Вынесенной в заголовок констатацией хочу подвести итог объяснению (здесь и здесь) с казахскими националистами.
То, что национализм выходит на первый план – объективно. Уже сейчас социальные и экономические проблемы имеют выраженную языковую и этническую окраску, перспектива же развития мирового кризиса сулит углубление разрывов именно по этим линиям.
Теоретическую часть мы за националистов уже сформулировали: это политическое направление, которое не приемлет понятие казахстанцы и отстаивает идею существования в Казахстане только казахской нации и национальных диаспор.
Практический же лозунг — требование перевода делопроизводства только на казахский — завершает оформление целостной программы казахских националистов. Которые именно сейчас, и именно в силу озвучивания этого лозунга, становятся важной политической силой. По сути, второй по значимости в стране, поскольку аблязовско-алиевский блок (напрягающий власть еще больше) базируется за границей.
Важно подчеркнуть, что казахский национализм – сила оппозиционная. Да, правящий режим и сам не чужд национализма, и в действиях нацпатов его “руководящие и направляющие” усилия проглядывают подчас явно. Так, появление “письма 138” как-то уж слишком явно работает на дружное самоокрашивание всей оппозиции как радикально националистической, на фоне чего “Нур Отан” становится прямо-таки спасительным гарантом межнациональной стабильности. А ведь в надвигающихся выборах властям, похоже, больше и нечего предложить электорату, как ту самую защиту от националистов.
Тем не менее расхожие представления, что это сама “Ак-Орда” разыгрывает националистическую карту, не отражают глубинной сути. Здесь скорее уместна аналогия с попыткой властей запустить во внутреннюю и внешнюю эксплуатацию казахстанские образцы межнационального и межконфессионального согласия. Многолетнее заигрывание “Ак Орды” с Исламом и “мировыми религиями” обернулось теперь едва ли не паническим ужесточением законодательства и попыткой “выстраивания” верующих.
Так и с национализмом: власти и хотели бы манипулировать этой силой, но стихийная ее неуправляемая оппозиционность пугает высокопоставленных казахов много больше, чем прихода националистов во власть опасаются “русскоязычные”.
Что важно: непреодолимая организационная и содержательная аморфность казахских националистов, их бесконечные разногласия и нестыковки между собой отнюдь не ослабляют эту политическую силу как таковую. Напротив, поскольку все такие свойства есть также родовые признаки этого движения, они как раз только усиливают его, — именно неупорядоченной широтой охвата. Включая и мусульманскую линию, которая также приписывается “патриотами” (пусть и далеко не единогласно) к органичному набору национальной самоидентификации.
В слабости — сила
Не только женщины умеют этим пользоваться. Весь мировой опыт национализма показывает: это то, что превращает свои слабости в силу. Так и у нас: тот факт, что “национал-патриоты” не имеют своей политической партии, ничего не доказывает, — они и сами не могут создать устойчивой организации, и власти не могут допустить создания такой организации. Тут как бы “ничья”. Зато вот власти не могут помешать внесению в легальное политическое поле явно антиконституционных требований – того же делопроизводства только на казахском. Сравните: не казашка Наталья Соколова оказалась первой жертвой забастовочного конфликта, со всех сторон которого – казахи. Жертвой “социальной розни” почти напрасной — в повестке урегулирования отмена приговора первым пунктом отнюдь не значится.
Иное дело – требования “национал-патриотов”: если они чем и рискуют, открыто отстаивая этническое разделение, то отнюдь не привлечением по соответствующим статьям УК. Напротив, как раз власти бессильны здесь в “применении Закона” — любая такая попытка только повысит преследуемого в статусе героя нации.
Собственно, как раз ключевое требование радетелей казахского языка – о переводе на него делопроизводства и демонстрирует превращение слабости в силу. Здесь парадокс в том, что требование это … не исполнимо. На казахском можно великолепно провести, например, юбилей или тот же митинг в поддержку государственного языка. Можно убрать русские надписи в госучреждениях и отвечать обращающимся только на государственном языке, — как раз с этим проблем нет. В принципе, можно организовать заседание Правительства или Парламента только на казахском, но вот это уже будет искусственной постановкой, поскольку реально все готовится на русском.
Утверждение это нет смысла аргументировать, настолько оно очевидно, — для любого носителя такого понимания. Однако необходимость и осуществимость перевода делопроизводства исключительно на казахский ровно таким же образом очевидна для носителей этно-национально ориентированного сознания. Хоть априори, хоть с полным набором рациональных аргументов на этот счет.
