Редакция публикует фрагменты из книги казахстанского бизнесмена Руслана Азимова и московского журналиста Виктора Шацких – «Политически некорректные диалоги на темы новейшей истории».
Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4., Часть 5, Часть 6
***
– В восемьдесят девятом в Казахстане, примерно с годичным отставанием от Москвы, началась бурная общественная жизнь. Как прорвало.
Февраль: создаётся движение «Невада-Семипалатинск». И начинает бороться против ядерных испытаний. Очень активно.
К этому времени атомные взрывы давно уже производились исключительно под землёй. Выступали против них в основном европейские хиппи, разные леваки и хитрая организация Гринпис. А потом случился мощный подъём антиядерного движения не где-нибудь, а именно в Казахстане. Что это было?
Прежде всего, это была красиво и безошибочно выбранная точка приложения крепнувших национально-патриотических сил. Какие митинги и марши – да ещё многотысячные, яростные – могла разрешить советская власть в Казахстане-1989? Через два с половиной года после декабря-1986?
Только «за мир». Антиядерные! Больше никакие.
Помню, весной 1989 года я катал по Алматы своих родственников из Северного Казахстана, и где-то в районе Академии Наук навстречу нам и другим машинам, перекрывая движение, поперёк всей улицы, вышла огромная плотная тёмноволосая толпа, громко что-то скандирующая. Родственники немного занервничали. Но я им объяснил, что всё в порядке. Это антиядерное движение.
Ведь все мы – казахи, русские, коммунисты и демократы – против войны? Разумеется! Хотим, чтобы американцы закрыли полигон? Конечно! Так давайте бороться, чтобы закрылись оба полигона – в Неваде и Семипалатинске. Да здравствует безъядерный мир во всём мире!
Кремлёвские власти и советские учёные-атомщики были совсем не против антиядерного движения. Испытательных взрывов к тому времени в СССР произвели предостаточно. Всё, что нужно было изучить и проверить, давно изучили и проверили. Правда, американский военно-промышленный комплекс хотел ещё денег и взрывов. И советский тоже хотел. Но вот тут более миролюбивые политики как раз и могли предъявить этим ястребам антиядерную общественность. Во главе с кудрявым пламенным Олжасом Сулейменовым.
Один из видных активистов движения «Невада-Семипалатинск» позже вспоминал, какой романтический подъём царил у них в рядах. Всё было впервые и вновь. Правда, этот же человек, врач по профессии, рассорившись с Олжасом Омаровичем, в середине 90-х объяснял заместителю главного редактора газеты «Караван», что Сулейменов ничего не понимает в проблемах радиации. И что ужасные рассказы о «генетической катастрофе в Семипалатинской области» надо делить на восемь.
Но это будет потом. А в конце 80-х движение «Невада-Семипалатинск» быстро встало на крыло и набрало победительную мощь. Испытания на Семипалатинском полигоне приостановили. Потом и вовсе стали отменять. Одно за другим. Последний взрыв там произвели 19 октября 1989 года. И всё. Полигон с тех пор не действует.
Это была огромная победа. Про Казахстан узнали во всём мире. Патриоты молодой страны (тогда ещё она была советской республикой) поверили в свои силы.
Правда, те государства, которые считали, что они провели недостаточно испытаний, продолжали взрывать атомные бомбы. Франция и Китай произвели последние ядерные взрывы в 1996 году. Вскоре после этого был подписан Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний. С тех пор атомные испытания производит только Северная Корея, которой вообще никто не указ.
Движение «Невада-Семипалатинск» заслуженно стало национальным брендом. Однако и на солнце бывают пятна. Ближе к середине 90-х, когда у Олжаса Сулейменова, к тому времени лидера партии «Народный конгресс», проявились президентские амбиции, вдруг оказалось, что в антиядерном окружении Олжаса Омаровича некие ловкие люди с характерными фамилиями занимаются противозаконными делами. Очень-очень противозаконными.
Эти люди едва не подвели под монастырь и самого Олжаса Сулейменова. Поскольку он, не разобравшись, подписывал что-то неправильное. Но ситуацию удалось разрулить. Вертикальный подъём Сулейменова в стратосферу большой политики закончился. Большой поэт перешёл на дипломатическую работу. Антиядерное движение сохранило белизну одежд.
Но это я отвлёкся. Значит, на дворе у нас 1989 год. Вслед за движением «Невада-Семипалатинск» возникает политическое общество «Форум». Затем – «Желтоксан», то есть «Декабрь»… И понеслось. Очень быстро Казахстан наверстал отставание от российской столицы по плюрализму. Помнишь это слово?
– Помню. Шахтёрские забастовки в Караганде это ведь тоже 89-й?
