Завещание потомкам Касыма Жарменова из конца 60-х годов прошлого столетия: «Не выйдет, господа реваншисты, у людей моего поколения в памяти еще живы, будут жить вечно у наших потомков воспоминания «о новом порядке», об ужасах войны, об Освенциме, Майданеке, о Лидице, о Рацуре, о Бухенвальде и Бабьем Яре. Не пытайтесь обмануть народы своей овечьей шкурой. За эти годы мы стали сильнее, умнее, крепче. Если же вы не захотите прислушаться к голосу рассудка, к голосу истории, вас ожидает участь тех, кто был обманут когда-то Гитлером и нашел себе «жизненное пространство» на просторах моей Родины».
Российскими поисковиками найдены на 1.09.2014 года 95 человек из 75 отдельного разведывательного батальона. Там значится одна фамилия казаха и казахстанца. Это – Касым Жарменов. О нем там так написано:
— Жарменов Касым Ильясович – мл. с-т, механик-водитель 2 взвода танковой роты 75 орб. Род. 1919 г., с. Темирлановка Арысского р-на Южно-Казахстанской области, казах, член ВЛКСМ. Призван в 1940 г. Фрунзенским РВК г. Алма-Аты. Сражался на Центральном острове. 27.06.1941 пленен в БК. До 1942 г. находился в лагере 304, затем отправлен на угольные шахты в Бельгии. Далее тюрьма в Касселе, Франкфурт-на-Майне, Бухенвальд. В 1944 г. – город Берг. После нескольких неудачных попыток бежал в конце 1944 г., присоединился к партизанскому отряду в Чехословакии и партизанил до мая 1945. Затем служил в Советской армии. После Великой Отечественной войны жил в г. Чимкенте, работал в школе преподавателем физкультуры. Умер в 1979 году [1].
На сайте http://fortification.ru даны следующие материалы по 75 отдельному разведывательному батальону:
— На 1 июня численность б-на – 166 чел. На 22 июня – ок. 320 чел. (видимо, вместе с приписным составом).
Касым Жарменов до войны был известной личностью в Брестской крепости не только среди казахов и казахстанцев. Его знали и всегда отмечали командиры и политработники. Он был спортсменом, футболистом, играл в сборной дивизии, достигал отличных результатов, всегда представлял крепость на соревнованиях не только в дивизии, но и округе. Награждался грамотами и всегда был среди первых. Конечно, им гордились, но и он всегда оставался таким же нормальным казахским парнем, каким и был до призыва. За это его уважали все. Ну, а казахстанцы, служившие в Брестской крепости и в районе города Брест, знали его все, и, конечно же, им сильно гордились. Среди оставшихся в живых защитников крепости казахстанцев в советское время о нем вспоминали многие.
Сохранились его довоенные фотографии, отчеты по спортивным достижениям, где отмечался младший сержант К. Жарменов.
Сын Касым и внук Денис Жарменовы много знают и помнят своего отца и деда, собирают о нем факты, рассказывают среди молодежи о нем как о защитнике Брестской крепости, о футболисте, человеке и гражданине.
Мало, чрезвычайно мало сохранилось документов в архивах и семьях казахстанцев-защитников крепости. Иногда только одна строчка, только фамилия, а иногда лишь имя, как например казахи Аман (повар 125 стрелкового полка) и Хасан (преподаватель математики КазГУ). Естественно, найти их чрезвычайно сложно. Поэтому радует то, что оставшиеся в живых много сделали для памяти тех, кто не вернулся. И еще они оставили воспоминания, свое пережитое того страшного и героического времени.
Касым Жарменов оставил воспоминания, написанные в конце 60-х годов прошлого столетия. И сегодня это основной документ того, что было, глазами бойца, пережившего, прошедшего тяжелые испытания, но оставшегося человеком и гражданином. Пока это первый большой рассказ нашего защитника Брестской крепости, написанный после войны. И эти воспоминания расскажут намного больше любых других интервью и отдельно взятых разрозненных кусочков рассказов, потому что были написаны полно и связанно, с учетом реалий советского периода, но именно рассказа того, что пришлось пережить отдельно взятому человеку, личности… И еще я обратила внимание: слово Армия везде Касым Жарменов пишет с заглавной буквы. В то время к Армии такое уважение было действительно характерно для всех.
