– Сергей Борисович, вы не только политик и политолог, но и историк, кандидат наук. Давайте в этот раз обсудим с вами такую непростую для Казахстана проблему: практическое утверждение в делопроизводстве, в образовании и в быту государственного языка. Правительство РК недавно приняло госпрограмму, в соответствии с которой к 2025 году 95 населения страны должны освоить казахский язык. Выполнение программы под вопросом. Как вы, наверное, знаете, все годы независимости в Казахстане вокруг языковой проблемы идут баталии. Русские, мягко сказать, не очень стремятся учить государственный язык (это отдельная большая тема, её можно развить). Казахский язык до сих пор не знают и многие городские казахи. Заседания правительства по-прежнему идут на русском. У этих вещей, наверное, более глубокие корни, чем принято считать. Дело ведь не только в нехватке качественных курсов, учебников и методических пособий.
– Скажу сразу, что я не хочу никого задеть, унизить или оскорбить, что мною не движет никакое великодержавное высокомерие или имперское чванство. В такой чувствительной сфере как национальные языки полно самозванных идеологов, которые просто жаждут стать униженными и оскорблёнными, ищут любого повода, чтобы рвануть на груди рубаху, взвиться и воспылать, проклясть и воззвать. Профессиональных глашатаев всевозможных культурных революций просьба не ранить себя чтением этого текста. Он рассчитан на людей думающих и основательных.
Думать предлагается вглубь, вширь и вперёд. Разговор будет о такой теме, как относительно позднее становление национальной государственности в странах Центральной Азии в XXI веке.
В Европе национальные государства создавались в течение примерно 200 лет в XVII-XIX веках «классическим» способом: одновременно с укреплением капитализма и предпринимательского класса – главного «заказчика» нации-государства и впоследствии главного выгодоприобретателя. Процесс был поэтапным и – внимание – управляемым. Умные люди своего времени государство строили, а нацию – формировали, включая такой важнейший элемент как национальный язык.
Сначала торгово-промышленная элита, подбирая под себя власть на определённой территории, утверждала конституционно-правовую систему, а затем она же подтягивала в эти рамки и на эти «полки» разнородные локальные общины, этнокультурные кирпичики, из которых формировалась уже современная нация, построенная на гражданской идентичности и политической лояльности системе власти.
В этих нациях, уже схваченных новыми постфеодальными «скрепами», неуклонно растворялись древние этносы, уходя из актуальной политики в сферу культуры и фольклора. Тогда же дошлифовывались и национальные языки как дополнительные инструменты коммуникации и общекультурного сцепления.
Вот простая иллюстрация. В средневековье население Франции многими столетиями говорило совсем не по-французски, а… на латыни, только изрядно испорченной галльскими, франкскими и прочими варварскими жаргонами. Ещё раз: это длилось веками, почти тысячу лет. Какая-нибудь Мари Ле Пен могла бы сейчас требовать вернуться ad basics (к истокам), к исконной латыни. А другие «ретро-националисты» могли бы идти ещё глубже – возвращать языки древних галлов и франков. По счастью, никому в наше время это даже в голову не приходит. Национализм в Европе тоже стал просвещённым, а не зоологическим. Правда, про Украину этого не скажешь, ну так это ещё и не Европа.
Письменный и разговорный французский утвердился, в частности, благодаря тому, что кардинал Ришелье (больше известный нам по книгам и фильмам о мушкетёрах) в 1635 году основал Академию грамматики, чтобы развивать и последовательно продвигать французский язык. Академия «имени Ришелье» десятилетиями шлифовала грамматику и словарь, отбирая всё наиболее полезное и отодвигая в сторону архаику. А также, что особенно важно, создавала, переводила и распространяла книги на современном национальном языке, стимулировала художественное и театральное творчество, обеспечивало делопроизводство и дипломатию. Всё-таки хорошо, что Д’Артаньян и его весёлые приятели не добили тогда «ужасного» Ришелье.
В ХХ веке детские болезни первоначального становления наций, национальных государств и их языков для большинства европейских и многих азиатских стран оказались в основном преодолёнными. Но возникло серьёзное исключение.
