Чуть ли не выйдя из пеленок, человечество стало догадываться, что земная жизнь — это лишь малая часть бесконечной жизни космической. И на протяжении тысячелетий человека по существу волновал лишь один вопрос: сможет ли он в этой космической жизни четко осознать свое Я, выделить его из массы других Я, а по-иному, ощутить свободу для реализации того информационного поля, которое было создано человеческой особью уже в земной жизни с помощью творчества познания. Может быть, эта тяга к свободе в будущем обусловлена тем, что осуществление полной свободы на Земле доступно лишь очень немногим людям — гениям. Только они, гении, идут в своих открытиях наперекор устоявшимся мнениям, осмысливают явления, казалось бы, осмыслению не поддающиеся, то есть вскрывают и преподносят миру парадоксы бытия.
Вдумайтесь в Формулу Эйнштейна, знакомую сегодня каждому школьнику: E = mc2. На первый взгляд, что в ней парадоксального? Но если мы примем, а это — дозволительно, E за вселенскую (Божью) энергетику, или за энергетику Природы в целом, и в то же время — mc за энергетику человеческой особи, то окажется, что человек обретет всесильность Бога, если он возведет скорость развития своей метафизической (духовной) массы энергии (m) в квадрат, то есть многократно увеличит вроде бы предельную скорость движения во Вселенной, которую мы исчисляем как скорость света цифрой 300 тысяч километров в секунду. (Заметим: сегодня уже открыты космические скорости, превышающие скорость света.) Итак, парадокс налицо. И он — не единственный. Если же учесть, что человек — тоже парадокс природы (противоречивая смесь физического и метафизического), что если бы природа напрямую по Чарльзу Дарвину развивалась только эволюционным путем, она бы не смогла получить человека (человек — революционный акт Вселенной), то становятся предельно ясными слова Пушкина “гений, парадокса друг”, а если говорить по-другому, объемного знания обо всем и вся, приближения к Богу, может достигнуть лишь тот, кто научился мыслить парадоксально и обладает свободой для осуществления своей парадоксальности.
Выше я сказал, что свободны лишь гении. Но так ли это? Да, в своих метафизических поисках нового осмысления действительности они свободны, как свободна сама мысль. Но был ли тот же Пушкин абсолютно свободен? Нет. Физической свободы у него не было. Во-первых, он зависел от царских подачек (известно, что Николай I постоянно одалживал его деньгами, а после смерти поэта простил весь долг его семье); во-вторых, Александр Сергеевич вынужден был постоянно лицемерить как перед чинами во власти, так и, снисходя к ее прихотям, перед своей женой; в-третьих, он был рабом светской идеологии (политеса), диктовавшей ставить дворянскую честь выше всех иных добродетелей. А все это налагало свою уродующую печать и на метафизическую свободу — сдерживало ее необходимостью физического выживания. И хотя Пушкин понимал ничтожность светской идеологической доктрины, которая лишь индивидуализировала, обосабливала человека, но не соотносила его ни с задачами человечества, ни с задачами Вселенной, он так и не смог переступить через нее. (К месту напомнить, что декабрист Муравьев, которому Пушкин тоже бросал вызов, отказался от дуэли категорически, промотивировав отказ тем, что он не хотел бы войти в историю в качестве убийцы великого поэта, а это как раз свидетельствует, что Муравьев отверг куций догмат политеса, так как соотносил себя и Пушкина именно с задачами общечеловеческими и вселенскими.)
Уже из приведенного примера видно, что людей, даже гениев, постоянно и насильственно заталкивают в рамки недоосмысленных регламентаций, то есть не умея целиком лишить метафизической свободы, лишают части метафизики за счет урезания свободы физической под разными метафизическими (идейными) предлогами. Особенно к этой прагматике склонно чиновничество, так как иначе насильственное управление массами попросту невозможно. При всем уважении к гению Ленина, не могу не напомнить, что, идя в революцию, Владимир Ильич обещал народам абсолютную свободу через самоуправление, а придя к власти, заявил, что все Советы — от малого до великого, то есть, пусть и оскопленный, но орган именно самоуправления, будут хороши лишь тогда, когда станут находиться под бдительным присмотром (регламентацией) компартии. К чему это привело, рассказывать не приходится, так как присмотр компартии оказался куда более рабовладельческим, чем кодекс чести недавнего светского политеса.
