Редакция публикует фрагменты из книги казахстанского бизнесмена Руслана Азимова и московского журналиста Виктора Шацких – «Политически некорректные диалоги на темы новейшей истории».
Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4., Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8, Часть 9, Часть 10., Часть 11, Часть 12 , Часть 13, Часть 14.
***
– Год начался с того, что в январе, в самые холода, разморозили всю «коммуналку» в Кокчетаве. Вышло это просто. Осенью две частные фирмы подрядились завезти топливо в городские котельные. Получили стопроцентную предоплату из бюджета. Но не выполнили договор. И вот зимой топливо кончилось. Вода в трубах замёрзла, и трубы полопались. Народ отреагировал тоже просто и без затей: кто смог — переехал из городской квартиры к родственникам в частный сектор. Года два после этого кокчетавские теплосети находилась в развороченном состоянии.
Кстати, я недавно узнал, что в Санкт-Петербурге знаменитые сырые коммуналки и не просыхающие подвалы стали такими с зимы 1917-18 года. В ту зиму питерским властям было не до ЖКХ. Никто не думал про уголь и температуру в трубах. Всё и полопалось. Но в Питере хоть революция была в это время. Всё-таки уважительная причина.
– В Кокчетаве были раздолбайство и воровство. Не надо из одной истории делать вселенских обобщений.
– Частная фирма взяла бюджетные деньги. И не просто украла какую-то часть, но вообще не привезла топливо для города. И город замёрз. Люди зимой должны были с детьми искать, где им ночевать. В какой-нибудь Швеции или Японии это был бы конец света. А тут хоть наказали кого-нибудь?
– Я не помню. Но давай всё-таки без пафоса, а? Дальше у нас что?
– Дальше у нас опять Своик.
– Сколько можно.
– Он же был почти инопланетянин в то время. Сейчас вот не знаю. Про инопланетян тебе интересно?
– Мне нет.
– Другим интересно. Ты представь человека, который работал депутатом, причём не рядовым, а председателем парламентского комитета. Потом работал министром. И вот 97-й год. Своик уже в отставке и в оппозиции. Пишет публицистические тексты, некоторые из них публикуются в «Караване». Мы созваниваемся, я приезжаю к бывшему министру домой на своей старенькой «Хонде». Своик выходит из подъезда, садится ко мне в машину — чтобы в квартире нас не подслушали. Мы же все тогда наивные были. Про направленные микрофоны не знали. И Своик между делом мне говорит: да, такую машину я никогда не потяну. А вот за три тысячи долларов можно что-то взять, как думаешь?
– Ты мне уже рассказывал, как ленинский нарком продовольствия товарищ Цурюпа падал в голодные обмороки.
– В конце 96-го, когда Своик особенно активничал, выступал против продажи казахстанской промышленности «иностранным инвесторам», на него завели уголовное дело. За то, что он, работая председателем республиканского антимонопольного комитета, отменил одну льготу, которую ввел его подчинённый, председатель городского комитета. Потом следователи разобрались, что сажать надо бы этого местного председателя. Поскольку льгота совершенно не оправданная. Там, скорее всего, была взятка. А Своику следовало выносить благодарность за отстаивание государственных интересов.
Доложили самому верхнему начальству, мол, ничего за ним нет. Начальство возмутилось: вы издеваетесь?! Человек работал министром, и ничего нет?! Дармоеды!
Следующее уголовное дело на Своика завели уже в 98-м за статью в «Казахстан и Россия: быть ли им в новом союзе?». Я проходил по этому делу свидетелем, поскольку готовил статью к печати. Своик рассуждал в ней о проблемах интеграции. И по ходу дела позволил себе пройтись по такой деликатной теме как «возвращение к корням». Написал, что в Казахстане в смысле материальной культуры корни не такие уж глубокие. Весь нынешний уклад жизни сформировался в советские годы. А раньше ни городов, ни заводов, ни дорог с машинами, ни средних школ, ни институтов, ни больниц, ни универмагов – ничего этого не было. Поэтому, дескать, призывы куда-то возвращаться звучат довольно странно.
