Редакция публикует фрагменты из книги казахстанского бизнесмена Руслана Азимова и московского журналиста Виктора Шацких – «Политически некорректные диалоги на темы новейшей истории».
Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4., Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8
***
– Руслан, к 91-му году было полное ощущение, что всё разладилось, и страна летит без тормозов под горку. Предсказывали голод и гражданскую войну. Горбачёв уже всех достал. И демократы с консерваторами тоже всех достали по полной программе.
Так бывает перед началом пьяной драки где-нибудь в рабочей общаге: уже никто никого не слушает, все орут… Сейчас кто-то первый врежет – и понеслось.
– Всё-таки вы, россияне, очень увлекающийся народ. Не любите договариваться. Вот чего бы, казалось, если положение такое серьёзное, не присесть, не успокоиться? Компромисс не отыскать? Нет! Надо сначала все горшки побить, полати разломать, синяков наставить друг другу…
– Здрасьти! А кто был тогда не «увлекающийся народ»? Прибалты? Кавказцы?
– Очень многое зависело от Москвы. А там уже вовсю рубились Горбачёв и Ельцин…
Назарбаев, как ты помнишь, отстаивал такую идею: СССР остаётся, но между республиками и центром равноправие. В экономике – горизонтальные связи. Он до самого конца пытался утихомирить страсти и удержать ситуацию. Но практически в одиночку. Остальных будто чёрт под руку толкал.
– Назарбаев, кстати, потом написал, что среди причин распада СССР «есть и совершенно необъяснимые вещи». Может, он как раз чёрта имел в виду?
– Думаю, всё же там обошлось без нечистой силы. Своей дури хватило политикам. Но так всё разломали, что потом пятнадцать лет восстанавливали уровень 89-го года! Без войны.
– Сегодня одни серьёзные люди пишут, что СССР невозможно было реформировать. Оставалось только разбить кувалдой. А другие серьёзные люди отвечают – «Ещё как можно было!». Мне их аргументы больше нравятся. Вот есть такой Стивен Коэн, американский политолог, профессор Принстонского университета. Одна его работа так и называется: «Можно ли было реформировать советскую систему?». Он разбирает аргументы тех, кто считает, будто реформировать СССР было нельзя. Я сделаю краткий пересказ некоторых моментов, если не возражаешь.
– Не возражаю.
– Значит, первый довод этих людей, — пишет Коэн, — заключается в том, что якобы «первородные грехи» Советского Союза — жесткая идеология, нелегитимность создания государства и совершенные затем преступления — превратили его в вечное зло и лишили способности к развитию. Положить конец злу, дескать, могло только тотальное разрушение системы — в прах. Кувалдой.
Однако, как быть в таком случае с Америкой? – спрашивает Коэн. — Удалось ведь рабовладельческой Америке превратиться в образцовую демократию. А там дела шли намного хуже, чем в СССР. 8 из 12 миллионов душ населения в США более 200 лет были рабами. А еще 12 миллионов, возможно, умерли во время транспортировки из Африки.
Странным, по мнению Коэна, является и утверждение о том, будто сама кончина Советского Союза доказала его нереформируемость. Этот довод основан на предположении, что всякая смерть есть результат неизлечимой болезни. А не преступной халатности врачей, например. Или неправильного диагноза.
Даже без учета того, что распад СССР был, возможно, наименее предсказуемым крупным событием современной истории, — считает Стивен Коэн, — ошибочность теории «обречённости СССР» можно доказать их собственными методами. Ведь подчеркивая «неправильность» тех или иных действий Горбачева и предлагая свои рецепты, они тем самым подразумевают, что советская реформа была бы успешной, действуй Горбачев иначе или будь на его месте другой лидер.
И действительно – пишет Коэн, что было бы, проведи Горбачев рыночные реформы до или вообще без всякой демократизации?
Что, если бы Горбачев применил силу (а он легко мог это сделать), чтобы пресечь национально-сепаратистскую деятельность в одной-двух союзных республиках?
И что, если бы он после отставки Ельцина в 1987 году отправил его послом в далекую африканскую страну? Или в 1990—1991 годах перекрыл бы ему доступ к государственному телевидению, как впоследствии поступил Ельцин по отношению к своему коммунистическому оппоненту на выборах 1996-го?
