Сакен Жунусов: “В зоне мы высоко несли знамя ДВК, гордились тем, что наши имена ставят рядом с Жакияновым и Аблязовым”

Краткая справка. 13 марта 2004 г. условно-досрочно освобождены Сакен и Рустем Жунусовы. Сакен Жунусов является одним из активистов Рабочего движения Казахстана “Солидарность” с 90-х годов прошлого века. Член Исполкома РДКС, региональный лидер по г.Караганде и области. Активно занимаясь правозащитной деятельностью, Сакен Жунусов со товарищи сумел выиграть множество судебных процессов. Успешная деятельность правозащитной организации “Благо” позволила вернуть народу около 10 миллионов долларов.


20 января 2003 г. по сфабрикованным обвинениям Сакен и Рустем Жунусовы были осуждены к лишению свободы на 3 года.


***


21 мая 2004 года Сакен и Рустем Жунусовы, отец и сын, побывали в редакции интернет-газеты “Навигатор” и ответили на наши вопросы.


***


— Расскажите немного о себе, чтобы наши читатели поняли, с кем они имеют дело.


— Мое имя — Сакен Жунусов. Живу в городе Караганде. Я представляю сейчас Рабочее движение Казахстана “Солидарность”. А так я юрист-правозащитник бывшего благотворительного социально-правового общественного объединения “Благо”. Объединение мы образовали в 2000 году. Вместе со мной в “Благо” работал и мой сын Рустем.


Правозащитное движение было организовано лидерами карагандинского филиала Рабочего движения, в частности, мной, Рамилем Мингазовым и Сергеем Поповым.


Мы объединяли 800 человек, из них 100 – волонтеров и человек 30 входили в ядро организации, они были представителями трудовых коллективов, общественных объединений.


Мы имели влияние на десятки тысяч людей, которые представляли протестный электорат. Они нас поддерживали во всех начинаниях, включая и выборы в различные органы власти.


— Прошло чуть более двух месяцев как вы освободились, что послужило причиной того, что вы и ваш сын оказались за решеткой?


— Наша правозащитная деятельность была мирной, она укладывалась в правовые рамки республики, более того, целью организации было приведение всего региона в правовое поле, включая все структуры власти, проводилось обучение населения, боролись с коррупцией, занимались защитой простых людей. Занимаясь правозащитной деятельностью, мы, естественно, затрагивали интересы крупных собственников. Мы не против капитализма, но мы выступаем за то, чтобы он имел человеческое лицо.


А человеческое лицо капитализм имеет тогда, когда соблюдается баланс интересов различных слоев населения, например, работника и работодателя.


А эти интересы не только в нашем регионе, но и во всем Казахстане обычно не соблюдаются. В отличие от других правозащитных организаций республики, мы занимались предметно защитой интересов бедных слоев населения. Отстаивали их интересы в судах, прокуратуре, акиматах.


Если брать суммарно, то за годы своей деятельности “Благо” отстояла и вернула народу до 10 миллионов долларов.


— Когда на вас завели уголовные дела?


— Власть всегда нас преследовала. За годы моей правозащитной деятельности, а это, начиная с 1994 года почти 10 лет, я привлекался и был осужден по статьям административного кодекса 22 раза. Дважды привлекался к уголовной ответственности.


Но мы были настолько сильны в правовом отношении, что опережали действия властей на два-три шага, и посадить нас просто так им не удавалось.


Перелом произошел тогда, когда мы приняли участие в собрании демократической общественности, проходившем в Алматы 19 января 2002 года. Форум проходил под эгидой движения ДВК.


Обрадованные возникновением такого замечательного, на наш взгляд, движения “Демократический выбор Казахстана”, мы по приезде в Караганду всем своим благотворительным объединением “Благо” вступили в это движение.


Только за неделю мы записали в ДВК 400 человек. Мы организовали оргкомитет, выдвинули кандидатуру регионального лидера на утверждение председателя филиала по области.


Именно в этот момент начались гонения со стороны властей, но уже не в той форме, которая была раньше. Методы давления принимали оголтелый характер. Власти уже не брезговали прямым нарушением закона. Прессинг мы ощущали со всех сторон — от полиции, акиматов, КНБ; практически все делегаты, съездившие в Алматы, подверглись обструкции со стороны властей.


Основной вал давления происходил в феврале 2002 года. В марте-апреле гонения приняли организованный характер. На меня возбудили три уголовных дела по различным надуманным причинам, ответчики вспоминали старые проигранные дела.


Возбуждались уголовные дела и на моих соратников Рамиля Мингазова и Сергея Попова. Не вдаваясь в подробности, могу сказать, что уголовные дела были сфабрикованы. Мы лишились офиса, который арендовали. Власти знали, что мы оппозиционеры, и судебное преследование делалось с их ведома.