–Да. И Новый Узень тоже. Выступления казахского населения против кавказцев. И закон о языках. А также — Верховный Совет КазССР осудил постановление ЦК КПСС от 87-го года «о казахском национализме». Это уже при Назарбаеве. Он стал «ноль первым» вместо Колбина летом 89-го.
А в Москве состоялся Первый съезд народных депутатов СССР. Это было событие дотоле невиданное и неслыханное. Такие люди, такие речи! Очень похоже на нынешние российские ток-шоу по телевизору, только в самый первый раз. И участников намного больше.
– Я вот думаю, что Жириновский именно в те дни решил идти в публичную политику.
— Почему?
– Ну, он как мы у телевизора сидел. Или ходил с транзистором возле уха… Помнишь эти транзисторы?
— Конечно.
– А на первом съезде очень ярко проявили себя политические демагоги. Такие мастера появились запаривать мозги! Пафосно, красиво. Глаза горят… Эффект это давало колоссальный. В СССР так никогда не выступали. По крайней мере, с 1920-х годов. И сын юриста сказал себе: а почему не я? Я не хуже сумею.
— Он, кстати, сын агронома, а не юриста, как недавно выяснилось.
– Серьёзно?
— Да. Жириновский несколько лет назад нашёл в Израиле могилу отца. Соседи рассказали: ваш папа был агроном. Твой коллега, практически. Мы с ним, кстати, общались в Москве. Я делал с Жириновским большое интервью – о его сегодняшнем отношении к Казахстану и Назарбаеву, о положении русских. Он, когда говорит без публики, вполне приличный человек. Очень неглупый, корректный, даже деликатный. Про вашего президента отзывался весьма уважительно.
– Вот как? А в телевизоре он совсем другой. Но я продолжу: именно в конце 1980-х стали появляться политики, которые больше ничего не умеют кроме как красиво выступать. И их слушают! До сих пор.
Правда, надо сказать, что Назарбаева тоже очень хорошо слушали на том съезде. А он выступал в традиционном партийном ключе, сдержанно, конструктивно, хотя и очень остро.
– Он всем сумел понравиться: и консерваторам, и демократам-москвичам, и национально озабоченным грузинам.
– А мы как раз в 89-м делили на крестьянские хозяйства совхоз «Горный Гигант». С твоей помощью. Там оставалось много старых, еще дореволюционной посадки садов…
– О! Это была громкая история!
– Да не то слово. Когда вышло моё интервью в «Казахстанской правде», ко мне приходило по 50 человек в день. В моём агропромовском кабинетике и в коридоре не протолкнуться было.
– И ты мне звонил в редакцию и радостно об этом сообщал. Помню.
– Да. Идея у нас опять же была простая: поскольку руководители совхоза и района жаловались – мол, на обновление старых садов нужны огромные средства, и с водой там плохо… клянчили, в общем, бюджетные деньги, то мы предложили: давайте поделим эти совхозные площади на участки по одному гектару и продадим. Вернее, сдадим в долгосрочную аренду. С обязательным условием, что арендатор не только дом себе там построит, но будет обновлять яблони и вообще заниматься товарным садоводством. Затрат от государства не потребуется никаких, наоборот, будут одни только доходы.
— К тому времени ты очень лихо для агронома составлял бизнес-проекты. Чем дальше, тем больше. У тебя же нет экономического образования?
— Нет. Но где-то к середине 80-х я стал понимать, какой это кайф — находить подобные решения. И уже много лет стараюсь почаще доставлять себе это удовольствие.
А для вас, журналистов, тогда было золотое время. Недавно кто-то хорошо сказал: в конце 80-х слово «журналист» – это было как орден.
– Александр Минкин сказал.
– В провинции к вам во время «перестройки» относились с большой надеждой. Я говорю «к вам», имея в виду «проблемную», социально-политическую журналистику. А в столицах люди читали газеты, смотрели телевизор и по вашим статьям и передачам старались определить: что уже можно, чего ещё нельзя.
– Настрой у народа был такой: мол, мы-то сами ничего не можем, но вот есть эти корреспонденты и редакторы, им теперь всё разрешили, они правду узнают и высокому начальству доложат. А высокое начальство примет меры.
Я в то время часто ездил в командировки по жалобам читателей. Иногда удавалось помочь. По выступлениям «Казахстанской правды» областные и районные власти обязаны были письменно отвечать, ну, там – «выступление газеты внимательно рассмотрено, факты частично подтвердились…».
Так было до 91-го года. До наступления суверенитета.
– А суверенитет при чем?
— Раньше ваши начальники боялись Москвы. Мол, прочитают в ЦК КПСС статью о безобразиях в Казахстане. Позвонят в Алматы и спросят: это правда? Неужели у вас такое творится? Или корреспондент наврал? Давайте-ка разберитесь.
Вот они, не дожидаясь, разбирались сами. А после 91-го бояться им стало некого.
