Мария Слоним стала одним из героев нашумевшей книги московской журналистки Елены Трегубовой “Байки кремлевского диггера”. Биография Марии Слоним весьма примечательна и восходит к старинному русскому роду Набоковых, с одной стороны. До недавнего времени она работала на Би-Би-Си, а сейчас является продюсером международного медиа-центра "Интерньюс".
На третьем Евразийском медиа-форуме стала самой известной московской гостьей.
***
— Маша, Вы долгое время вели на телевидении программу “Четвертая власть”. Но есть ли вообще такое понятие – “Четвертая власть”?
— Где?
— В целом на постсоветском пространстве, и у вас в России, и у нас в Казахстане?
— Власти нет, конечно. Вот то, что говорил корреспондент “Аль Джазиры” (имеется в виду на заседании третьего Евразийского медиа-форума об обсуждении безопасности журналистов. – А.О.), правильно. Потому что все, что происходит, все, что пишут журналисты, как об стенку горох, для власти. Власть непробиваема на постсоветском пространстве, неприкасаема. Был какой-то момент в России при Борисе Ельцине, когда взаимоотношения между властью и СМИ складывались. Он, как это ни странно, все-таки понимал или ему объяснили, что нельзя строить новое общество, не учитывая того, что СМИ играют какую-то роль в нем, нравится тебе это или нет. Ни одно правительство в мире не любит СМИ. Да и за что СМИ любить? Копают там что-то, ищут, но везде власти понимают, что не могут, точнее, не имеют права преследовать СМИ за то, что те пытаются выяснить, что делает власть. Общество не позволит давить на прессу, потому что оно воспитано на свободе СМИ. Избиратели не простят давления на журналистов.
— Мария, удивительно, но ставший широко известным благодаря “Независимой газете” (издававший ее при поддержке Бориса Ельцина) Виталий Третьяков считает, что сегодня в России все нормально со свободой слова и демократическими переменами…
— Ну, вот что-то происходит с людьми, но я не могу определить что, я не психолог, не психиатр. По-моему, любой честный журналист, работающий в России, понимает, что все ненормально, что все сейчас причесывается аккуратненько. Причесалось перед президентскими и парламентскими выборами, так что они прошли, ну почти как в Советском Союзе, при полной поддержке (за небольшим исключением) всех федеральных каналов. Так что, конечно, все ненормально, конечно, идет большой откат от прежних норм. Сейчас журналисты почти не влияют на власть и при этом подвергаются большой опасности. То, о чем мы говорили сейчас, во время сессии, имеет место везде. Любой человек, который честно пытается выполнить свой журналистский долг, подвергается опасности. Я знаю это, потому что работаю с молодыми журналистами из регионов. И я знаю, что они боятся гораздо больше, чем журналисты в Москве. В Москве работают цензура, самоцензура и все на виду. Там реже возможность попасть под каток властей, хотя мы знаем, что правосудие полностью подмято президентской властью. Но в регионах журналисты остаются один на один с местными властями – губернаторами, мэрами и т.д. Знаю случаи, когда людей преследовали за то, что они занимались журналистским расследованием.
— Маша, а можно ли, по-вашему, разделить журналистику на мужскую и женскую?
— Нет, конечно, журналистика одна.
— Однако часто говорят, что в журналистике мало ярких, талантливых женщин. В чем причина того, что женщины не проявляют себя в журналистике так ярко, как мужчины?
— Женщины просто рабочие лошадки. У них, может быть, меньше амбиций. Они просто работают.
— То есть локтями двигать не умеют?
— Не то что локтями не работают, скорее, дело в другом. Но есть не просто яркая, а очень смелая журналистка Анна Политковская, которая все время работает в Чечне, хотя там уже почти никто не работает. На телевидении была замечательная журналистка Лена Масюк. Нет-нет, есть такие журналистки.
— Что произошло с вашей программой “Четвертая власть”?
— Ее в какой-то момент сняли с эфира, но по-моему, было давление Кремля. Мы довольно свободно говорили в программе обо всем, в том числе и о Чечне, так как там работает много журналистов. Мы не живем в безвоздушном пространстве и поэтому, конечно, говорили о Чечне, мы ведь все там работали. Но и было, как мне кажется, давление Кремля. В тот момент РЕН-ТВ надеялось на получение дециметрового канала, и мы пали жертвой.
— А возобновить программу не предлагали?