В ходе закономерного распада почти всех империй (в ХХ веке их распалось более двадцати, включая Советскую империю), в Евразии возникли новые государства со сложным этническим составом. Населяющие их народы в последние десятилетия пытаются реализовать свой отложенный запрос на национальную государственность.
Важно, каков будет практический ответ на этот запрос. Успеет ли в каждом новом государстве Центральной Азии возникнуть и укрепиться просвещённая и ответственная элита, готовая не допустить скатывания в архаику, способная достроить государство и доформировать нацию на современных принципах, адекватных XXI веку.
– То есть, получается, программы развития казахского языка встречают такое «сопротивление материала» из-за проблем недостаточно зрелой государственности.
– Проблемы такого рода вообще не решаются с помощью административных ограничений и силового принуждения. И дело не в том, что «надо дать больше денег». И даже не в том, что «деньги дают не тем людям, надо дать другим». Просто надо исходить не из мифологических фантазий, а из стратегического целеполагания. Нации и государства живут в веках и развиваются с шагом в полвека минимум. Лидерам заново формирующейся нации стоит задаться философским вопросом: какой страной должен стать Казахстан к середине XXI века и к концу столетия?
Отвечая, полезно для начала посмотреть на карту: в каком естественном окружении находится ныне 18-миллионный Казахстан?
С севера простирается 146-миллионная Россия, с юго-востока нависает почти полуторамиллиардный Китай. Две амбициозные ядерные державы с весьма активной геополитикой. Допустят ли они возникновения в пространстве между собой какой-то серьёзной долгосрочной угрозы? Какой-то организованной враждебной деятельности? Тем более – какого-то экзистенциального вызова? Разумеется, нет. Это очевидное критическое ограничение.
Составляют ли сами эти гиганты угрозу для Казахстана? В настоящий момент нет. Но если тревожиться о будущем, то малозаметное обволакивающее воздействие со стороны Китая вполне может переползти за красную черту, после которой поздно будет пить боржоми с кумысом. Российский цезаризм, с другой стороны, всегда на виду, у него нет территориального голода, с ним вполне возможно рациональное сотрудничество и даже союзничество, за которым большой исторический капитал человеческих связей.
Вдоль южной границы Казахстана расположился 34-миллионный Узбекистан – серьёзный конкурент, вставший на путь энергичной прорывной модернизации. Рядом 6-миллионная Киргизия, выступающая в регионе опорным союзником России (вскоре, вероятно, там появится вторая военная база РФ). Здесь неизбежна многолетняя конкуренция за региональное влияние, за инвестиционные и технологические потоки.
На юго-западе Казахстан выходит к Каспию, и это может стать огромным по значению историческим преимуществом. Каспийский регион, уже ставший центром растущей добычи углеводородов, вскоре неизбежно превратится в крупнейший в Евразии транспортно-логистический и торговый узел. Это золотой шанс, которым надо правильно воспользоваться, чтобы не оказаться на обочине.
Исходя из этих, далеко не полных рассуждений, становится ясен стратегический выбор.
Он касается выстраивания цивилизационной матрицы и стратегических коммуникаций, которые, в свою очередь, предопределяют и языковую политику.
Глядя со стороны и многократно извиняясь, рискну предположить следующее. Наилучшим вариантом языковой политики для Казахстана было бы закрепление уже сложившегося естественного казахско-русского билингвизма с перспективой перехода к инструментальному трилингвизму (добавление английского). Нечто подобное мудро предлагал и лидер нации. При такой политике можно максимально использовать все имеющиеся у страны возможности и конкурентные преимущества. Вписаться с наибольшей выгодой для себя в геостратегический ландшафт. Обратить себе на пользу, а не спустить в канаву имеющееся наследие постсоветских человеческих связей. Побороться за роль модернизационного лидера в центральноазиатской «пятёрке».
Если эта «единственно правильная» стратегия выбрана, то под неё следует подстраивать и деятельность научно-культурных центров, и СМИ, и административного аппарата, и системных политических партий.