Не менее жестоки и регламентации нынешних чиновников. Один только закон о государственном языке, придуманный в недрах Российской Думы, чего стоит! Безграмотность народных избранников так явна, что, кроме смеха, ничего не вызывает. Оказывается, они понятия не имеют, что русский язык на 99,9 процента состоит из иностранных слов, со временем русифицированных иногда до кардинального изменения смысла. Тому свидетельство хотя бы слово “шарамыжник” — побирушка, происходящее от французского “cher ami” — дорогой мой, или милый друг. И то, что русский язык вобрал в себя множество иноземных слов, делает его необычайно синонимичным и гибким, способным к выражению любых сложнейших мыслей, мало того, к выстраиванию ассоциативного ряда, который писатели называют “мышлением между строк”, позволяющим углублять и расширять мысли до бесконечности, а говоря по-другому, воистину свободным языком. Но и это еще не все. Ни для кого не секрет, что человечество стремится к единению. Однако это единение никогда не будет достигнуто, если мы не научимся четкому пониманию иноплеменников, а это, согласитесь, невозможно без единого для всех языка. И то, что сегодня процесс единения языков революционизировался за счет скоростного взаимопроникновения различных языковых средств, можно и нужно рассматривать в качестве чрезвычайно положительного момента в развитии человечества в целом. И опять же ни для кого не секрет, что любое обособление от общечеловеческой культуры, будь оно этническим, идеологическим или языковым, ведет народы к стерилизации, затормаживает их развитие, заставляет вариться в собственном соку, то есть постоянно истощать себя метафизически, а значит, двигаться не по восходящей, но — по нисходящей. Впрочем, я зря трачу порох, так как, несмотря на устремленность мирового чиновничества именно к стерилизации, которая и обеспечивает ему власть, живой процесс духоединения остановить не удастся — это стало бы категорически противоречить вселенскому метафизическому развитию и привело бы к глобальной энергетической катастрофе, потому что оскудение одного информационного поля Вселенной не позволяет полноценно развиваться, да что там развиваться — жить!, всем остальным полям: возникает энергетический дисбаланс, то есть происходит разрушение не только метафизических, но даже физических полей, начинается крушение всесветного магнетизма, а это нонсенс. Отсюда — задача: как и за счет чего можно ликвидировать уже свирепствующую на планете болезнь этнического, идеологического и языкового (взаимопонимание) дисбаланса? Совсем недавно деятели мировой медицины, наконец-то, пришли к выводу, что при заболевании одного органа следует лечить не этот, отдельный, орган, а весь организм, так как лечение одного органа отнюдь не ликвидирует информационный дисбаланс в организме, а напротив, углубляет его. Точно так же и во Вселенной. Если возникают болезненные процессы на Земле, Богу приходится затрачивать энергию на лечение всего своего организма, иначе начнется глобальная дезорганизация, а значит, по закону равновесия (стабильности) кризисное состояние болезни может быть ликвидировано исключительно хирургическим вмешательством, удалением (уничтожением) больного органа, во вселенском процессе — пересозданием изношенной системы в нечто совершенно новое.
Однако если мы внимательно вглядимся в ход истории, легко заметим, что в основном дестабилизацию Вселенной создает человек. Это он, постоянно путаясь в аксиоматических понятиях вселенских движений, исходя из прагматических целей сиюминутных выгод, внезапно устремляется к движению вспять, прибегает к употреблению обветшалого метафизического инструментария или инструментария, не пригодного к употреблению, а это создает хаос духосознания не только отдельного этноса или нескольких этнических групп, но вызывает возмущение всей вселенской энергетики. А потому не следует думать, что природные катаклизмы чья-то игривая прихоть — они вызваны нашей постоянной глупостью. Каковы же способы лечения этой глупости? Их несколько. Но главный — “просвещенья дух”, который и помогает найти формы, соответствующие времени.