Здесь мы имеем столкновение мировоззрений, которое никакими логическими доводами не разрешается. Язык же – лишь повод для этого столкновения, сам оказавшийся в роли заложника и жертвы мировоззренческого несовпадения.
Как реализовать статус государственного языка?
Так, попытайся мы именно логически разобрать мировоззренческое столкновение, причем встав как раз на позиции казахских националистов – и их и себя заведем в полный логический тупик!
В самом деле, перевод делопроизводства на казахский — это (надо надеяться!) все же не только для того, чтобы освободить доходные места во власти и бизнесе от не знающих в пользу знающих. Искренние нацпаты (надо полагать) хотели бы, чтобы государственный статус казахского языка реализовался бы в полной мере. То есть, чтобы на казахском языке заговорили бы не только руководители государства и все госслужащие, но и все телеканалы и СМИ, учрежденные государством или с участием государства. Судопроизводство – тоже следует осуществлять на государственном языке. Гарантированное конституцией право на охрану здоровья и пакет бесплатной медицинской помощи – и это должно предоставляться на казахском языке. Хочешь иглоукалываться – пожалуйста, это можно и на китайском, а вот обслуживание в госмедучреждениях – на казахском!
Да, русский, по Конституции, официально употребляется в государственных организациях наравне с казахским. Но – только в госорганизациях, и только наравне. Употреблять русский вместо казахского учреждения не вправе!
Ну и, конечно, на государственном языке должны реализовываться такие конституционные гарантии, как обязательное и бесплатное среднее образование и получение на конкурсной основе бесплатного высшего образования в государственных ВУЗах. Никаких школ (кроме, разве что, коммерческих) с русским языком обучения и никаких бюджетных грантов обучающимся на русском – этого нет в Конституции!
Вот так должно быть в жизни, если исходить из соблюдения Основного Закона государства Казахстан! А реально ли такое соблюсти?
И стоит ли?
В сумерках прошлого
Я вот тоже считаю себя казахским национал-патриотом и полагаю такое свое право ничуть не меньшим, чем у любого подписанта “письма 138”. И таких, как я, – половина казахстанцев, по крайней мере. Вот и вопрос: как нам устроить не столкновение, а сверку позиций, не для раздора, а для политической и межнациональной консолидации, столь необходимой в наступающие трудные времена?
И здесь такой парадоксальный ответ: для начала нам надо собраться вместе именно в нашем историческом времени!
Европа отделена от своего язычества двумя тысячелетиями, от довлеющей догматики Церкви – четырьмя веками, от феодализма – тремя столетиями. И даже от сформировавшего современные буржуазные нации этнического национализма – тоже уже сотней лет, по крайней мере.
А у нас все это кипит и булькает в казане современности!
Мы просто не пережили закономерных этапов цивилизационного развития, и нас закономерно вертит в давно отжитом другими прошлом.
Для кого-то формирование кланово-семейного правления, двора из почитателей-прихлебателей и управления страной через патронатно-вассальную акимовскую вертикаль есть древняя история, для нас же это – история только разворачивающаяся.
Для кого-то политическая деятельность — это конкуренция за представительство в городских, региональных и национальных органах власти, — для нас это либо обслуживание не переизбираемой власти, либо борьба за ее свержение.
Что, например, объединило заклятых врагов-соплеменников (русскоязычных, кстати) Рахата и Мухтара, сделавших большие карьеры в президентском режиме и отчаянно конфликтовавших внутри него?
Отчаянное желание отомстить режиму, исторгнувшему их. Исторгнувшему по-своему справедливо: за посягательство на неприкосновенное – верховную власть. Современны здесь технологии борьбы, основа же – стара как Степь.
Так вот, в чем сила казахского национализма?
А в том, что другие политические силы ненамного более современны.
“Нур-Отан” — всего лишь кланово-бюрократическая имитация политической партии, откровенно неубедительная.
Приготовляемый на роль второй парламентской партии “Ак жол” — такая же имитация, уже кланово-олигархическая, тоже очевидная для всех.
“Карликовые” партии – имитация как бы партийного представительства в избирательных комиссиях, необходимая для подделки результатов голосований.
Сама такая подделка – имитация “демократичности” несменяемого правления, — тоже очевидная для всех, и тоже неубедительная.