На Своика завели уголовное дело за разжигание межнациональной розни. Это очень серьёзно. Можно было получить до семи лет.
Особенно активно уголовным делом стали заниматься осенью 98-го, ближе к президентским выборам. Меня в сентябре вызвали к следователю по особо важным делам и спросили, что я думаю по поводу безответственных и провокаторских высказываний Своика. Я сказал, что они мне такими не кажутся. И что в целом я разделяю тревогу Петра Владимировича. Советская власть действительно лишила многих из нас корней. Перемешала народы. Возник некий стандартный, усреднённый быт. Об этом Своик и написал, с горечью и беспокойством. Его очень волнует судьба будущих поколений казахстанцев.
Следователю такой ответ не очень понравился, но меня больше не вызывали. От Своика тоже вскоре отстали. Решающую роль тут сыграли, конечно, не мои показания, а то, что Своик стал вести себя потише. Меньше выступать…
Теперь про Кажегельдина. 31 января на первой полосе «Караван» дал цитату из Н.А.Назарбаева: «Почему… соратники, которых назначил, поставил вокруг себя для осуществления реформ, должны мне вставлять палки в колёса, почему?! И почему я это должен терпеть дальше?».
Речь шла о премьер-министре Кажегельдина. В том же номере у нас была опубликована заметка: «Кажегельдин не хочет быть президентом». Разъяснения пресс-секретаря премьера по поводу одной публикации в «Аргументах и фактах».
Подобные заголовки – это был фирменный стиль Акежана Магжановича. Через «не» забросить таки мысль. На ёлку влезть и попу не оцарапать. Я вот подумал – может, их в КГБ этому учили?
– Не знаю.
– А ведь Кажегельдин мог стать первым в СНГ президентом-чекистом! Казахстан бы обогнал Россию ещё и по этому показателю. В общем, с конца 96-го премьер уже начал обозначать президентские амбиции. Помню, в последних числах декабря он пригласил журналистов ведущих изданий и телеканалов к себе в кабинет и рассказал довольно много интересных и даже сенсационных вещей. Кстати, «международного брокера» это я у него снял с языка. Именно в тот раз. Ну, легенду о том, что он заработал много денег – однако не здесь, не в Казахстане. И что их, таких брокеров, в стране двое: он и «Гриша Марченко». Председатель Нацбанка. Который ему «как брат».
– Помню.
– Кажегельдину надо было как-то легализовать свои средства в глазах будущих избирателей. Легитимизировать.
– Все это понимают, можешь не объяснять. Кстати, нашей бирже приказал долго жить именно Кажегельдин. Она ему была не ко двору своей прозрачностью. Вот в начале 97-го, я это на всю жизнь запомнил, идёт заседание правительства, я пытаюсь доказать необходимость сохранения контроля за экспортными ценами. Говорю, что именно воры выступают за отмену контроля. И тут он ко мне подбегает и кричит: «Ты хочешь сказать, что я вор?!» – Оборачивается к руководителю аппарата правительства: «И это твой друг?!».
— Идём дальше. В апреле совершенно замечательное продолжение получила история с продажей алматинской энергосистемы. Её продали в 96-м году бельгийской компании «Трактебель». В отличие от «японцев», бельгийцы были настоящие, но условия контракта с ними оказались тоже очень странными. Капчагайская ГЭС вообще досталась компании бесплатно. Я написал об этом в конце лета 96-го года несколько разгромных статей. Ну, разгромными они были по приведённым фактам и цифрам, по тону, по язвительности. А результат был нулевой. Правительство молча делало своё дело.
Однако в апреле 97-го об этой сделке вспомнили депутаты Мажилиса. И потребовали от правительства разъяснений: отчего условия такие подозрительные?
Весенняя активность депутатов объяснялась просто. В 96-м году, когда готовилась и заключалась сделка с «Трактебелем», Акежан Кажегельдин был ещё премьером-реформатором. А теперь он уже потихоньку превращался в смутьяна. И народных избранников попросили задать ему несколько неудобных вопросов.
