![](\"antonov.jpg\")
Ну почему? Ну кто скажет мне, почему одни лепят, рисуют, танцуют, поют, а другие платят за это деньги и порой немалые? Ну кто из вас в далеком детстве не выуживался из-за праздничного стола родителями, не ставился на стул и не читал гостям басню? Однажды я принес в нью-йоркскую лабораторию работы моих друзей, фотохудожников Черкашиных, чтобы сделать копии. Владелец бизнеса, бывший свадебный фотограф из Одессы Вена, посмотрел на работы и, помолчав, сказал: “У нас в Одессе все так умеют, только стесняются”. Узнав цены на эти работы и количество персональных выставок Черкашиных, Вена задумался, взгляд его стал отрешенным. После недолгой паузы, я, предваряя его заявление, посоветовал: “Ну, попробуй, вдруг и у тебя получится![\"\"](\"bartenev.jpg\")
Андрей Бартенев — Снежная Королева, художник, родившийся в Норильске, состоявшийся в Москве, живущий в Лондоне и путешествующий по всему миру. Журнал ОМ назвал его в числе 100 самых странных людей России, поместив неподалеку от Григория Распутина. Московские журналы, путая читателей, называют его то дизайнером одежды, то художником. Лет пять назад я решил спросить его самого, кем он сам себя считает. Вот его ответ, как я его помню. \»Я не хотел бы себя кем-то обозначивать. Я хочу быть всегда разным, например, сегодня желтым шариком, а завтра розовым слоником. Я очень люблю спать и видеть сны. Если бы я мог, я спал бы большую часть своей жизни. Утром, когда я просыпаюсь, окружающие меня вещи напоминают мне, кто я такой и говорят мне еще множество всего, например, что я должен закончить перформанс в срок, или подготовиться к выставке…\» Андрей много путешествует, его шоу проходят во многих столицах мира. Отчет об одном из них вы можете прочитать в этой статье.
Прошло два года, Вена так и не разродился шедеврами. Скажите честно, а у Вас не возникало подобных мыслей при осмотре произведений современного искусства? “Как Глазунов – нет, а как Пикассо – левой ногой”? Не дай вам Господь попасться на эту удочку, потому что совсем наоборот: как Шилов – лет через пять без особых проблем, а вот так, чтобы любой узнавал с первого взгляда, да чтобы это покупали, да при жизни! Нет, господа, даже не пытайтесь. Великий французский художник в творческих муках, пытаясь заглушить душевную боль физической, отрезал себе ухо, но и это при жизни не принесло ему ни славы, ни денег.
И вообще – большая часть французских авангардистов умерла в нищете, и это так подействовало на правительства западных стран, что они в срочном порядке разработали систему поддержки современных художников. Кто знает, кем они станут через …надцать лет? Так лучше уж подстраховаться, чтобы не прослыть ретроградом. Если бы Шикльгруберу в свое время помогли с организацией персональной выставки в Австрии, мир не увидел бы печей Освенцима.Но в России все не так. У России особый путь. В России никто не боится никем прослыть, вот и прибивает следователь мошонку Меерхольда к стулу. Один Генеральный секретарь ревет на весь мир: “Пидарааааааааасы!”, а другой движением бровей направляет на картины и их авторов бульдозеры, создавая художникам мировую славу. Выжившие должны бы ежемесячно цветы на могилу мучителей приносить за такую раскрутку. Не понимают. Только Эрнст Неизвестный благородно поставил памятник на могилу радетеля кукурузы и традиций в любви и искусстве, но на то Эрнст и великий.
А я хотел бы сделать групповой портрет: на огромной льдине голубого сала стоит Владимир Сорокин, а вокруг — его оппоненты с нормой в зубах, и все слились в братском объятии, пытаясь удержаться на скользкой поверхности.