– В 91-м отменили компартию как руководящую и направляющую силу советского общества. Газеты перестали быть органами обкомов и ЦК. Поэтому их перестали бояться. А общественного мнения у нас никогда особо не боялись и даже не очень стеснялись.
– В начале 90-х не только отменили компартию. Кончились все разговоры про социальную справедливость. Власть перестала говорить о «защите простых тружеников». Никто на газетные статьи уже ответов не писал.
Вообще, с 1986-го по 1991-й год в стране поменялась не только вся идеология, но и вся официальная мораль. Обе эти дамы развернулись на 180 градусов.
Идеология менялась от «просто социализма» — к «социализму с человеческим лицом». Он, мол, наступит, если мы откажемся от некоторых обветшалых догм и откроем всю правду о нашем прошлом, — и, наконец, это привело всех к выводу: ну ни хрена себе прошлое! И вы предлагаете, зная все это, дальше строить социализм? — Нет, уже не предлагаем.
Мораль менялась от – «перестройка обеспечит подлинную социальную справедливость» — к «дорогу предприимчивым» и дальше, покрутив некоторое время фигурой в неопределенности, — к «обогащайся! Хватай, до чего дотянешься!». Наступил дикий капитализм.
– Может, не мораль поменялась, а просто от ханжества партийного мы избавились? От этих заклинаний «всё для блага человека», в которые никто уже не верил? И посмотрели трезво на окружающий мир, на реальные интересы и мотивации, на то, как эти интересы взаимодействуют.
– В начале 90-х очень далеко унесло нас от «партийного ханжества». Куда-то в пещеру, к саблезубым тиграм. Где в результате взаимодействия выживает тот, кто с клыками.
– Это потому, что слишком долго сидели в этом ханжестве. Долго не решали проблемы, напряжение копилось, возрастало, а потом как шарахнет! И страну бросило в другую крайность…
А в июле 89-го мы поехали в Москву на учредительную конференцию Ассоциации крестьянских хозяйств России. В качестве приглашённых гостей. Впятером: я во главе казахстанской делегации, потом Владимир Хван, Исаак Дворкин и вы с Сергеем Козловым. Помню, как ты через своё бывшее руководство в Верховном Совете билеты доставал на всю компанию. Хорошая была поездка.
– Я и Козлов поселились в гостинице казахстанского постпредства на Чистых прудах. Сейчас это посольство Республики Казахстан. По вечерам ездили на Пушкинскую площадь. Там у «Московских новостей» собирался народ поспорить о политике. Об этих собраниях знала в то время вся страна. В основном приходили демократически ориентированные граждане, но были и какие-то анархисты, и молодые ребята из общества «Память» в чёрных рубашках. Тогда это всё была крутая экзотика.
А на крестьянской конференции зажигательно выступил самый яркий и самый радикальный аграрный публицист, будущий создатель Крестьянской партии Юрий Черниченко. С президентом Российской Ассоциации крестьянских хозяйств и кооперативов (АККОР) Владимиром Башмачниковым я сделал интервью для «Казахстанской правды». И с тобой мы хорошо поговорили. Тоже для газеты.
– Помню.
– Особого оптимизма и большой наивности у тебя в то время уже не наблюдалось.
– Тогда была совсем другая жизнь. Многие вопросы удалось за последующие годы решить, многие не удалось.
– Спустя двадцать лет после исторического крестьянского съезда я снова поговорил с Владимиром Фёдоровичем Башмачниковым, президентом АККОР, и он рассказал такую историю. Она, честно сказать, меня поразила.
По словам рассказчика, Юрий Черниченко до первой половины 1980-х ни про каких фермеров не думал. Хотя журналист он уже тогда был очень известный, смелый и глубокий. Потом в 1983 году на большом семинаре в Полтаве Черниченко встретился с Башмачниковым, который уже в то время был доктором экономических наук и специалистом как раз по проблемам многоукладности в сельском хозяйстве. Башмачников открыл Юрию Дмитриевичу глаза. Рассказал о работах русского экономиста Чаянова, доказавшего в 1920-е годы, что семейное крестьянское хозяйство намного эффективнее совхоза. О том, что на Западе, например, в Скандинавии, очень многое взяли из чаяновской теории для успешного развития фермерского дела.
Юрию Черниченко в то время было уже 55 лет. Но он всем этим очень серьёзно проникся.
Потом все 90-е годы Башмачников возглавлял российскую фермерскую ассоциацию. Результаты своей работы он оценивает скромно. Признаёт, что всё оказалось намного сложнее, чем им с Юрием Дмитриевичем представлялось. Говорит, что Черниченко незадолго до смерти сказал ему: ну что, Володя, мы проиграли эту битву.
Продолжение следует
***
© ZONAkz, 2019г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.