Но Кажегельдин сам к депутатам не пошёл, а послал к ним директора минфиновского департамента по приватизации. И этот директор рассказал депутатам про контракт с «Трактебелем» вот что. Я цитирую по стенограмме: «Мы работали над контрактом днём и ночью… Подписывали его в четыре часа утра… Поэтому, конечно, я смело могу сказать вам всем, что он имеет огрехи, этот контракт».
Вопросов о том, почему им не работалось над контрактом только днём, а ночью не отдыхалось, кто за ними гнался, как зовут этого врага – ничего такого депутаты у директора не спросили. Поскольку всему своё время. Это только «Караван» вечно забегает вперёд.
И своё время вскоре настало! Уже в октябре 97-го, когда президент отправил Кажегельдина в отставку, открылись возмутительные негодяйства.
Вообще, много раз так случалось: пишет газета, открывает всем глаза – и никакой реакции. А потом, ну, бывает, через полгода, бывает раньше или позже – как проснётся власть, как зашумит всеми ветвями!
– В девяносто седьмом ваш «Караван» уже перестал «мочить» премьера, а наоборот – начал его поддерживать. Но ты в этом, по-моему, не участвовал. Или приходилось?
– Нет. Доброжелательные интервью с Кажегельдиным делали другие журналисты. Хороших журналистов в «Караване» было достаточно. И вот, значит, в октябре 1997-го наступил исторический момент. В начале месяца у премьер-министра Кажегельдина вдруг обнаружилсь проблемы со здоровьем. «Караван» публикует заметку «Что с премьер-министром?». Там читатель задаёт вопрос, и газета на него отвечает: нам удалось связаться со швейцарской клиникой, где А.М. Кажегельдин проходит лечение… Он катался на катамаране на Капчагайском водохранилище, получил травму. Не принял своевременные меры… Образовалось два тромба… Один ушёл в сосудистое русло и затем проник в лёгкое… Решают – будет ли операция… если медикаментозное лечение окажется недостаточным.
А 10 октября Кажегельдин попросился в отставку, и президент отставку принял. На пресс-конференции 12 октября Назарбаев рассказал журналистам про тромб, про сосудистое русло, пожелал Акежану Магжановичу выздоровления и добавил с лёгкой доброжелательной улыбкой, что сейчас у Кажегельдина есть возможность подумать о жизни. Хорошо думается о жизни, сказал президент, когда скачешь по степи на коне, а также хорошо думается, когда сидишь в домашней кабинке. Вот пускай посидит и подумает. Вдогонку Кажегельдина наградили орденом «Парасат» — «за интелеллектуальный вклад в реформы».
– Видишь, ему предлагали подумать, а он не подумал.
— А в конце 97-го Акмола получила статус столицы. «Караван» привёл несколько заголовков из мировых СМИ: « Объявлена ледяная столица Казахстана» («Файнейшл тайм»). «Казахи протестуют против переноса столицы» («Таймс»).
– Ну, открыто никто не протестовал. Хотя многие думали о переезде совсем без энтузиазма.
– А ты сам?
– Наше дело солдатское.
– Вот получил ты должность первого заместителя министра сельского хозяйства. Надо переезжать в Астану.
– Тогда ещё в Акмолу.
– Да. Расскажи, как ты пришёл домой и говоришь супруге: Жанчик, мы переезжаем.
– Давай я свои мысли о переносе столицы более обстоятельно изложу. В виде монолога. У Владимира Высоцкого есть песня, которую поёт под гитару уже третье или четвёртое поколение романтиков:
Если друг оказался вдруг
И не друг, и не враг, а — так,
Если сразу не разберешь,
Плох он или хорош,-
Парня в горы тяни — рискни!
Не бросай одного его,
Пусть он в связке в одной с тобой —
Там поймешь, кто такой.