О, сожгите мои снимки на Красной площади! О, соотечественники, пошлите на меня бульдозеры! Только не трогайте мою мошонку…
Июль 2001. Нью-Йорк. Журналисты одной из самых уважаемых в мире газет “Нью-Йорк Таймс” назвали парти (вечеринку) в самом богатом районе Америки — Южном Хэмптоне — “лучшей вечеринкой года”. Списку титулованных гостей и их фотографиям была отдана целая страница в разделе Стиль. “А кто же сделал этот стиль?” – спросите Вы? “Дык наш русский парень – Александр Петлюра и сделал”, — отвечу я Вам.
Июль 2002. Вотермил, центр Роберта Вилсона. 27-го июля в одном из самых богатых районов штата Нью-Йорк США South Hampton, впервые на этом континенте был показан перформанс известного русского художника и дизайнера Андрея Бартенева, который назывался “Лестница Красного”.
Сухо? Смочим.
Я сижу под навесом и раскрашиваю белой краской сделанный из картона башмак.
Вокруг меня четыре десятка немолодых уже людей делают приблизительно то же самое. Руководит раскрашиванием бумажных поделок мой давнишний друг, инопланетянин Андрей Бартенев. Большинство подчиненных Андрея – профессиональные актеры, дизайнеры сцены, балетные, архитекторы – люди различных творческих специальностей со всех концов света, точнее – 108 человек из тридцати стран мира. Пожалуй, самый известный в Европе американский театральный режиссер и дизайнер Роберт Вилсон собрал всех нас вместе на мастерклассы. Второй раз подряд организация заключительного шоу отдана художнику из России. В 2001 году это были Александр Петлюра, Вадим Фишкин, Владимир Дубосарский, Александр Виноградов, Дмитрий Гутов, Анатолий Осмоловский и я — Павел Антонов.
Я попал в программу с легкой руки Петлюры уже в самом конце, и мне там так понравилось, что я решил познакомить Роберта Вилсона с творчеством Андрея Бартенева, считая, что он именно тот человек, который сможет сделать бенефит праздником искусства.
“Он (Роберт Вилсон) — это тот, о ком мы мечтали во времена зарождения сюрреализма, тот, кто пришел после нас и пойдет дальше нас” — так писал о Вилсоне великий французский сюрреалист Луи Арагон после парижской премьеры “немой” оперы “Deafman Glance”, поставленной Вилсоном в 1971 году в соавторстве с Рэймондом Анрюсом. Роберт Вилсон, пожалуй, единственный американский режиссер, признанный в Европе, и лучшие площадки мира, такие как Ла Скала (Милан), Метрополитен Опера (Нью-Йорк), Опера Бастилия (Париж), Цюрихская Опера и другие считают за честь возможность с ним сотрудничать.
То, что здесь называют “парти”, обычно однотипные и очень скучные мероприятия. Бывают, конечно, и исключения, но в основном это фуршет, тусовка между равномерно распределенными по помещению знаменитостями и унц-унц-унц-музыка в конце. Качество веселья исчисляется количеством принятого в нос или на грудь. Я помню московские перформансы Андрея Бартенева, где без всякого участия посторонних химикалий на подиуме появляется веселая галлюцинация, состоящая из художественных объектов, рожденных богатым и здоровым воображением Андрея.
Шесть месяцев ушло на предварительную подготовку встречи двух художников, и вот Андрей в Нью-Йорке. Роберт Вилсон человек занятой, показывает свои работы по всему миру, иногда на один месяц приходится несколько премьер и открытий, поэтому я забиваю не одну, а две даты для встречи, используя знакомство с ассистентом Боба. Если по какой-либо причине сорвется одна, то в запасе будет другая. Боб вернулся с премьеры “Трех сестер” в Стокгольме. (Видели бы вы фотографии с этой премьеры, в таких костюмах попасть в Москву сестрам не было никакой возможности даже в наше время, первый же патруль снял бы их с поезда). Я прикинул текст мирового классика к увиденным на снимках костюмам и довольно крякнул.