Какие могут быть альтернативы у этого разумного выбора? Есть несколько иллюзий, способных увести в сторону и стать ловушкой.
Иногда говорят о необходимости для Казахстана следовать примеру Израиля, в котором был в ХХ веке возрождён якобы «уже мёртвый» язык иврит, быстро ставший государственным и эффективно утвердившийся во всех сферах жизни.
– Но ведь и в самом далее: в конце 1940 годов, когда создавался Израиль, на иврите свободно говорили всего лишь десятки людей. Вряд ли даже сотни. А через 20-30 лет заговорили миллионы.
– Пример Израиля, прямо скажем, и уникальный, и посторонний для Центральной Азии. Евреи уже говорили и писали на иврите (древнееврейском) ещё до нашей эры, долгая пауза возникла только с III века, когда римляне изгнали большинство евреев из Палестины и они расселились в диаспорах, вынужденно освоив местные языки.
Но и тогда столетиями иврит оставался для евреев, живущих в рассеянии, языком общей литературы и богослужения, он ежедневно использовался в синагогах. Активное возрождение иврита в качестве повседневного разговорного и письменного языка развернулось ещё в XIX веке как народная инициатива и нарастало вплоть до 1948 года, когда началось массовое возвращение евреев в Палестину. Государству Израиль оставалось только упорядочить и поддержать то, что уже само полтора века складывалось в народе на волне добровольного энтузиазма. Но в Израиле никому и в голову не приходит как-то ограничивать или тем более искоренять русско-ивритский билингвизм, характерный для более чем трети современного населения этой страны.
Любопытный вариант языковой политики осуществляется в Индии. В стране официальными считаются 22 языка, причём многие штаты Индии сформированы по принципу преобладания одного из языков. На «государствообразующем» языке хинди говорит и пишет не более 40 процентов населения. Государственный аппарат работает одновременно на языке хинди и английском. Последний фактически выступает в роли «lingua franca» — ключевого инструмента общения граждан между собой и с государством.
Но есть ещё любопытная деталь. За годы, прошедшие со времени обретения Индией независимости в 1947 году, сформировался новый гибридный жаргонный язык хинглиш.
Это первоначальный хинди, насыщенный англицизмами и приспособленный к практическим нуждам межэтнического общения на ежедневном бытовом уровне. Своего рода «суржик». В отличие от хинди, хинглишем практически пользуется более половины населения современной Индии. Он также применяется в кино, на телевидении, особенно на музыкальных и развлекательных каналах, в рекламе, в речи современной молодежи и среднего класса индийцев, имеющих работу в иностранных компаниях.
К этому никто в Индии сознательно не стремился, но так сложилось. И с этим приходится считаться любой власти.
Казахстану нет смысла пытаться повторить Израиль, государства Балтии или Индию. Нельзя допустить разгула корыстного трайбализма, срыва в средневековье. Надо выбрать в своей неповторимой истории и всемерно развивать всё, что способствует возможно более полному и возможно более быстрому прогрессу в обостряющейся всемирной и региональной конкуренции. Новые граждане Казахстана должны выходить из школы энергичными трилингвами, способными становиться чемпионами в любых цивилизационных испытаниях.
В XXI веке принадлежность человека к нации определяется на основе добровольного личного выбора и воплощается в сознательном идейном гражданстве. Людей объединяет их равный политический и правовой статус, личное желание участвовать в жизни нации и её судьбе, приверженность общим духовным ценностям и общей гражданской культуре.
Во всех этих вопросах нет места принуждению и насилию. Прибегнете к ним – и от вас побегут лучшие, умные и успешные. А потом и все, кто сможет. Язык – это не меч, а ключ от двери в будущее.
Ход событий в XXI веке стремительно ускоряется. Решающим инструментом сохранения нации и её конкурентного успеха становится способность лидеров обуздывать архаичные трайбалистские инстинкты сограждан, слышать гул времени и его вызовы, делать ставку на модернизацию и прогресс. Древность нации не пропадёт, она подтянется, ей спешить уже некуда.
А нам, ныне живущим – есть куда.
***
© ZONAkz, 2020г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.