Брутальный хриплый баритон Владимира Семёновича Высоцкого я часто вспоминал зимой 1997 года. Поскольку переезд южан-алматинцев в новую столицу, да ещё в самые холода и бураны, действительно походил на трудное горное восхождение. И на проверку друзей и соратников президента. Думаю, необходимость такой проверки в самом деле была одним из мотивов переезда на север. Хотя, наверное, не главным. Насколько я понимаю, в первую очередь Назарбаев хотел «отформатировать» страну в геополитическом смысле. Это ведь неправильно, когда столица находится на дальней окраине, в углу государства, почти на китайской границе. Кроме того, Алматы долгие годы оставался единственным по-настоящему современным городом на весь Казахстан. Что тоже было неверно.
Но до простого человека, даже если он заместитель министра, высокая геополитика доходит не сразу. Бытовые, житейские вопросы её могут заслонить. И тогда на первом месте оказываются совсем простые вещи: уверен ты в лидере или не очень, сможешь или не сможешь доказать свою надёжность. Как песне Высоцкого.
И вот, значит, поздней осенью 1997 года я прихожу домой и говорю супруге: надо ехать. Она отвечает: да ты с ума сошёл! Мы хорошо живём, у нас всё в Алматы – друзья, родственники…
Мы поспорили немного, однако без ссоры. Решили, что сначала я поеду один. А как обживусь, ко мне переберётся семья.
В те дни принимались сотни подобных решений. Иногда события принимали драматический характер. Жёны категорически отказывались ехать в «голую степь» и везти туда детей. Рушились семьи. Или муж, бывало, вздохнёт, почешет в затылке – и начинает отыскивать себе в Алматы работу сильно поскромнее (потому что желающих остаться было совсем не мало), но без переезда.
Но моя Жанна молодец, она ультиматумов не ставила, хотя и переживала. И я через два дня уехал. Из хорошей алматинской квартиры. А там ни жилья, ни машины… Какая-то ободранная «Волга» встречает первого заместителя министра в аэропорту.
В том году в Акмоле очень рано началась зима. Уже в первой половине ноября было минус 40 градусов. Жить негде, квартиру надо снимать… В общем, получилось примерно то же, что с целиной в 50-е годы: ехали, ехали, потом стали возвращаться. Ну, естественный отбор всегда существовал.
А мороз, как в ту зиму, чтобы с первой декады ноября минус сорок – был только один раз. Больше такого не случалось. Вообще зимой 1997-98 всё сошлось: и переезд, и мороз, и денег нет, кризис, неурожай…
Ко всем прочим проблемам добавлялась та, что первое время в Астане (тогда ещё в Акмоле) сервис был просто никакой. Везде. Пока в ресторане вам несли борщ, он почти застывал. Все сидели за столиками в шубах. А когда мы просили салфетки, потому что их не было на столе, нам говорили – зачем вам сейчас салфетки? Салфетка нужна, когда вы уже поели и нужно вытереть губы и руки. Пока сидите, кушайте и не переживайте. Мы что-нибудь найдём.
В первый год и вилок не подавали в ресторане. Говорили: какая вам разница? Вилкой есть или ложкой? Или вот молодая официантка 50-летнему послу, который к ней обратился на «ты» — причём, необидно так обратился, мол, дочка… А она ему ответила: ты почему мне тычешь?! Я не твоя домработница!
Большой проблемой была вода. Пить местную воду было нельзя. В чайник наливать нельзя, вкус получался отвратительный. И когда мы наливали в чайник минералку, местные на нас смотрели как на больных. Или как будто мы прикуриваем от банкноты.
На базаре алматинцев узнавали сразу и назначали на всё тройную цену. Ещё легче узнавали алма-атинских жён. Поэтому мы приспособились посылать на базар водителей.
Однако надо понимать, что на самом деле Астана была как раз обычным, «средне-совковым» городом. Это Алматы был уникальным. Он входил ещё в советское время в небольшое число тёплых обустроенных городов, с хорошим сервисом, хорошей медициной… В это число входили старая Одесса, старый Баку, Самарканд, Киев, Черновцы… Но теперь уже и в Астане много вполне приличных ресторанов с неплохим сервисом, кафе, магазинов, тренажёрных залов. «Совок» и тут заканчивается.
Продолжение следует
***
© ZONAkz, 2019г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.