Мы в мастерской Роберта Вилсона на берегу Гудзона. Почти все пространство лофта занимает коллекция стульев, собранная со всего света. Обнимаемся с Бобом, представляю Андрея. Андрей открывает портфолио. Через две страницы Боб начинает рассматривать Андрея, потом снова портфолио. Встает, садится, открывает портфолио, закрывает портфолио, смотрит на Андрея, поднимает телефон, опускает телефон. Этот танец фиксирует видеокамера. Через несколько минут в студии появляется срочно вызванный агент Вилсона – Чарлз. Я довольно улыбаюсь – удалось.
И вот я – сорокалетний идиот – крашу картонный башмак, вырезаю штаны из бумажных мешков для картофеля, поминая ахматовское “когда вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда”, моя мама хотела, чтобы я стал доктором. На ежеутреннем собрании Андрей объявляет, что с этого дня весь мусор переходит в его владение и все кока-кольные банки и картонные коробки должны тщательно очищаться и сдаваться в бригаду подготовки бенефита.
На выделенные нам 5 тысяч долларов мы закупаем кисти, краски и скотч. Содержание нескольких десятков молодых организмов тоже обходится в центик. Размеренный ход работ иногда нарушает приход Роберта Вилсона, и тогда те, кто не успел спрятаться, бросают бумажные поделки и начинают передвигать многопудовые камни, привезенные из Индонезии, выкапывать и закапывать деревья и оранжировать стулья. Стулья оранжируются каждый день: все выстраиваются в линию. Между стульев ходит Боб в окружении ассистентов и указывает на необходимые перемещения. Невдалеке бьется в тихой истерике Бартенев, до бенефита остается совсем немного, и он боится, что ему не удастся превратить сор в произведение искусства.
Андрей не владеет ругательным английским, поэтому все претензии достаются мне, и наша дружба подвергается серьезному испытанию, потому что остановить истерику этой принцессы традиционным российским способом мне не позволяет благоприобретенное за границей воспитание. Я терплю.
Мусора все больше, искусства пока не видно.
За неделю до шоу Роберт Вилсон начинает репетировать два своих спектакля. В репетициях участвует все население арт-центра, кроме Бартенева. Андрей исчезает в куче бумажных отходов и дает о себе знать только шумом отдираемого скотча и недовольным бормотанием.
Я не привык к такому театру. Я несколько лет жизни отдал другому горячо любимому мной деспоту – Анатолию Васильеву.
У Боба нет места для импровизации. Боб никогда не сомневается. Траектория движений актера вымеряется по линейке и фиксируется хронометром – раз, два, три, четыре, пошел, раз, два, три, четыре, остановился, раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, поднес ладонь к лицу… Ассистенты заносят замеры на бумагу. Мой новый друг из Швеции Йонас, работавший с Вилсоном над “Тремя сестрами”, рассказывал мне, что был свидетелем, когда над освещением одного пальца героини рабочие сцены трудились восемь часов.
В среду, за три дня до шоу, я уезжаю в Нью-Йорк, чувствуя себя предателем и провожаемый завистливыми взглядами товарищей по искусству. Мне нужно проявить пленки и напечатать снимки для выставки. Возвращаюсь в пятницу ночью. Меня встречает швед: “Никогда не видел столько русских сразу”.
Захожу в дом. На полу во всех углах, парами и поодиночке лежат тела, говорят, что русские. Швед в черном костюме пробирается к выходу, поминая Петра Великого и Полтаву. Чтобы его утешить, я рассказываю ему историю: в девяносто-каком-то-там году мне позвонил культур-атташе шведского посольства Ларс Клеберг и предложил снять на Красной площади группу шведов в старинной военной форме, я согласился. “Если во время съемки возникнут проблемы, ссылайся на меня, я разберусь”, — сказал мне Ларс. Я не обратил на его слова внимания. Какие еще могут быть проблемы, когда на дворе самая большая проблема после Великой Отечественной — Перестройка? Группа шведов в старинной военной форме и со свернутыми штандартами поджидала меня у ГУМа, я расчехлил камеру, и мы быстрым шагом двинулись на площадь. На площади шведы развернули штандарты, построились в колонну и стали браво маршировать,
отбивая шаг по старинной брусчатке. Когда съемка была уже закончена, появились униженные переменами менты и неуверенно поинтересовались, что здесь происходит. У Ларса, вероятно, был заготовлен приличный запас лапши, и мы беспрепятственно удалились. Вечером я узнал, что в этот день был юбилей битвы под Полтавой, который Россия забыла, а Шведы отметили парадом на Красной площади. Йонас порадовался за державу и оттаял.Утром я узнал, что Андрей вызвал на подмогу отряд русских художников из Нью-Йорка, и это они выдышали весь воздух в итак перенаселенном доме. Помощь пришла вовремя, и к пяти часам вечера мы были готовы к встрече гостей. Всем участникам бенефита, не принимающим участия непосредственно в шоу Андрея Бартенева, раздали белую форму – майки с эмблемами вечера и белый низ. Мне досталась длинная белая юбка, и я предложил голубым выдать брюки, а если юбки, то мини, чтобы мы отличались, но мое предложение не прошло.
