Алматы. 10 июля. КазТАГ – Сергей Зелепухин. Вопреки намерениям властей сделать снижение доли квазигоссектора в экономике одним из драйверов роста путем приватизации части активов национальных холдингов, она, напротив, продолжает увеличиваться. Более того, сконцентрированные на счетах и депозитах банков колоссальные средства квазигоскомпаний несут серьезные риски дестабилизации на валютном рынке.
Почему происходит рост доли квазигоссектора в ВВП, к чему это может привести и какое влияние могут оказать средства нацкомпаний в банках на обменный курс и реальные доходы населения, мы попросили рассказать экономиста, директора Центра прикладных исследований «Талап» Рахима Ошакбаева.
***
— Рахим Сакенович, доля активов нацхолдингов ФНБ «Самрук-Казына», «Байтерек», «Казагро» и их «дочерних структур» достигла около 60% ВВП или более $84 млрд и продолжает увеличиваться. Как Вы оцениваете, такое положение вещей?
— Начну с того, что мы пытаемся оценить, какие искажения для рынка и свободной конкуренции создает деловая активность нацхолдинов, какое позитивное и негативное влияние она оказывает на денежный и трудовой рынок.
Сейчас можно сказать с уверенностью, что степень государственного участия в различных экономических сферах увеличивается. И если кто-то из наблюдателей попытается обрисовать казахстанскую экономику образца 2017 года, то, я думаю, одной из уместных характеристик будет то, что происходит усиление процессов огосударствления.
Все мы являемся свидетелями того, что за счет государства идет финансовая подпитка не только квазигосструктур, но и спасение банковского сектора. Причем программа Национального банка по оздоровлению банков второго уровня предусматривает расширение госучастия в банковской деятельности.
Поэтому хотелось бы, чтобы наблюдатели и эксперты были бы более взыскательными и не ограничивались рассмотрением влияния квазигоссектора на экономику только по доле его активов в ВВП, а рассматривали различные аспекты проблемы и, в первую очередь, смотрели на то, к каким институциональным эффектам приводит деятельность нацхолдингов.
Сейчас явно наблюдается дефицит публичных оценок от полисмейкеров этого аспекта деятельности квазигоссектора. На этом фоне мы видим, что, с одной стороны, глава государства дает четкие поручения снизить долю госучастия в экономике, а с другой стороны, по факту, мы видим противоположные процессы.
— Вы говорили, что рассматриваете влияние деятельности квазигоссектора на рынок труда. И к каким выводам Вы пришли?
— Я считаю, что деятельность нацхолдингов создает гигантские искажения на этом рынке. В этих структурах нерыночная оплата труда, создающая неправильную мотивацию.
— Что Вы имеете в виду?
— Вот если, например, в нацкомпаниях офис-менеджер, условно говоря, получает 200 тысяч тенге и выше, а рабочий – «синий воротничок», который работает на мебельной фабрике – 70 тысяч тенге, то когда есть такая большая «вилка» в зарплатах, понятно, что большинство молодежи будет стремиться работать в квазигоссекторе.
Я думаю, что если провести опрос среди молодых специалистов о том, где они хотели бы работать, то основанная часть из них изъявит желание трудиться в «Самрук-Казыне», «Байтереке», «КазАгро» и так далее. А все потому, что там высокие зарплаты, хорошие бонусы и практически никакой ответственности.
— С 2007 года государство выделило квазигоскомпаниям около $34 млрд. Насколько оправданы столь масштабные вливания?
— В 90-х годах прошлого века глава государства активно проводил рыночные реформы, и в результате Казахстан был первым из всех постсоветских государств признан США страной с рыночной экономикой. Но сейчас один из фундаментальных принципов рыночной экономики – минимальное участие государства в экономической деятельности – очень серьезно подорван и продолжает подрываться.
— Тогда возникает вполне риторический вопрос: насколько оправданы масштабные вложения госсредств в нацхолдинги и их «дочки»?
— Абсолютно неоправданны. Я не верю в успешность государственного капитализма в Казахстане, принимая во внимание слабость наших институтов, которые не могут проконтролировать ни эффективность инвестирования нацхолдингами госсредств, ни противодействовать коррупции.
— А что делать?
— Я считаю, что нужно принимать решительные меры. В свое время мы предлагали правительству так называемый исчерпывающий закрытый список предприятий, которые будут оставаться в государственной собственности, а те компании, которые не попали в этот список, должны либо быть приватизированы в установленные сроки, либо ликвидированы.