— Я, Жарменов Касым Ильясович, 18 августа 1919 года рождения, 5 февраля 1940 года со 2 курса Алма-Атинского техникума физкультуры был призван в Армию. Было приятно и больно в день провожания. Приятно потому, что родные и близкие многих призывников присутствовали в военкомате и на вокзале, провожая своих сыновей. Было больно потому, что меня не провожали ни мать, ни отец, ни родные. Они находились в городе Чимкенте. Но все-таки чувствовал теплоту своих товарищей по техникуму, преподавателей и студентов, которые своей добротой и вниманием смягчили отсутствие моих родителей.
В этот период шла финская кампания. Мы чувствовали, что едем туда, потому что были снаряжены лыжами. Чувства наши были тревожны и радостны. Тревожны потому, что мы едем в пекло финской войны, еще, как говорится, не нюхавшие пороха. Радостно от того, что нам доверили защиту Родины от врага.
На остановке в городе Куйбышеве мы увидели раненых наших бойцов, здесь мы убедились, что едем не на лыжную прогулку, а на серьезное испытание, где, возможно, придется и отдать свою жизнь.
По прибытию в столицу нашей Родины нам стало известно, что заключено перемирие. Отсюда нас перебросили в город Брест. В начале служба проходила в 204-м гаубичном артиллерийском полку в Бресте. Полк квартировался в Южном городке.
Я был членом сборной футбольной команды Дома Красной Армии (ДКА), в составе которого тренировался и провел много матчей. 2 мая 1940 года, открывая футбольный сезон, мы – сборная ДКА, встретились в Бресте со сборной города. Этот матч мы выиграли с перевесом, хотя судья у них был двенадцатым игроком. На этом матче, оказывается, был будущий мой командир батальона майор Коптаев. Он, как командир Особого разведывательного батальона, имел санкции комплектовать батальон из спортсменов. Данный матч послужил поводом, чтобы меня перевели в 75-й особый разведывательный батальон (ОРБ), находящийся в Брестской крепости, в здании 33-го инженерного полка, ныне музей Брестская крепость-Герой. Служил я в танковой роте механиком-водителем. Командиром роты был Бетик В., политруком Дубровский, командиром взвода Силуков. Он был знающим свое дело командиром, пользовался авторитетом у бойцов и был хорошим спортсменом. Командир отделения Панченко И. был участником финской войны, был награжден орденом. Благодаря умелому руководству и опыту этих командиров, я очень скоро изучил и освоил технику и практику вождения танка Т-37, Т-38, стал механиком-водителем командира взвода Силукова.
Часто я заменял физрука батальона Бурцева, и сам продолжал заниматься в сборной ДКА. Служба проходила хорошо. Вскоре мне присвоили звание младшего сержанта, и я стал командиром машины Т-38.
В конце 1940 года всех рядовых и младших командиров, имеющих среднее образование, обязали пройти краткосрочные курсы на младшего лейтенанта запаса. Мы прошли эти курсы и ждали приказа о присвоении воинского звания.
За время службы мне приходилось обучать красноармейцев штыковому бою, хождению на лыжах, гимнастике и т.д. Как любитель музыки, я руководил струнным оркестром роты. Жены комсостава принимали активное участие в самодеятельности и спорте. Они изъявили желание заниматься спортивной гимнастикой, и я их тренировал. Несколько раз получал от командования благодарности за хорошую боевую, общественную и спортивную подготовку. Сохранилась фотография, где мне и моим командирам вручают призы. Об этом неоднократно писалось в газетах. Я и сам писал несколько методических заметок о спорте в гарнизонных газетах. В музее они имеются.
В начале мая мы, поднятые по тревоге, заняли свои «боевые позиции» и ждали дальнейшего приказа. Это оказалось учебной тревогой. И нашу боеготовность провел генерал, фамилию не помню, который дал хорошую оценку.
В мае 1941 года кадровиков стали демобилизовывать и их места пополнять новобранцами из западных белорусов и украинцев, которых приходилось обучать с азов. В этот период мы часто видели, как немецкие самолеты пролетали над крепостью внутрь страны. Очень часто пограничники ловили шпионов. Это нас очень возмущало. Кроме того, мы были в недоумении от приказа, по которому за несколько дней до начала войны нас обязали законсервировать машины, сдать оружие старого образца.