Отчего такое?
Все идет от головы: наша как бы современная власть воспроизводит тот же кланово-вождистский принцип, который был актуален, и приносил успех — два тысячелетия и два века тому назад. Партии же, тоже как бы современные, зеркалят тот же клановый вождизм – внутри себя.
Власть и оппозиция толкаются в сумерках отжитой человечеством Истории. В каком-то смысле и Ислам для нас – прогрессивно-консолидирующий суррогат национального будущего. Он ведь в давно пережитые (а для нас – только начинающиеся) времена из разрозненных родов-племен создал единоязыкую арабскую нацию и своими канонами поумерил коррупционные аппетиты родовой чиновной знати.
Наши же “борцы с коррупцией” борются даже не сами с собой – с ментальными основами собственного правления.
На Западе коррупция есть явление индивидуализированное, вытекающее (как и весь рынок) из протестантской этики: каждый сам за себя. Наша же коррупция есть производная этнократической и трайбалистской составляющей власти. Культура проживания в Степи выработала у номадов приспособляемость и полную взаимовыручку внутри собственного рода, — в этом смысле коллективное извлечение “прибавочного продукта” и распределение его среди своих просто переместилось со скота на нефть и госбюджет.
И еще культура номадов органично консервативна: все должно извечно воспроизводить само себя. Любой эксперимент над скотом или людьми подставлял под гибель и “реформатора” и весь его род. Потому-то требование возвращения к корням, не имеющее в наше время иной реализации, чем возвращение к языку и этнической “чистоте” — оно ментально несокрушимо.
В чем сила, брат?
Итак, сила казахского национализма – в его совершенно не искусственной политической природе, опирающейся на реально неудовлетворенный социально-экономический и этико-культурный интерес казахской глубинки. В Конституции написано, что государство построено на исконной казахской земле и имеет государственным языком казахский. В реальности же носители именно казахского языка и казахскости – безнадежные “аутсайдеры” на родной земле.
Тоже и казахоязычная городская интеллигенция (гуманитарная, разумеется). При советской-то как раз власти она была при делах, сейчас же попросту оказалась в ушедшем времени. Властям радикальные националисты не нужны, — у них своя игра. Современное же общество и бизнес, сплошь русифицированные и уже осваивающие английский, тоже ушли от них в следующую эпоху. Все условия для националистической оппозиции: есть и недовольные массы и транслирующие это недовольство общественные авторитеты.
По сути, казахские националисты заслуживают сочувствия и поддержки. Их идеология движима неудовлетворенными надеждами и комплексами, а требовательно-наступательный тон отражает фактическую беспомощность.
Но еще более беспомощны перед ними шала-казахи и русскоязычные, вынужденные стоять в позиции оправдывающихся. С партией же, способной сформулировать современную парадигму, решающую и казахскую проблематику, пока проблемы. Что и выводит на первый план именно националистический вызов.
Разумеется, любой госслужащий обязан знать казахский!
Понятно, что языковый “камень преткновения” нужно убирать, двигаясь вперед, а не назад по Истории. Казахстан – не город Аральск, где возвращение только к казахскому пришло с гибелью моря и полной деиндустриализацией.
Нужно решение, удовлетворяющее всех искренних казахов и находящее понимание русскоязычных. Оно, в общем-то, понятно:
Надо установить (на конституционном уровне), что кандидаты на выборные и назначаемые государственные должности должны иметь государственную сертификацию на знание казахского языка. И здесь же гарантировать включение бесплатного, доступного и эффективного обучения казахскому в государственный образовательный стандарт, включая эту самую сертификацию. Причем связать первое и второе: требования к знанию казахского языка на госслужбе должны предъявляться ровно в той мере, в какой начнет реализовываться государственный образовательный стандарт.
Соответственно, когда любой выпускник школы станет знать казахский хотя бы как арифметику – вопрос о языковой сертификации отпадет. Для занятия должностей в госучреждениях, бизнесе, любой иной сфере нужно будет просто среднее или соответствующее профессиональное образование – вот и все.
Доктрина межнационального согласия – какова она?
Уверен – обязательность знания казахского, подкрепленная реальным обучением ему – это нормальная база для консенсуса. Но здесь к месту заострить и другую сторону языкового вопроса: о развитии русского языка в казахских школах!
Вдумайтесь: можно понять родителей, отдающих детей в обучение только на казахском, но как понять государство, осуществляющее языковую сегрегацию в образовании?