Если мы вскроем причины ошибок и блужданий человечества, то непременно придем к выводу, что от начала времен и по сей день планета людей следовала в основном цивилизационному принципу. Культурные вкрапления в историю многотысячелетней цивилизации можно пересчитать буквально по пальцам. Это — мощнейшие культурные находки древних Индокитая, Египта, Вавилонии, Израиля, Греции, период европейского Возрождения. Но так же нетрудно придти к выводу, что, начиная с XVII столетия новой эры, метафизические, суть культурные, открытия, по мере оснащения как метафизическим (идейным), так и физическим инструментарием, стали следовать одно за другим. Время уплотнилось за счет увеличения его скорости, за счет более быстрого прохождения пространства, но изменилась ли при этом методология восприятия этого уплотненного времени? Ничуть не бывало! Как тысячи и тысячи лет назад, наша школа пытается насытить программы все новыми и новыми знаниями, а так как знания эти перестали умещаться в программы, мы, ничтоже сумняшеся, нашли наилучшим увеличение срока обучения. Надо же подумать — всерьез обсуждается переход с 10-летнего на 12-летнее обучение! И никого не тревожит, что, двигаясь подобным способом, мы в конце концов станем держать за партой учеников до 50 лет — ведь знания стали нарастать снежным комом, и остановить этот рост вряд ли кому-то удастся — накопленное духосознание неудержимо рвется на волю, и взрыв его непременно должен произойти. Однако, как я говорил, мы упрямо пользуемся устаревшими технологиями: методика обучения расширяется количественно, хотя и дураку понятно, что главное все-таки — ее качество.
Великий немецкий философ Георг Гегель писал еще два столетия назад: “Качество есть вообще тождественная с бытием, непосредственная с бытием определенность… Нечто есть благодаря своему качеству то, что оно есть, и, теряя свое качество, оно перестает быть тем, что оно есть”. Абсолютно ясно, что количественно изменяя срок обучения, мы тем самым обнажаем качественную обветшалость методологии обучения в целом. Но кто нынче читает Гегеля? Не говоря уже о политиках, отыскать преподавателя, знакомого с трудами классика, то же самое, что отыскать в сене иголку. Сплошь и рядом мы встречаем учителей, никогда не читавших ни шедевров истории, ни шедевров литературы, ни шедевров философии, да и свой непосредственный предмет, скажем, высшую математику, усвоивших с опорой исключительно на лекционный материал, то есть заглотивших основные догматы и, не подвергнув их критическому анализу, успокоившихся. При таком положении говорить о качественном изменении преподавания в высшей и средней школах — просто бессмыслица. И тем не менее, смена именно качества обучения — насущная потребность дня: если человечество желает выжить, проблему придется решать, и не когда-нибудь — сегодня, так как время всезнающих одиночек минуло навсегда, наступает время массового всезнания. Но что же необходимо сделать, чтобы всезнание стало массовым?
Стоит лишь приглядеться к тому, что происходит в сегодняшних школах и вузах, как сразу же бросается в глаза, что ученик или студент приходят в школу или в вуз в качестве допрашиваемых пленников, учитель же постоянно играет роль если не палача, то наверняка — придирчивого следователя. Такими же палачами или следователями по отношению к представителям молодого поколения являются как семья, так и общество в целом. Начиная с младенчества мы то и дело подвергаемся насилию, нас буквально заталкивают в рабское положение. Что же, кроме чувства неутоленной оскорбленности, может испытывать человек, низведенный до рабства? Потому-то главный аргумент раба против рабовладельца — бунт. Казалось бы, яснее ясного, что это нетерпимо. И тем не менее, уже начиная с пеленок, безусловно, из благих нравственных побуждений, нас лишают основного как метафизического, так и физического качества — с в о б о д ы, и мы до такой степени привыкаем к несвободе, что ничего другого даже и не мыслим, и прямо по Гегелю, “теряя свое качество”, перестаем быть тем, что мы есть — из людей превращаемся в стадных особей, в рабов воли вожака, чаще всего невежественного, но главное — нагло аморального, так как он вышел из среды тех же рабов.
К счастью, однако, по мере расширения и углубления как персонального, так и общественного информационного поля, беспрекословная тварь, равнодушная к своей судьбе и судьбам ближних и дальних, перестает быть таковой и с оружием в руках добивается смены условий жизни. Выстроим несколько по-иному схему, которую я уже приводил в одной из статей.