В воскресенье 22 июня должна была состояться финальная встреча по футболу на первенство дивизии. В субботу 21 июня перед отбоем мы еще раз проанализировали предстоящую встречу, где должен присутствовать командир батальона. В случае выигрыша нам обещали внеочередной отпуск. И вот, думая о предстоящей игре, мечтая о поездке домой, я долго не мог заснуть. Однако не суждено было нам играть.
В ранний предрассветный час нас разбудил огромной силы взрыв, за ним второй, третий. С двухъярусных коек падали бойцы. Вздрогнули двухметровой толщины крепостные стены, посыпалась штукатурка, полетели стекла. Поднятые взрывом, мы кое-как оделись и кто в чем бросились на нижний этаж.
Война! В первые же минуты крепость превратилась в огненный остров. Наш танковый парк находился у Белого Дворца, в котором в 1918 году был заключен Брестский мир. В этом дворце находились наша столовая, караульное помещение, медпункт, склады. К танкам невозможно было пробиться. Гитлеровцы заняли удобные позиции, беспощадно обстреливали площадь. Мы несколько раз пытались пробраться к танкам, но огонь противника прижимал нас к зданию, к земле. Таким образом, нас осталось очень мало. Несколько человек, оставшиеся в живых, вернулись в казарму, забаррикадировали окна и двери и начали обороняться. Правда, один из новобранцев хотел создать панику среди своих, но мы его немедленно прибрали к рукам и навели порядок.
Огненный шквал не умолкал ни на минуту. Грохот взрывов, вой снарядов, мин и самолетов, все слилось в единый гул. Появились раненые. Чувствовалась нехватка оружия, патронов, медикаментов и воды. В рукопашной схватке пришлось отбирать у немцев автоматы и гранаты. Умение владеть приемами самбо и бокса мне очень пригодилось.
Со второго дня войны нас одолевала жажда. Река Мухавец протекала в нескольких метрах от казармы, но днем и вечером немцы простреливали берег, освещая ослепительными ракетами. Было установлено дежурство по доставке воды. Если кто-нибудь не возвращался, отправлялся другой. Мне дважды пришлось спускаться к реке и благополучно вернуться с водой.
Из нашего командного состава никого не было, и мне пришлось возглавить оборону на этом участке. На второй день пришло известие, что немцы заняли столовую 33-го инженерного полка, которая находилась на первом этаже. Нужно было срочно выбить их, но задача сложная, ибо снаружи беспрестанно велся обстрел и на окнах были решетки. Выход нашли один – пробить потолок. Этой операцией руководили мы с сержантом 33-го инженерного полка Лерманом [2]. В то время его фамилию я не знал. Установить помог мне его сослуживец Долотов И.И. [3] при встрече с ним в дни празднования 25-й годовщины обороны Брестской крепости-Героя. Он был очевидцем всего этого и в своих воспоминаниях «Героическая оборона» на странице 327 пишет о нем и обо мне, где, не зная моей фамилии, называет меня корейцем. Долотов И. признал меня по довоенной фотографии, находящейся в музее крепости. Можете представить, какая это была встреча?
Начали орудовать прикладами и штыками, несмотря на обстрел немцами снизу, которые поняли наш замысел. Второй день мы находились в неведении. Нам нужно было хотя бы через немцев установить обстановку. Мы решили воспользоваться случаем, и вот момент броска гранат. Мы с Лерманом и несколькими бойцами под прикрытием товарищей вернулись в столовую, врукопашную добили немцев и забрали много автоматов и гранат, а также 9-10 немцев захватили в плен. Мы привели их к себе и начали допрос, которые вели сержант Лерман и боец из нашей роты Елькин, владевшие немецким языком. Елькин был маленького роста, с вьющимися волосами, имел высшее образование и замечательно играл на скрипке. Он вел политзанятия.
На допросе немцы вели себя нагло и единственное, что они твердили «Рус капут». Время не ждало, мы их расстреляли под лестницей. К вечеру несколько раз пытались прорваться фашистские танки через Брестскую крепость (ворота). Одному из танков удалось прорваться, и он, развернувшись, начал в упор обстреливать стены казармы второго этажа, где мы находились.
Мне – танкисту – с помощью двух бойцов пришлось идти на эту операцию и уничтожить его. Этого обнаглевшие фашисты не ожидали, и когда мы возвращались, обрушили на нас ураганный огонь. Двое были убиты, один ранен. Я каким-то чудом уцелел, и, захватив раненого товарища, дополз до казармы.