Нас добили, предъявив мне и сыну обвинение по части 4-ой статьи 341 Уголовного кодекса РК. Эта статья частного обвинения, статья тяжкая, если смотреть ту часть, которую нам инкриминировали – это преступление против правосудия. По смыслу она расшифровывается так: Угроза и нанесение вреда здоровью участникам судебного процесса при отправлении правосудия.


Короче, нам вменялось, что мы в ходе судебного процесса нанесли телесные повреждения судебному приставу. Прежде бы, даже если бы мы совершили такое преступление, то отсидели бы 15 суток в спецприемнике. Оно не стоило того, чтобы нам предъявлять обвинение, по которому мы могли получить до 10 лет лишения свободы.


Что же произошло на самом деле? В апреле 2002 года в суде рассматривалось одно из дел, связанных с нашей правозащитной деятельностью.


Мы представляли интересы работников жилищно-ремонтного эксплуатационного предприятия (ЖРЭП) в суде №3 города Караганды. Предприятие было подвергнуто процедуре банкротства, и у него образовались задолженности по зарплате в сумме 42 миллиона тенге. Забегая вперед, скажу, что потом эта задолженность была выплачена.


Судья, думаю, не без участия акимата города Караганды, пыталась вызвать нас на скандал, мы этому не поддались.


Потом она объявляет досудебную подготовку законченной, мы встаем и собираемся уходить домой. Она говорит следующее: “Все свободны, а Жунусова прошу остаться”. Я отвечаю: “Ваша честь, у меня нет времени, через час меня ждет другой процесс”. В принципе после досудебной подготовки я ее воле не обязан подчиняться по закону.


Тогда она приказывает судебному приставу задержать меня. Пристав кидается на меня, а я сердечник с четырьмя заболеваниями сердца, я вообще не хожу без корвалола и валидола.


Сын знал, что у меня начинается приступ, и он вскричал: “Что ты делаешь, у отца приступ, не сдавливай его!” И начал меня отрывать от пристава. Тогда в кабинет ворвались еще несколько человек полицейских и судебных приставов – скрутили меня и сына с применением грубой силы и, заломив нам руки, бросили в арестантскую комнату в суде.


Не стоит, наверное, говорить, что в этом случае была масса нарушений не только административного, но и уголовного права, в частности, незаконное задержание.


После этого нам инкриминировали неуважение к суду, а затем уже 12 июля нам предъявили обвинение по вышеуказанной 341 статье УКРК.


В результате чего мы были осуждены на три года. И вот только недавно мы были условно-досрочно освобождены.


Суд по нашим делам длился несколько месяцев. Процессы были изнурительными. Мы как квалифицированные юристы защищались грамотно, и просто так засадить было сложно.


Специально для нас из сельской глубинки была вызвана судья, которая согласилась вести дело, так как все карагандинские судьи по имеющейся у меня информации отказались осудить нас по вымышленным обвинениям.


Процесс шел с колоссальными нарушениями уголовного кодекса.


Мне не предъявили обвинительного заключения, по сути меня судили без предъявления обвинения. Я не признал обвинительное заключение, потому что на нем не стояла даже печать, мы были лишены защиты, в отсутствии защитника нас удаляли из зала, и половина свидетелей была допрошена вне нашего присутствия, судебно-медицинская экспертиза в отношении судебного пристава, которого, якобы, мы побили, была сфабрикована.


В итоге судья приговорил нас к трем годам лишения свободы. Это было 20 января 2003 года.


7 месяцев мы отсидели в СИ-16, еще 7 месяцев отсидели в АК -159/18 — колонии общего режима в Карлаге.


13 марта 2004 года мы были освобождены условно-досрочно.


— Какие порядки в нынешней колонии и как к вам относились другие заключенные?


— Администрация тюрьмы и зоны относились к нам хорошо. Они хорошо представляли, кто к ним попал, вероятно, они были осведомлены, что мы пользуемся поддержкой международных институтов, таких, например, как ОБСЕ, Евросоюз, нас поддерживал ряд международных общественных организаций, а также и местные объединения, как Рабочее движение, РНПК в некоторой части, большую помощь оказал Акежан Кажегельдин, он довел до сведения Госдепа США наши проблемы, поддержали нас и Рабочий Интернационал, и правозащитные движения России.


Арестанты в тюрьме и заключенные в зоне относились к нам в целом хорошо. Там действуют свои законы, и по законам преступного мира, те, кто отстаивает права и интересы, как они говорят, “мужика”, тот приветствуется, поэтому мы, кто тянул “мазу за мужика, за общее”, были на хорошем счету у преступного мира в тюрьме и в зоне.


