею этнической “титульности” чисто для себя: казахская национальность и знание казахского (в том числе и приписываемые) помогают административной и бизнес-карьере. Тогда как казахоговорящие аульные соплеменники есть самая бесправная и эксплуатируемая часть казахстанского населения.
Оппозиция отзеркаливает то же самое. Начиная с того, что статусными оппозиционными вождями могут быть только люди, сделавшие хорошие бизнес- или административные карьеры в том же режиме. То есть, главные борцы за права обездоленных сами люди далеко не бедные, — это не упрек, а констатация реального состояния общества.
В таком раскладе естественна податливость руководителей демократической оппозиции именно национал-патриотической тематике, крен в нее, подчеркнутая демонстрация своей “казахскости”. Действительно, к кому еще апеллировать, если не к своим? И с кем опаснее всего ссорится, если не с национал-патриотами? Однако если “Ак Орда” разыгрывает национальную карту с прямой пользой для себя, то “патриотическая” самопривязка демоппозиции и держит ее в аутсайдерах.
Разница здесь в том, что власть националистической себя отнюдь не выставляет. Наоборот, активно и умело выстраивает “межнациональные балансы” и в риторике, и в практической политике. Не казахов на важных постах во власти и бизнесе, и вообще в аппаратах, относительно много, это отслеживается, поощряется и демонстрируется.
Оппозиция же этим заморачивается в последнюю очередь: с агитационных плакатов и листовок ко всему электоральному разнообразию Казахстана обращаются почти сплошь мужские и почти сплошь казахские лица. Естественный же расчет только на избирателей-казахов естественно и подводит: как раз эта часть населения наиболее склонна к традиционализму и привычке к властепослушанию.
Все получается как бы само собой: “орысов” из оппозиции никто не выдавливает, — они сами туда не идут. Если Астана, пусть и лицемерно, но выдвигает единственно правильную в современных условиях идею общей казахстанской нации, то “демократы” из оппозиции бесхитростно ведутся на лозунг нацпатов, что право на нацию имеют только казахи, остальным надлежит числиться по национальным диаспорам.
Вот круг и замыкается: ровно так же, как “русскоязычные” опасливо косятся на “демпатриотов” из оппозиции, сами же “демократы” охотно соглашаются на неучастие “непатриотической” части населения в политической деятельности. Вслух, конечно, не говорится, что русскоязычная “пятая колонна” все равно не любит и не ценит казахскую государственность, все равно оглядывается на Россию. Но практическая ориентация оппозиционных национал-демократов исходит из этого посыла.
И еще один ключевой аспект, где власть и национальная демоппозиция даже не зеркальны, а попросту едины – это признание западных рыночных ценностей.
Да, критика режима за сырьевую направленность экономики, за засилье иностранных собственников, отток капиталов на Запад (и Восток тоже), за связанную с этим коррупцию – этого всего много. Но – в рамках той же либеральной экономической парадигмы.
Оно, в общем-то, понятно: национальная государственность, личный карьерный и бизнес-успех связаны с крахом СССР и приходом рыночной экономики. Соответственно, повышенный пиетет перед законами свободного рынка и обостренная опаска советского реваншизма тесно переплетены с почвеннической этноориентированностью.
Программные наработки и избирательные агитационные лозунги направлены на переделки, а не на изменение системы. Например, отнять предприятия у Машкевича, Кима, Миттала, у кого-нибудь еще из “неправильных”.
При этом щедрые обещания повышения пенсий и стипендий, зарплат бюджетникам, подъема сел-аулов особыми-то расчетами не подкреплены – а зачем? Кандидат-вождь, в каких бы выборах ни участвовал, исходит из искреннего собственного убеждения, что главное – получить Власть, а уж как ею распорядиться он знает! Вот это-то: лозунг изменения страны, заключающийся и исчерпывающийся изменением фамилии президента этой страны, и есть фактическая программа вождистской оппозиции.
Ну вот, попытался развенчать ту самую демократическую оппозицию, которой сам же отдал всю вторую половину жизни, — не худшую, и отнюдь не потерянную!
Зачем такое самобичевание?
А затем, что и режим и оппозиция сейчас на историческом переломе, — вместе вошли в свою финальную стадию.
Персонифицированный вождизм, – он не воспроизводим в самом режиме. Второго Первого Президента уже не будет. Следующий президент (как бы и когда бы ни произошло наследование или перехват власти) будет фигурой не всевластной, участником и заложником кланово-олигархических схваток, ослабляющих всю правящую конструкцию.
Собственно, эти схватки уже идут, с нарастающей силой. А извне они сильно подпитываются по линиям отколовшихся и недосягаемых для Ак Орды (лондонское осуждение Аблязова вносит уточнение: с трудом досягаемых) беглых олигархов.
Радикальная часть демократической (в данном случае вполне без кавычек) оппозиции в самом Казахстане, вольно или невольно, находится в силовых линиях этого финального противостояния. Властный и оппозиционный вождизм, войдя в заключительный клинч (а тот же Жанаозен есть ключевое поле для финального сражения) ускоряют развязку, их же и уводящую с политической арены.
В повестку дня встает вопрос уже не о том, что будет с этим режимом, а что будет после него. А поскольку сам режим явно не в состоянии дать ответ, или хотя бы начать поиск его, инициатива формулирования позитивного будущего Казахстана переходит к оппозиции.
Преодолеет ли оппозиция свой собственный вождизм, справится ли со стоящим перед ней историческим вызовом – это пока под большим вопросом. Но то, что кое-какие силы все же имеются, кое-какое понимание вызревает, и даже практическое движение в эту сторону началось – это факт.
Поэтому дело наше, может быть, и бесконечно, но … небезнадежно!
***
© ZONAkz, 2012г. Перепечатка запрещена