Итак, заключает Стивен Коэн, у нас нет оснований утверждать, будто советская система была нереформируемой и, значит, «обреченной» с самого начала горбачевских реформ. На самом деле система была замечательно реформируемой.
– Сильные у него аргументы, что тут скажешь. И мысли интересные – по поводу демократии.
– О том, что Горбачёв зря был таким уж демократом?
– Ну, считается, что демократия же всегда «священная корова». Высшая ценность. А этот Коэн вполне определённо говорит: если бы Горбачёв в своё время открутил Ельцину что полагалось, то он поступил бы недемократично, зато совершенно правильно. Страну бы спас. И это, заметь, говорит американский политолог. А не кто-то другой.
– А не советник президента Республики Казахстан? В этом смысле?
– В этом.
– Хорошо. Теперь я приведу несколько цитат из работы Александра Николаевича Яковлева, главного идеолога перестройки. Он в 2005 году, незадолго до смерти, опубликовал большую книгу под названием «Сумерки», в которой подвёл все итоги. Там много интересного.
Оказывается, в декабре 1985 года Александр Николаевич подал Горбачёву записку под названием «Императивы политического развития». Это и была программа будущей перестройки. Спустя 20 лет Яковлев говорит:
«В преамбуле к этой записке я, конечно, писал, что предлагаемые меры приведут к укреплению социализма и партии, хотя понимал, что радикальные изменения в структуре общественных отношений приобретут собственную логику развития, предсказать которую невозможно…».
То есть наш главный идеолог, предлагая Реформацию и Перестройку (это у Яковлева так – с большой буквы), ещё на самой зорьке был готов к тому, что у страны от таких лекарств поедет крыша. Чем это кончится, он не представлял. Сам говорит. Но настаивал именно на такой непредсказуемой «реформации»! Маскируя её под «укрепление социализма и партии».
Что двигало Александром Николаевичем? Какую смертельную угрозу, скрытую от нас с вами, он увидел, чтобы решиться на спасение от неё – через непредсказуемый риск, через обман? Неизвестно. Дальше мы в этой книге читаем:
«Перемены всё громче стучались в дверь, пожар приближался, огонь быстро бежал по сухой траве. Лично мне становилось всё более ясным, что ни одиночные, ни групповые выступления, ни диссидентское движение, несмотря на его благородные мотивы и личную жертвенность, не смогут всерьёз поколебать устои сложившейся системы».
Я ничего из этого абзаца не понял.
Ведь если А.Н.Яковлев был уверен, что никто не может «поколебать устои сложившейся системы», то какой же тогда «пожар приближался»? Что за огонь бежал по сухой траве? Почему нужны были не спокойно обдуманные, постепенные перемены, а именно «пожарные», на которых страна и сломала голову?
Сильное впечатление производит и такая мысль А.Н. Яковлева:
«Я не перестаю задавать себе вопрос, почему и в новых условиях после 1985 года демократический Запад не захотел оказывать реальную практическую помощь Перестройке. Хвалебных-то слов было много, а вот дел – никаких».
Александр Николаевич, оказывается, продолжал мучиться этим вопросом и в двадцать первом веке! Хотя вроде все уже разобрались, что Россия — любая: царская, советская, горбачёвская, путинская — самим фактом своего существования есть геополитический конкурент для Запада. С конкурентом, если он серьёзный, Запад будет считаться. При удобном случае обязательно конкурента подвинет, но оказывать ему «реальную практическую помощь»? Укреплять чужую мощь? Ну-ну… В общем, загадочный был человек А.Н.Яковлев, земля ему пухом.
– У него очень хорошая, «правильная» биография. Родом Яковлев из глубинки, из Ярославской области. Как только закончил школу – началась война. Он попал на фронт в морскую пехоту. Провоевал несколько месяцев и был тяжело ранен. Вернулся домой, закончил областной пединститут. И только потом началась у него партийная карьера и понеслась круто вверх. Поскольку анкета была для карьеры самая подходящая.