Вскоре к нам пришел какой-то человек, без знаков различия, с несколькими бойцами. Оказывается, это был полковой комиссар Фомин. Он расспросил обстановку и наши действия. Ему понравилась операция со столовой, с танком, и он одобрил наши действия. В нескольких словах он обрисовал обстановку, объяснил положение. Ободренные его появлением и отеческими словами, мы поняли, что у нас есть единое командование. Мы стали чувствовать себя еще увереннее, несмотря на голод и жажду. С разрешения Фомина, мы с Лерманом собрали группу около 30 человек, и на зорьке 24 июня пошли на разведку с целью узнать, есть ли возможность выхода из крепости, чтобы соединиться с нашими войсками.
Под прикрытием огня наших товарищей, мы бросились в реку Мухавец, а вплавь начали пробираться на другой берег. Здесь я потерял сержанта Лермана и многих товарищей. Отстреливаясь, мы подошли к Восточным воротам, но там мы увидели полураздетых немцев, группами сидящих, лежащих и распевающих песни под аккомпанемент аккордеона и губной гармошки. Их было там много, что нам, горстке измученных, мокрых, оборванных в клочья и голодных, делать было нечего. Мы вынуждены были возвратиться назад. Но нас обнаружили и стали преследовать. Несколько наших погибло. Недалеко от реки я, скрываясь, прыгнул в яму, заросшую вокруг кустарниками. Вскоре я увидел немца, разыскивающего меня, мгновенно исчезнувшего. Когда он подошел близко к краю, я его стянул вниз и добил. Вооружившись дополнительно его автоматом, я двинулся дальше к реке.
Кругом вой снарядов и трескотня. Здесь меня ранило. Изнемогая от боли и истекая кровью, я еле выплыл на другой берег. Здесь-то и пригодилось умение плавать, и вообще общая физическая подготовка. Нас выплыло трое. Вернуться обратно в казарму нам не удалось, и мы, изнемогая от усталости, голода и ран, пробрались в Белый дворец. Третий товарищ не был ранен, и он помог нам перевязать раны. Мы остались в Белом дворце, где находились другие наши товарищи.
С каждым днем нас становилось все меньше и меньше. Тем не менее, оставшиеся в живых держались стойко в подземельях и руинах крепостных фортов, сражаясь до последнего патрона, до последнего дыхания.
Гитлеровцы, встретив мужественное сопротивление защитников крепости, с каждым днем усиливали огонь и бомбежку, вводили в бой новые подкрепления.
27 июня принимал участие в освобождении комсоставской столовой и поочередно таскал на себе измученных, изуродованных женщин-работниц столовой. Недалеко от здания меня контузило.
28 июня с утра фашисты стали бросать зажигательные бомбы. И все стало гореть. От бомб и минометов все кругом задрожало, и здание начало рушиться, нас засыпало обломками. Товарищи не успели как следует откопать нас, как немцы захватили нас в плен, оставшихся в живых и беспомощных.
Очнулся я от сильной головной боли на другом берегу Буга. Плен!
Началась цепь мучений и скитаний в фашистских лагерях, пересыльных пунктах, сопровождаемых избиениями, пытками и издевательствами. В нескольких километрах от Буга находился лагерь (открытое место, огражденное колючей проволокой). Здесь я встретил своих командиров: комроты Бебиха, комвзвода Силукова, политрука Дубровского, бывшего комбата Коптаева и комиссара Аношкина, комроты Палюшина, комвзвода Козлова. Кроме Силукова М., судьба остальных мне неизвестна.
Географию Европы пришлось «изучать» через зарешеченные окошки тюремных вагонов. «Путешествие» мое началось с лагеря для военнопленных 304 при станции Якобсталь Саксонии. Оставшихся в живых после эпидемии брюшного тифа и дизентерии отправили в Бельгию на работы на шахты. Принудительный труд в угольных копях вскоре сменился арестом. Я был привлечен в подпольную организацию бельгийских коммунистов и принимал участие во взрыве нового забоя в шахте. При взрыве угольная пыль загорелась и начался пожар. С ожогами второй степени я лежал в бельгийской больнице. Не успели мы как следует оправиться, как нас стали допрашивать и пытать, а после посадили в вагоны и отправили. На «смену» шахты пришли тюрьмы Франкфурта-на-Майне и Касселя, с допросами, издевательствами и пытками. Немцы добивались одного: раскрытия подпольной организации. Установив мою причастность к диверсии на шахте, но не узнав больше ничего, нацисты решили увеличить мне меру наказания: отправить меня в лагерь недоброй славы – Бухенвальд [4] – лагерь смертников и массовых уничтожений.