![](\"Image4.gif\")
Что мы видим? Каждый этап культурного взрыва на поле цивилизации приводит к колоссальному сдвигу в накоплении метафизического содержания — идет стремительное духопоумнение огромных масс людей. И в то же время физическая реализация этого содержания остается примерно на одном и том же уровне. Если теперь мы глянем на обратную связь, то с легкостью заметим: чем больше расходятся лучи накопления духовного содержания и его реализации, тем напряженней становится обстановка. Нить обратной связи со временем лопается, а потому каждый этап культурного взрыва должен закончиться, и — заканчивается!, революцией, или пересозданием устаревающих понятий о жизни в новые.
Все было бы прекрасно, если бы при смене формаций, или качественном скачке духосознания, вызванном именно расширением и углублением информационного поля, массы переставали следовать за лидерами, приведшими их к переменам. В том-то и дело, однако, что тварная масса боится своих самостоятельных личностных проявлений. И боится потому, что не уверена в своих метафизических (духосознательных) силах, так как всего лишь грамотна, как это произошло за последние сто лет, но не образованна, то есть усвоила самые примитивные знания, но не научилась ими пользоваться. Выходит, снова мы упираемся в “просвещенья дух”, в его непреходящее могущество, способное не только перевернуть мир, но, если подумать, по-настоящему освободить человека. Ведь метафизической свободы гении как раз и достигают за счет своей образованности, а по-иному говоря, константа (см. схему) в обратной связи, по мере увеличения скорости реализации духовного содержания, приближается к бесконечности, что и ведет как к уплотнению времени, так и к ликвидации катастрофических последствий культурных взрывов. Потому-то и напрашивается вывод о необходимости в первую очередь качественного изменения методов обучения. Но что же может лечь в основу новых методов?
Как, видимо, уже понятно, прежде всего учитель должен перестать быть насильником, а учащийся — рабом, то есть безропотным цыпленком, а мыслить наряду с учителем. И сделать это не так сложно, как кажется на первый взгляд: в основу обучения должен быть положен не допрос (опрос), а общая дискуссия, или интеллектуальная игра, когда учитель наводящими вопросами возбуждает не страх перед всезнанием учителя, а через сотворчество с учителем — интерес к изучаемой теме, когда все и каждый могут высказать свое (особое) мнение, а по-иному говоря, не догматически воспринять ту или иную идею, но — расширить, углубить ее или, по крайней мере, вызвать ассоциации углубленного мышления, а может быть, найти неожиданное применение идеям в практике быта и бытия. Только на этой основе возникает творчество познания. Разумеется, в этом случае учитель, по Конфуцию — благодетельный человек, должен стать именно учителем — не пересказчиком чужих мыслей, а сотворцом гениев, создателей великих идей. Словом, нужно построить нечто похожее на школы Древней Греции, которые в немалой степени и поспособствовали возникновению эпохи Возрождения, когда примерно в 70 процентах населения исчезла скука от примитивности физики быта, а гении стали рождаться один за другим.
Не думаю, что надо заново изобретать колесо — эффективность греческой методологии обучения никому не дано опровергнуть. Это они, греки, с целью развития именно метафизики на первое место поставили не науку, а гуманитарное знание — философию, историю, литературу, что и заставило людей мыслить не от частного к Общему, а от Общего к частному, то есть осознавать необходимость того или иного знания для постижения замысла Творца, предвидеть результат реализации идей и тех путей, которые могут привести к этой реализации наиболее безболезненно, что если не уничтожало, то минимизировало силу принципа “тыка”. Ведь именно принцип “тыка” возбуждает в человеке страх перед новизной. С помощью этого принципа человек как бы лишается предвидения. Вот почему главным возбудителем нравственного принципа “делай только хорошо” должен стать не страх, а стыд, когда уже не понадобится просить у Бога милости, тем более, что раздача милостей, вопреки поповским бредням, не входит в его обязанности — он ждет от человека полноценного сотрудничества (сотворчества). Человек не должен страшиться Бога, он должен стыдиться перед ним слабости своего духосознания