— Но вот уже не первый год мы слышим заявления о необходимости проведения второй волны приватизации. Однако мы наблюдаем, что доля квазигоссектора в экономике только увеличивается. Почему получается так, что на словах говорится одно, а на деле получаются совершенно противоположные результаты?
— Объясняется это тем, что Казахстан попал в институциональную ловушку. Заключается она в том, что квазигоссектор, аккумулировав очень серьезные активы, финансовые потоки и сферы деятельности, где можно извлекать хорошую прибыль, приобрел огромную переговорную силу и невероятную живучесть.
В результате даже ни поручения президента, ни поручения премьер-министра не могут изменить ситуацию. То есть получается так: есть глава государства, парламент, правительство, которые ставят задачи и приоритеты, но квазигоссектор все выхолащивает и замыливает. А время идет, приходит психологическая усталость. В результате все прежние инициативы забываются, а с учетом слабости и незрелости наших институтов некого привлечь к ответственности и заставить ее нести.
Вот поднимите информацию счетного комитета за последние хотя бы пять лет. В ней прямо указаны минусы деятельности квазигосструктур.
— И в чем Вы видите главную проблему?
— Вся проблема заключается в том, что уже произошло институциональное закрепление существующего положения нацхолдингов. И возникает впечатление, что единственный шанс у нас избавиться от квазигоссектора будет только тогда, когда в госбюджете и Нацфонде закончатся деньги, потому что они их как высасывали, так и продолжают высасывать. Например, в 2016 году был выделен рекордный размер трансфертов квазигоссектору для реализации госпрограмм. Образно говоря, сегодня квазигосструктуры представляют собой тонкое бутылочное горлышко, через которое идут все госсредства на реализацию программ государства и там оседают.
— А не кажется ли Вам, что так происходит в том числе из-за того, что в экономически благоприятные годы квазигосструктуры накапали большие внешние долги – более $23 млрд, по которым пришло время рассчитываться как раз в кризисный период? То есть получается, что сейчас квазигоссектор пытается переложить свои долги на плечи государства?
— Да, совершено, верно. Так оно и есть. И причем те, кто осуществляет эти заимствования, как мы видим на примере ЕНПФ, они потом не отвечают за их возврат в условиях высокой кадровой мобильности в этих структурах.
— Только по состоянию на 1 июля 2016 года компании квазигоссектора держали на счетах и депозитах банков около 5,4 трлн тенге, что составляло более 20% активов всего банковского сектора Казахстана на тот период. Какие риски Вы видите в том, что такая крупная сумма нацхолдингов и их «дочек» сосредоточена в банковском секторе?
— Это создает гигантские искажения. Потом, я еще не видел ни одного исследования, которое бы отвечало на вопрос, какую прибыль получил квазигоссектор как один из основных поставщиков ликвидности для банков второго уровня в результате девальвации 2015 года. Я думаю, что это большая сумма.
Но толи еще будет. Сейчас наблюдается рост ожиданий, что нас ждет очередное существенное, если не драматическое, ослабление тенге в ближайшее время. Причем есть все предпосылки для роста именно таких ожиданий. В этой ситуации не исключено, что тенговые средства квазигоссектора в банках будут переводиться в доллары.
Поэтому не трудно представить, что может произойти в условиях, когда более 50% всей наличности в банковском секторе и треть депозитов от всех юридических и физических лиц формирует всего три нацхолдинга.
— Все это заставляет приводить аналогии со спекулятивной стратегией carry trade, когда из-за разницы в стоимости денег в разных странах игроки занимают средства в валюте по меньшему проценту и размещают их в активы в той валюте, стоимость которой выше. Но если, например, в России эту стратегию проводят зарубежные игроки, то у нас, получается, что эту роль выполняют резиденты из квазигоссектора?
— Совершенно верно. Но нужно понимать, что весь этот банкет идет за наш с вами счет, потому что ослабление тенге вызывает всплеск инфляции и финансовую дестабилизацию. В результате падают реальные доходы населения, не говоря уже о том, что это в очередной раз бьет по доверию к регулятору, и все приходится начинать с самого начала.
— Но Национальный банк все настойчивей пытается убедить в том, что он не вмешивается в курсообразование тенге и последовательно проводит политику инфляционного таргетирования. А как Вы считаете, возможна ли в принципе реализация этой политики в нынешнихэкономических условиях Казахстана?
