Две стороны одной “пустышки”

Современное казахстанское общество условно делится на две части. Разделительной чертой здесь выступает отношение к традиции…

Современное казахстанское общество условно делится на две части. Разделительной чертой здесь выступает отношение к традиции. С одной стороны – традиционалисты, жестко и твердо отстаивающие приоритеты национального подхода к жизни вообще, — выступают за сохранение национального уклада и особенностей быта. Перспективы дальнейшего развития общества они видят, прежде всего, в возвращении социума к консервативным ценностям.


Вторая категория людей – напротив, рассматривает такой подход крайне критически.


Люди, принадлежащие ко второй категории, представлены преимущественно молодежью – их возраст редко достигает 35-40 лет. Часто они не имеют четко выраженного взгляда на жизнь и в этом плане представляют собой маргинальную группу населения, в ментальности которой, однако, доминирует большая вестернизация сознания. Проявление западнических ценностей особенно заметно в отношении к культуре – они чаще разделяют мнения, идущие к нам из Европы и Америки. Строго осуждать их было бы необъективно: в воспитании этой группы информация о собственной культуре либо восточной вообще играла незначительную роль. Дело в том, что такой информации мало, а существующая не находится на общедоступном уровне. Впрочем, это вопрос отношения к культуре “региональных” народов в системе советского образования.


Это две полярные тенденции, которые постоянно конфликтуют, но никак не могут найти точки соприкосновения.


Но обе позиции исходят из того, что традициональность – нечто замороженное, законсервированное. Эта ошибка является единственным объединяющим их фактором.


Если рассматривать названные группы с позиции отношения к традиции, можно сделать вывод о том, что они находятся в одинаковом положении. И те, и другие не видят динамики развития национальной культуры, предпочитая рассматривать ее, как замкнутую в собственном пространстве, практически не выходящую в мир систему ценностей. Они отсекают временной вектор эволюции традиции.


Мы сможем достичь некого баланса, между этими категориями общества и исправить положение в случае, если нам удастся конкретизировать для себя более полное определение традиции, ее места и роли в жизни.


Осложняет этот процесс многонациональность и мультикультурность нашего государства, когда при наличии различных точек зрения часто рождаются дифференцированные взгляды на подобные вопросы.


Что такое “традиция”, для чего она нужна?


Может показаться, что живая традиция способствует развитию коллективизма. Это, конечно, так, но основой этого коллективизма становится не какой-то конкретный общественный интерес, увлеченность, а создание солидарной воли отдельных, свободных внутренне индивидов. Она вырабатывает несколько главных составляющих менталитета, которые помогают человеку в процессе самоидентификации и самопозиционирования в мире.


Недавно в одном из телеинтервью Мурат Ауэззов сказал: “Человек, не осознающий себя во времени, не может осознавать себя в пространстве”. Приходя к ребенку извне, вместе с воспитанием, традиция вовлекает его в великий проект – саморазвитие личности как носителя определенной культуры, уже занимающей определенную нишу, — во времени, в пространстве и в мировой культурной системе. Это дает каждому платформу для роста – освобождает его от необходимости изначального осознания своего места в человеческом сообществе, наделяет его индивидуальностью.


Таким образом, традиция — это не только путь от индивидуализма к слепому коллективизму, как иногда представляется “слегка маргинализированной” молодежи, а путь от массовости к самобытной, емкой человеческой судьбе, изначально обладающей смыслом и целью. Утрата определенной традиции становится не столько освобождением от ветхой догмы, непонятного обряда, а, скорее, потерей какой-то значимой черты личности.


В культуре многих народов, издревле живущих на территории современного Казахстана и Центральной Азии, присутствует специфическая черта – номадизм. Это характерная особенность ментальности. Номадическое начало позволяет осознавать пространство из любой точки, где бы ни находился сам наблюдатель. Это не ограниченное видение мира – это видение его объемности. Видение не только горизонтального, но и вертикального построения мира. Элементы этого просматриваются до сих пор – некоторые люди сохраняют в себе видение духовной вертикали – “в небо смотрящий”.


Номадизм представляет собой основу гибкости восприятия, которая вырабатывалась веками и, возможно, связана со спецификой духовного мира местных народов, включающего в себя элементы различных культур.


Радикальные традиционалисты, наотрез отказывающиеся воспринимать возможность любых изменений, уже не являются носителями номадического начала. Закоснелое восприятие мира часто не позволяет им представить существование своей культуры в широком мире. И когда индивид сталкивается с внешним пространством, он не способен найти в нем собственное место, не может четко самоидентифицировать себя “на большой арене”. Как следствие, он замыкается на основах своей культуры, традициях – это одна из форм проявления маргинального мышления. Если же его убеждения не разделяются окружающими, то это рассматривается как потеря ими самоосознания. Проявление такого образа мышления со стороны воспринимается как нечто самобытное.


Отсутствие гибкости восприятия и мышления, как элемента традиционной культуры, может быть следствием негативного воздействия советской системы воспитания, построенной без учета разницы существующих ценностей. Однако не стоит “кидать камни” исключительно в рабоче-крестьянский огород. Их там без этого предостаточно. В конце концов, каждое общество имеет подобных радикал-традиционалистов.


Более актуальна проблема современного недопонимания традиции. Интерес ко всему самобытному принимает под влиянием распространяющейся масс-культуры музейную форму. Если традиция не воспринимается как маразм, то воплощается только как стилизация и имитация – обратите внимание на большинство отечественных художников-традиционалистов, популярных дизайнеров.


Между тем главное в любой традиции — нематериальные духовные ценности; излишне говорить о том, насколько это губительно для конкретной культуры.


Ярые критики славянской, европейской и американской культуры, прославляющие при этом казахскую самобытность, на деле оказывают “медвежью услугу” своему народу. Слабо осознавая действия, они стремятся “подравнять” окружающих под себя, законсервировать культуру в слабом языковом состоянии и других направлениях развития. К чему такое развитие, если общение с большим миром не требуется?


Жизнь динамична. Процесс исчезновения неких традиций является неминуемым в условиях глобализации, научно-технического развития, международных и межгосударственных перепитий и, — как следствие, — изменения общечеловеческих морально-этических норм. Но при этом является немаловажным понимание причин, вызывающих такую утрату. Важна и память об исчезнувшей традиции. Без этого культура какого-либо народа не может оставаться полноценной.


На таком фоне кажется, что вторая категория общества находится в более выгодном положении – вестернизированная молодежь, хотя бы, может воспринимать определенные элементы культуры через призму рациональности. Но такой человек никогда не научится относиться к традиции непосредственно – он обречен анализировать окружающее и не достигнет/опустится на уровень естественного переживания архетипов культуры. Он просто другой.


Люди, которые воспринимают традицию внерационально, играют для ее сохранения и жизнеспособности, пожалуй, большую роль, чем интеллектуалы, так как являются не только наблюдателями, но и производителями. Именно они, а не “радикалисты” и “оценщики”, остаются полноценными носителями традиции, по привычке перенося ее тысячи лет — из поколения в поколение.


В новых условиях традиция нужна только тогда, когда она оправданна. К примеру, если беташар остается действующим обрядом, то необходимость жить в юртах или обязанность носить национальный костюм в современном мире неприемлема. Такие традиции изживают себя, и нельзя настаивать на их исполнении.