— Нет, не предлагали. Дело в том, что мы делали программу на грант. Эфир у нас был REN-TV, а производство Интерньюс. У нас закончились деньги к тому времени.
— Что произошло на парламентских и президентских выборах в России, на ваш взгляд? Откат от прежних завоеваний навсегда или временно?
— Не думаю, что навсегда. Это временно. Либералы действительно потерпели поражение, вопроса нет, но не только потому, что был применен административный ресурс, не только из-за этого. Придут другие свободные люди, потому что однобокое общество нетрудоспособно и нездорово. Десять лет — это небольшой срок, и вряд ли можно говорить о закономерности. Я не думаю, что это навсегда. Пройдет время, и настанет момент, чтобы собраться вместе.
— Журналисты смогут сыграть какую-то роль в возвращении демократических перемен?
— Работать-работать, честно пытаться работать, несмотря ни на что. И есть такие люди, такие журналисты, которые это делают, и я их знаю. И не только в Москве, но и в регионах, в провинции, замечательные люди, молодые, которые верят, что их профессия важна. И мне кажется, они останутся верными журналистским принципам.
— Маша, вы долгое время работали на Би-Би-Си. Чем отличаются западные СМИ от нас?
— Ангажированностью. Знаете, как бы мы ни говорили о свободе прессы в ельцинские годы и несвободе сейчас, все время журналисты работают на одной стороне – той или другой. Они сопереживали, они стали частью демократической борьбы, а это абсолютно невозможно на Би-Би-Си или где-нибудь вообще на Западе. Ты имеешь свои политические пристрастия, конечно же, но когда ты журналист, ты должен дистанцироваться. Вот дистанции здесь никто не придерживается. Би-Би-Си – уникальное явление, это общественное радио и телевидение, которые живет за счет поступлений людей, которые слушают и смотрят. Би-Би-Си не может занимать позицию консерваторов и лейбористов, хотя те и другие обвиняют их в этом. Лейбористы часто обвиняют Би-Би-Си в том, что они примыкают к консерваторам и поддерживают их. Консерваторы обвиняют в сочувствии лейбористам… Но в общем, они стараются дистанцироваться от всех.
— Но ангажированность может сказываться на содержании материалов, а вот качество самих журналистских работ на постсоветском пространстве. Что вы об этом думаете?
— Качество очень поднялось. Журналисты стали живо, интересно писать, это я могу констатировать. Телевидение стало тоже интереснее, особенно в начале, когда оно освободилось от советского официоза. Сейчас на телевидении наблюдается тенденция к развлекаловке. Но это тоже, может быть, неизбежно, потому что народ устал от политических передряг, информационных и идеологических войн. Телевидение, естественно, идет на поводу у зрителей, потому что рейтинг очень важен.
— Маша, вы можете подвести какие-то итоги от пребывания на Евразийском форуме, каковы ваши впечатления от него?
— Темы дискуссий вполне отвечают названию — Евразийский. Люди есть интересные. Я впервые видела живьем Ричарда Холбрука, мне было интересно его послушать. Я первый раз в Казахстане, поэтому мне было интересно пообщаться с людьми отсюда. И, в общем-то, общение было довольно откровенным.
— Только что мы обменивались мнениями с коллегами. И один казахстанский журналист сказал, что форум превратился во встречу политологов. Проблемы собственно масс-медиа отошли на второй план, мало говорилось о центральноазиатских СМИ и казахстанских…
— Вы знаете, они, конечно, правы, но ведь масс-медиа не живут в вакууме, в каком-то безвоздушном пространстве. Мы неизбежно касаемся политики, мы живем в мире политики, мы питаемся этим, мы пишем об этом. Поэтому просто говорить о проблемах журналистов и не говорить о том, что происходит в мире, тоже невозможно. Не знаю, мне кажется, все равно при всем том, есть возможность общения, живого разговора.
***
P.S. Мне показалось важным привести вместо послесловия слова Марии Слоним об НТВ, потому что это и о нас: “Восемь лет мы жили с НТВ, и это казалось нормальным совершенно, что есть независимое телевидение. Мы в свое время гадали, что значит буква «Н». Сейчас понятно, что «Н» действительно означает независимое телевидение. Очень грустно, что так быстро можно уничтожить ту независимость, которую, казалось, мы, журналисты, получили. (4 апреля 2001 г.)”.