А так вы сами, наверное, понимаете, сидеть в тюрьме тяжело, потому что – вши, голодно, холодно, грязно. Я заболел тремя — четырьмя хроническими заболеваниями, не говоря о чесотке, обострились болезни сердца. Я потерял 7 кг, сын – 15 кг. Сын заболел почками, гнойной ангиной и т.д.


— Почему казахстанские правозащитные организации, политобъединения не заступились за вас?


— В Казахстане активно поддерживало нас Рабочее движение, главным образом алматинский и уральский филиалы. Ни правозащитные организации, ни политические партии, ни депутаты, даже Землянов Валерьян, с которым мы знакомы, палец о палец не ударили.


А международные организации провели два слушания в Европарламенте по нашей судьбе.


У меня особую досаду вызывает движение “Демократический выбор Казахстана”. Если бы мы не связались с ДВК, то не сели бы. Мы стали их активистами, власти Караганды хорошо представляли себе, какая гремучая смесь получится из объединения Рабочего движения и ДВК, и нас засудили.


А ДВК проигнорировало нас полностью, не утвердило наших председателей на филиал, никак не помогали, не шли навстречу. Но надо сказать, что нам помогал материально только Толен Тохтасынов, за что мы ему и благодарны.


Но, тем не менее, я до сих пор считаю себя членом ДВК. В зоне мы высоко несли знамя ДВК, гордились тем, что наши имена ставят рядом с Жакияновым и Аблязовым, власти зоны были прекрасно осведомлены, что мы соратники.


Рядом наши имена звучали во время пикетов, организованных Рабочим Интернационалом перед посольствами Казахстана во многих странах мира. Портреты Жунусовых, Жакиянова и Аблязова стояли рядом.


Мы всем этим всегда гордились, но, к сожаленью, наши товарищи по ДВК полностью нас проигнорировали. Это совершенно нам непонятно.


Возможно, есть какие-то личные отношения, но мы не путаем личное с общественным, понимаем, что ДВК продекларировал великие ценности, за которые стоить класть жизнь, за которые мы рискнули здоровьем и свободой.


Также мы понимаем, что ходим по минному полю, нас предупредили, если мы сделаем шаг вправо или влево, то вновь можем оказаться за решеткой.


Однако наши товарищи по ДВК нашей жертвы не принимают.


Петр Своик, которого я очень уважаю, недавно в интервью «31 каналу» заявил, что Сакен Жунусов никогда не был членом ДВК. Хотя я был первым, кто подал заявление о вступлении в это великое движение в Караганде. Это оставило горечь в душе, в остальном мы своей участью довольны, мы не пали духом.


Если у нас не получится союз с ДВК, я с чистой совестью пойду дальше, свой гражданский долг перед этим движением я выполнил сполна.


— Что случилось с “Благо”?


— Нашу команду разбили полностью. Духу пойти в тюрьму хватило нам с Рустемом. Мои товарищи Сергей Попов и Рамиль Мингазов, буду честен, они сломались. Мингазов, скажу прямо, пусть он прочтет это, лег под власть, а Попов просто ушел в кусты. Они отдали наши учредительные документы чужим людям. Де-юро организация “Благо” есть, но де-факто это не та правозащитная организация, которая была ранее, и она не будет защищать права простых граждан.


— Что изменилось, на ваш взгляд, в республике за два года вашей изоляции?


— Я, наверное, переживаю тот же комплекс, который переживает и Сергей Дуванов. Недавно я виделся с ним, мне показалось, что он не сломлен, но удручен. Мы можем ошибаться, но нам так показалось.


Когда мы вышли из зоны, нас никто не встретил, никто не пришел домой, никто не позвонил. И эти два месяца за редким исключением мы находимся в абсолютном вакууме, видимо, нам боятся звонить, с нами боятся общаться. Теперь мы приехали в Алматы — происходит то же самое. Нас встретили только товарищи по Рабочему движению.


Нам кажется, что Жакиянов, Аблязов и мы задали такие пределы радикальности движения, что все движения и партии Казахстана отстали, мы совершили прорыв тогда. А сейчас нам кажется, что все занимаются мышиной возней, реальных дел не наблюдается.


У ДВК при большом ресурсе, на мой взгляд, степень радикализма упала до 50 процентов, чем было при Жакиянове и Аблязове.


Галымжану Жакиянову я глубоко сострадаю, потому что я прошел ад, который он проходит сейчас, и их жертвы стоят того, чтобы всё в Казахстане поставить на уши.


Необходимо освобождать его не с подачи Запада, а нам самим и уже не с помощью закона, а силой радикализма, потому что Жакиянов может не дожить до свободы.