Время, проведенное мною в блоках этого лагеря, самое мрачное из всего виденного. Нельзя без содрогания и боли вспоминать ежедневную гибель своих товарищей, пытки электротоком и водой, подвешивание на средневековую дыбу, избиение плетками и т. д.
Несмотря на внешнее выделение – полосатая одежда с номерами и деревянные колодки на ногах – нас уродовали своеобразной «прической». От лба до затылка шириной машинки, обстригая, проводили дорожку. А когда она обрастала, то обстригали бока, и таким образом оставался гребень. Это своеобразную прическу мы называли «гитлерштрассе».
Весь низменный арсенал палачей древности и средних веков был гитлеровцами успешно модернизирован и «рационально использован», особенно на нас – советских людях.
Ежедневно, идя на работу и обратно, приходилось проходить мимо дома, где был заточен вождь Коммунистической партии Германии Эрнст Тельман. Мы об этом знали, но ни разу не пришлось его увидеть.
То, что мне удалось выжить и пройти все круги бухенвальдского ада, я склонен объяснить своей отличной физической подготовкой, полученной в предвоенные годы. Не будь такой подготовки организма к максимальным нагрузкам, думаю, что не пришлось бы мне сегодня писать эти строки…
Гитлеровская машина уничтожения военнопленных была продумана до мельчайших подробностей, что не удавалось осуществить нацистам, должны были довершить голод, пытки, эпидемии и так называемые врачи. И тем не менее я выжил. «Премией» за это послужил перевод в концлагерь города Берг, откуда мне удалось осенью 1944 года бежать.
Мы – русский Алексей Михайлов, чуваш Василий Егоров и я – казах Касым Жарменов, долго готовились к побегу. Но как его осуществить? Днем на работе находились под усиленной охраной, в лагере – за колючей проволокой с электротоком и на вышках пулеметы. Вдоль всей зоны проходила небольшая канава для сточных вод из столовой лагеря. Под проволочным заграждением она была прикрыта бетонными плитами. По этой канаве мы и решили бежать. Задыхаясь от зловония и изнемогая от приступов тошноты, я полез первым. Еле передвигаясь с боку на бок, потому что было очень скользко от нечистот, я боялся одного: вдруг канава у края площадки перегорожена решетками! А что, если она там окажется заполненной до краев? В такую жижу с нечистотами не нырнешь.
Наконец повеяло свежим воздухом, и все обошлось благополучно. С большим трудом перелез через борт ямы и проволочное заграждение осталось позади. Свобода!
Небольшую открытую поляну надо было пробежать до рощи в считанные секунды, пока лучи прожектора уходят в сторону. Я первым пробежал опасную зону. За мной – Михайлов. Егорову не повезло: на середине пути, он, на бегу, споткнулся о какую-то банку, которая своим звуком привлекла внимание стражи. А когда он поднялся, то оказался в свете прожектора, и тут же был убит пулеметной очередью. Мы с Михайловым в первой же деревушке переоделись, запаслись немного продуктами и двинулись дальше.
Почти два месяца передвигались ночами, идя глухими тропами, перебиваясь едой, какой попадется, и больные мы попали в пограничную с Германией чешскую деревню Дальня-Бияла, где примкнули к партизанскому движению, действовавшему на оккупированной территории Чехословакии.
Мы совершали диверсионные акты: на железных дорогах, на автострадах, нападали на передвигающиеся отряды гитлеровцев, громили фашистов в населенных пунктах, взрывали склады боеприпасов, нефтехранилища и т.д. Однажды был такой случай: дозорные доложили, что с двух противоположных направлений к селу движутся колонны мотоциклистов и машин. Мы близко их подпустили друг к другу и открыли по ним огонь. Враги растерялись, и, не разобравшись, начали обстреливать друг друга. А когда разобрались, их осталось очень мало, которых мы добили. Таким образом наш замысел удался.
В мае 1945 года территорию, на которой мы действовали, освободили американцы. А через два дня мы с радостью приветствовали части Советской Армии, дошедшие от берегов Волги до Витавы и Морены. С 20 мая 1945 года я продолжал службу в рядах Советской Армии в составе полевого артиллерийского склада горюче-смазочных материалов N1050 при 13 армии. С августа 1945 г. по октябрь 1946 г. служил в Винницком военно-пехотном училище. В октябре 1946 г. был демобилизован из Армии и приехал домой в Чимкент.