И гости, и участники шоу с удовольствием поглощали шампанское и вино из подвалов барона Филиппа де Ротшильда, который был одним из спонсоров этого проекта. Генеральным спонсором традиционно является Луи Витон.
Под тентом, где проходили наши мастер-классы, построили выставочный центр. Там проходил молчаливый аукцион произведений искусства, пожертвованных Роберту Вилсону художниками и коллекционерами на строительство арт-центра.
В шесть часов начался перформанс “Лестница красного”. Мне трудно описать костюмы, поэтому я сошлюсь на Нью-Йорк Таймс: “В творчестве русского художника Андрея Бартенева отчетливо прослеживаются традиции русского конструктивизма”, давайте поверим профессионалам. А я предлагаю вам названия персонажей, появлявшихся вместе и по отдельности на красном подиуме под музыку, специально написанную для этого шоу американским композитором Патриком Грантом – “Однорукая балерина”, “Мама Красного Круга”, “Ноу Мэн”, “Люди-Банки”, “Оперные Крикуньи”, “Детский ящик”, “Девочка-Постер”, “Вторая Реинкарнация Собаки”, “Мой маленький инопланетянин” и другие – 34 персонажа на сцене, выкрашенной в красный цвет.
Шоу закончилось под аплодисменты гостей. Среди гостей можно было увидеть Донну Каран, Кельвина Кляйна с подругой (увидев толпу окруживших его фотографов, Кельвин предложил подруге: “Давай не будем сегодня суками” и стал позировать), Синти Шерман, Бьянка Джеггер, Габриела Хенкель, Энтони Хопкинс и еще около пятисот гостей. Было столько ВИП, что местная газета горько посетовала, что в этом году простым смертным не досталось ни одного билета и они не смогли поприсутствовать на дискотеке, которую проводил знаменитый ДиДжей из Манхеттенского клуба Студия 54. Билеты по 1 тысяче долларов были раскуплены загодя. После перформанса был ужин со сменой блюд и аукцион, никаких фуршетов. Аукцион – отдельное шоу, нужно было видеть, как сидевшие напротив “друзья” Донна Каран и Кельвин Кляйн вели борьбу за понравившуюся обоим работу. Победила Донна.
600 тысяч долларов, собранные на этом вечере, пойдут на строительство международного центра искусства.
А потом были танцы.
Это было первое появление Бартенева на американской сцене, надеюсь, что не последнее. Андрей вернулся домой, но не в Москву, а в Лондон, где его ждет мастерская, оплаченная местным благотворительным фондом. Андрей уже приглашен участвовать в нескольких проектах Роберта Вилсона, один из которых –
придумать униформу для знаменитого своими традициями и постояльцами отеля Савой в Лондоне, где Роберт Вилсон разрабатывает новый дизайн.Так почему же люди платят деньги за искусство? Может быть, потому что это хорошее вложение, и с течением времени правильно подобранная коллекция только дорожает? А, может быть, потому, что люди, уставшие от постоянной гонки на выживание, пытаются вернуться в счастливое детство, покупая работы у вечных детей – художников?
И попробуйте со мной поспорить, если я скажу Вам, что солнце восходит с Востока, господа.
А Лимонова отпустите…