В какой стране, скажите на милость, народное образование разделено на две разноязыкие системы, не только дающие знания разного качества, но и, фактически, два не совпадающих мировоззрения и мироощущения?
В прошлом веке была такая страна – ЮАР, с апартеидом как идеологией и практикой разделения белого и черного населения, — в школах, в учреждениях, в общественном транспорте. Мы знаем, чем это закончилось.
Понимаете, национальная государственность состоится лишь тогда, когда для руководителей она перестанет быть формой обустройства собственных дел, а население – все вместе, ощутит это государство своим.
С государственностью и ее атрибутами нельзя играться – это слишком дорого обойдется всем!
Так и нынешняя конституционная мифология, когда на бумаге значится одно, а в жизни – другое, совсем не безобидна. Люди-то, простой народ, — верят написанному! И если сказано, что государственным языком является казахский, значит, так и будет. Не сейчас, так через десять, или двадцать, или пятьдесят лет.
Ориентируясь на это, кто-то отдает детей в образование только на казахском – другого, дескать, им не потребуется. А кто-то ориентирует детей на отъезд – в собственной стране они не востребуются!
А ведь и то, и другое, — заблуждения, отравляющие общественный организм разочарованиями не сбывающихся надежд и проецируемых в будущее фобий.
Так вот, разделение школ на казахские и русские – это такой морок транзитного периода, от которого надо поскорее избавляться. Школьное образование в государстве Казахстан должно быть, конечно, единым, для города и села, для казахов и русских.
Казахскому в школах должны учить качественно – об этом мы уже договорились.
Но не менее качественно в аульных школах должны учить русскому языку, без которого выпускнику закрыта дорога в собственной стране, и вовсе заперт современный мир.
Принципиально, обучение языкам именно в Казахстане должно быть поставлено так, чтобы в старших классах можно было практиковать уже трехязычие. Уроки истории и географии, например, проводятся на казахском, физики и химии – на русском, а математика – уже на английском.
Да, это очень и очень непросто, времени и затрат на это потребуется вдесятеро больше, чем, например, на ФИИР. Но это и вдесятеро важнее, чем все Таможенные союзы и форсированные индустриализации-инновации, вместе взятые.
Так как, братья националисты, сойдемся на такой платформе?
Казахи или казахстанцы?
А в заключении вот такая поучительная параллель столетней давности:
История предыдущих веков напрессовала в земледельческих оазисах Средней Азии великое множество племен и народов иранских, еврейских, цыганских, арабских, монгольских и тюркских кровей и языков. Ислам и оседлость все больше сплачивали это вавилонское смешение в двуязычный протонарод. Хотя сам народ об этом не задумывался: люди жили общинами, идентифицировали себя кипчаками, найманами, ногаями, калмаками, кашгарцами, … – несть числа их именам. Тем не менее, пришедшее из глубины веков слово сарт все более становилось названием и самоназванием этого протонарода, характеризуя все более уже не этничность и даже не язык, а формирующуюся социальную и культурную общность.
Кочевые узбеки, придя в этот мир завоевателями, перенесли на слово сарт степное пренебрежение к копошащимся на земле потомкам рабов, хотя сами стали “белой костью” тех же сартов. Персоязычные же сарты сами не против были “переназваться” узбеками. Царской администрации на все такие нюансы было наплевать, но революции 1905 и 1917 годов подключили к дискурсу названий голос самой туземной (нормальное для XIX слово) интеллигенции. И вот, соединенными усилиями большевиков и местных элит, имя золотоордынкого монгольского хана стало названием народа и национальной Республики. Свои конституционно закрепленные имена и Республики получили таджики и казахи, потом и кыргизы. От Советской власти получили и уйгуры – название.
Слово же сарт ушло в фольклор, не всегда дружественный.
Искусственно? Да, на половину, на другую же половину – естественный исторический процесс, поддержанный и национальными элитами.
Так вот, в современном мире человека принято называть по названию его страны. Зидан, например, или Дзонга – они французы. Голландцев с черной кожей – тоже пруд пруди. В Англии, в Норвегии даже, и так далее.
Нас, казахстанцев, за рубежом все равно называют казахами. А к какому самоназванию мы сами придем, делясь на “нағыз”, “шала” и “русскоязычных”?
Вот в чем вопрос, господа националисты!
***
© ZONAkz, 2011г. Перепечатка запрещена