После демобилизации из Армии я еще продолжал играть в футбол и не безрезультатно. Команда чимкентского «Спартака», в которой я играл, в 1949 году выиграла первенство республики и участвовала во Всесоюзном первенстве среди обществ «Спартак» в городе Ярославле. В 1950 году, заканчивая учебу в техникуме физкультуры и играя за алма-атинский «Спартак», я вновь стал чемпионом республики.
В 1949 году я продолжил учебу в Алма-Атинском техникуме физкультуры, который окончил в 1950 году. По окончанию техникума был направлен в город Балхаш, где работал в средней школе № 2. После чего переехал в свой родной Чимкент, где сейчас живу и работаю в средней школе №18 имени Ю.А. Гагарина преподавателем физкультуры.
В 1966 году в июне в честь 25-летия начала обороны Брестской крепости и 22-х-летия освобождения Бреста от немецко-фашистских захватчиков, я был приглашен в Брест на эти торжества. Очень трогательная была встреча. Там собрались почти все оставшиеся в живых защитники обороны Брестской крепости. С нами был писатель С.С. Смирнов. Оттуда я привез несколько фотографий, снятые у руин крепости: с С.С. Смирновым, П. Гавриловым и другими.
В связи с 50-летием Великой Октябрьской социалистической революции я награжден памятным знаком «За долголетнюю и плодотворную деятельность по развитию советского физкультурного движения» Центральным Советом спортивных обществ и организаций СССР, а также значком «Отличник физической культуры» за многолетнюю и плодотворную работу по развитию физической культуры и спорта в Казахской ССР от 29 декабря 1967 года Постановлением Центрального Совета Союза спортивных обществ и организаций СССР.
В Чимкенте в средней школе имени Ленина оборудован «Музей боевой славы». В этот музей мною подарены расплавленный кирпич и стекло, гильзы, ложка, которые я привез из руин Брестской крепости.
Вспоминая те далекие, минувшие, но никогда не забываемые годы, внимательно следя по газетам и радио за возрождением фашизма в Западной Германии, за реваншистскими притязаниями к пересмотру границ, за агрессией американцев во Вьетнаме, хочется сказать: «Не выйдет, господа реваншисты, у людей моего поколения в памяти еще живы, будут жить вечно у наших потомков воспоминания «о новом порядке», об ужасах войны, об Освенциме, Майданеке, о Лидице, о Рацуре, о Бухенвальде и Бабьем Яре. Не пытайтесь обмануть народы своей овечьей шкурой. За эти годы мы стали сильнее, умнее, крепче. Если же вы не захотите прислушаться к голосу рассудка, к голосу истории, вас ожидает участь тех, кто был обманут когда-то Гитлером и нашел себе «жизненное пространство» на просторах моей Родины.
Порукой этому – воля простых людей, людей мирного труда, недавно отметившего славное 50-летие Советской власти. Порукой этому все пережитое мною за четыре года войны. Не шутите, господа!» Жарменов К.И. Мой адрес: г. Чимкент. 31, ул. 40 лет Казахстана, 5, кв. 11.
Касым Жарменов не поставил даты в своих воспоминаниях, но судя по упоминаемому 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции, о том, что это было недавно, мы можем судить, что письмо было написано сразу же после ноября 1967 года. Касым Жарменов умер в 1979 году. Я, встречаясь с сыном и внуком Касыма Жарменова и сейчас, готовя этот материал, долго думала, в каком виде давать информацию о нем. Надо ли оставить в его воспоминаниях предыдущие два абзаца перед его подписью. Казалось бы, это политическое прошлое советского человека и тех времен (а некоторые сейчас отметили бы тоталитарное прошлое и пр.). Некоторые читатели могут не понять. И снова развяжется дискуссия в комментариях по поводу какой-нибудь мелочи. У нас это умеют делать. В своем глазу бревна не видим, а в чужом соринку разглядим. И я пришла к выводу: надо дать полный материал, именно взглядов Касыма Жарменова того времени. Не надо редактировать и корректировать. Я считаю, что тогда было время мужественных людей. Это было время героев и патриотов! И надо такое помнить всегда!
***
© ZONAkz, 2016г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.