— Нет. Это фикция. По сути, на мой взгляд, то, что Нацбанк делает, называя это политикой инфляционного таргетирования, через уравнение правила Тейлора (правило денежно-кредитной политики, определяющее соответствие номинальной базовой ставки в случае изменения показателей ВВП, инфляции и занятости – КазТАГ) через процентный канал, на данном этапе фактически не реализуемо в Казахстане. Поэтому регулятор вынужден надувать щеки и делать вид, что он на что-то влияет, а на самом деле только накапливает дисбалансы.
— И почему так происходит?
— Первая проблема заключается в том, что в нынешних экономических условиях Казахстана не может быть свободноплавающего обменного курса. Да, Нацбанк бравирует тем, что он не вмешивается в курсообразование. Однако вместе с тем мы видим гигантский объем ликвидности, который он стерилизует на рынке через свои ноты, справедливо опасаясь того, что если этого не делать, тогда курс тенге сильно ослабнет.
Но ведь тогда получается, что он вмешивается в курсообразование? В этих условиях о каком свободноплавающем обменном курсе может идти речь? Конечно, Нацбанк не признает, что проводит стерилизацию денежной массы для того, чтобы удерживать курс тенге, и вынужден говорить о том, что он проводит ее для снижения и удержания инфляции в обозначенном целевом коридоре.
Второй момент заключается в том, что «двойной мандат» (нахождение нужного баланса между контролем над инфляцией и стимулированием экономического роста – КазТАГ) нынешнее руководство Нацбанка просто игнорирует, тогда как в текущей экономической ситуации в стране упор необходимо делать на росте экономики и, соответственно, проводить стимулирующую монетарную политику. Но сейчас регулятор ее не проводит, ссылаясь на то, что его задача таргетирование инфляции.
— Но разве Вы против того, чтобы инфляция была на низком уровне?
— Нет, я категорически поддерживаю то, чтобы инфляция была низкой. Но вопрос заключается в том, сможем ли мы этого достичь исключительно монетарными способами? Ведь Нацбанк всегда ссылался на то, что в Казахстане вклад немонетарных факторов в рост инфляции значительно превалирует над монетарными.
Помните, как один из предыдущих председателей Национального банка Григорий Марченко говорил, когда не удавалось достичь целевых показателей по инфляции, что регулятор со своей стороны все сделал, чтобы удержать рост цен в обозначенном диапазоне, поэтому все вопросы к правительству, поскольку вклад немонетарных факторов в инфляционные процессы очень большой. Но тогда следует задаться вопросом, а почему не проводилась скоординированная фискальная и монетарная политика?
Но самое главное заключается в ответе на вопрос о том, от чего в Казахстане зависит инфляция? Кто-нибудь делал у нас на доступном языке соответствующее исследование? Нет, никто не делал.
— А возглавляемый Вами Центр прикладных исследований «Талап»?
— Мы сейчас пытаемся применить разные подходы в оценке причин инфляции в Казахстане. По предварительным результатам, могу сказать, что у нас очень высокая зависимость инфляции от обменного курса: если тенге заметно ослабевает, то это оказывает сильное влияние на рост цен и, в первую очередь, на удорожание импорта.
В итоге получается замкнутый круг: регулятор стерилизует ликвидность, чтобы показать, что происходит свободное курсообразование и обменный курс является стабильным, хотя это не так. Но тем самым он перекладывает решение проблемы на плечи будущего главы Нацбанка, что, на мой взгляд, безответственно. Следующий председатель делает то же самое, а проблема не решается, и так по кругу. Все это в итоге фундаментально подрывает доверие к регулятору.
— Как Вы относитесь к инициативе Нацбанка продавать свои ноты населению?
— Крайне негативно. Планируется, что реализация этой инициативы будет проходить на базе блокчейна. Но создается впечатление, что Нацбанк просто пытается следовать моде, минуя юридические вопросы. Но госорган не вправе что-либо делать без нормативно-правовой базы.
— Потом реализация этой инициативы создаст конкуренцию, в частности, банковским депозитам?
— Да, кончено. Это серьезно исказит рынок. Более того, возникнет очередной конфликт интересов, хотя у Нацбанка этих конфликтов и так много, о чем он, конечно, молчит.
И последнее, что меня смущает в этой инициативе – это то, для чего она реализуется. Объяснение этому я вижу только одно – чтобы изымать ликвидность. А если это так, то значит, что ликвидности в системе слишком много. В результате может возникнуть еще один серьезный денежный навес на рынке, который, рано или поздно, приведет к очередному обвальному падению обменного курса, а за ним и к росту инфляции.
— Спасибо за интервью!
***
© ZONAkz, 2017г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.