– Я встречал где-то интересную версию: дескать, вся реформаторская идеология у Александра Николаевича сформировалась во время задушевных и безответственных разговоров с творческой интеллигенцией на московских кухнях и на дачах. Мол, партийному работнику из провинции лестно было оказаться в кампании столичных знаменитостей. А они сами были большие путаники. И пафос яковлевской «Реформации» был начёрпан из этих разговоров, из спектаклей театра на Таганке с дулей в кармане, из песен Булата Окуджавы – возьмёмся за руки, друзья, и всё такое… Из якобы простого и очевидного вывода, который оттуда следовал: нам всем просто надо… Мы все, наконец, должны…
А что нам надо и кому мы должны? И тем более – как управлять этой большой и тяжелой страной? Об этом Булат Окуджава, конечно же, представления не имел. Но он, в отличие от Александра Николаевича, и не претендовал на роли в большой политике.
Ладно. А ты же в начале 91-го ещё боролся за развитие фермерского движения в Казахской ССР.
– У меня в это время уже шли затяжные споры с председателем крестьянского союза Джандосовым. Понимаешь, он был очень симпатичный и приятный в общении человек… Открытый, искренний. Но, как оказалось, романтик неисправимый. Он говорил – надо всё раздать! В том числе целинные совхозы поделить на участки, пусть даже по пять-десять гектаров. Я объяснял ему про специфику зернового производства, а он в ответ – это в тебе директор сидит.
Джандосов очень напоминал Анатолия Собчака. Тоже человек широких взглядов и блестяще образованный, но слабый в практических делах. Неважный управленец. С ним ссориться было бесполезно. Я и не ссорился. Я ушёл и создал агропромышленную биржу.
Правдивые истории
Дневной дозор
Рассказывает Виктор Шацких.
В последний год моей работы в «Казахстанской правде» я занимал очень симпатичный кабинет на девятом этаже. Перед кабинетом была ещё проходная комната, в которой полагалось сидеть корреспонденту. Но Ваня Алексеенко уехал собкором «Советской России» в Читу, комната была свободна и служила мне как бы приёмной.
В этих апартаментах по вечерам мы с друзьями со вкусом выпивали. Некоторые звёзды российской и казахстанской журналистики, а также бизнеса, хорошо помнят панорамный вид, открывавшийся из тех окон.
И вот где-то в январе 91-го в кабинет ко мне зашёл Аркадий Кейсер, начальник коммерческого отдела «Казправды». Мы с ним были приятели, даже семьями одно время дружили. Аркадий зашёл вроде бы просто так, покурить, покалякать, а потом спрашивает:
– Виктор, ты не будешь против, если я к тебе в предбанник двух ребят посажу?
В принципе, к этому шло. Хоромы мои для одинокого обозревателя были уж очень буржуйские. И через месяц я всё равно увольнялся. Уходил в малый бизнес.
Спрашиваю у Кейсера – что хоть за ребята?
Он отвечает – да студенты, рассказы пишут фантастические. Для «книжек-минуток». А в общежитии им никаких условий нет для творчества.
Аркадий в то время запускал под крышей «Казправды» различные издательские проекты.
Я говорю – ладно, сажай.
На другой день Кейсер привёл двух хлопцев. Оба совсем молодые, усатые. Один худой, другой упитанный. Они поздоровались, я поздоровался… И дальше мы практически друг друга не видели. Я на службе появлялся через день, поскольку уже довольно формально дорабатывал положенный по трудовому законодательству срок. Писатели-фантасты вообще приходили за этот месяц три или четыре раза.
Спустя десять лет моя дочь, к тому времени уже питерская студентка, спросила: пап, а ты с Сергеем Лукьяненко никак не пересекался в «Казахстанской правде»? Он там, оказывается, в 91-м году работал у дяди Аркаши Кейсера… Недавно в интервью об этом рассказывал. Ты помнишь дядю Аркашу? Он теперь в Израиле.
– Как же, – отвечаю.– Дядю Аркашу я хорошо помню. А Сергей Лукьяненко, можно сказать, у меня в приёмной сидел. Только он об этом не знает.
Продолжение следует
***
© ZONAkz, 2019г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.